Литмир - Электронная Библиотека

А, всем известно, к чему приводит самокопание: был субъект, как субъект, а превратился в зануду – и то ему не так, и те ему не эти.

Интуитивный протест Металлические Вешалки вызывали у него еще и своим откровенным нарциссизмом – они вслух именовали себя Звездами Моды! И остальным ничего не оставалось, как подобрать им кличку – Жесть.

Кличка быстро стала обиходной, и теперь уже все подряд называли их Жестью и в глаза, и за глаза – будет другим наука.

На Жести, как правило, располагали ручной работы Меховые Пальто, Манто или Палантины, уникальные шелковые Вечерние Платья в пол, Смокинги, Фраки, различные Пелерины и Накидки – предметы культа Одежды, стоившие, порой, целого состояния.

Немудрено, что подобное буржуазное сотрудничество не улучшало характер Жести. Не случайно же считают, что подобное стремится к себе подобным – вот, только, какой в этом смысл, потому что развивается, как правило, лишь то, что работает, а не расслабляется среди равных себе.

Жесть была в курсе своей клички – и та ей даже нравилась. И в итоге она решила гнуть свою линию и дальше.

– Уж если и отвечать на насмешки, то по полной программе и так, чтобы дольше помнили! – резюмировала она.

Чаще других жертвами Жести оказывались Пластмассовые Вешалки, которые, к своему счастью, все пропускали мимо ушей – в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Они были настолько глупы, что никогда и ничего не воспринимали на собственный счет, будто обращались не к ним, а к кому-то другому, даже если других рядом не было. Статуса ниже, чем у Пластмассовых Вешалок, в Шкафу не было ни у кого.

– Эти Одноразовые! Эти Плебейки! – хлестала Жесть словами направо и налево.

Эти клички тоже быстро стали обиходными – прилипли с первого раза. Иначе и быть не могло, потому что Одноразовые (или Плебейки) не только никогда и никого не слышали, но они никому и ничего не давали сказать, а еще чаще они просто выкрикивали в воздух некие бессвязные слова, больше похожие на междометия. И замолкали они всегда самыми последними.

Одежде – гроздьями, как виноград висевшей на Одноразовых (или Плебейках), лучше всего подходило название – «Это»: ворохи однодневных Майко-Футболок тупо пялились на мир примитивными рисунками, «Сиротская тема» бесстыдно демонстрировала интимные дырки, как попало цеплялись друг за друга и вовсе странные детали без определенного назначения.

Во всем, что находило себе место на Одноразовых (или Плебейках) с первого взгляда угадывался демократичный стиль. И, как ни странно, но «Это», от случая к случаю, даже надевали и носили. И никому в обиду не будет сказано, но образы, составленные из «Этого», порой выглядели по-настоящему «чумовыми». Такое часто обозначают еще термином «китч» – халтура или модерн, одним словом.

Именно Одноразовые (или Плебейки) вызывали у Шкафа больше всего сомнений в отношении родства с ним.

Наилучшими чертами, по мнению Шкафа, обладали Деревянные Вешалки – симпатии были предопределены исходным материалом.

Шкаф считал, что Деревянные Вешалки – он даже слова эти произносил как-то иначе, уже одним своим присутствием вносили мир и гармонию в хаос, производимый Жестью и Одноразовыми (или Плебейками).

– Уж если кто-нибудь из вешалок и часть меня самого, то, скорее всего, это Деревянные Вешалки, – констатировал он.

Но другие не разделяли его мнение.

– С какой стати мы должны считаться с Дровами, если еще неизвестно, как давно их предки перестали торчать из забора или подпирать стены хлева?! – бесцеремонно выражали другие свое отношение к реальным претенденткам на симпатии Шкафа. – Пусть скажут спасибо, что мы их Опилками не называем! Но, видно, не далеко это время…

На Дровах – прозвище тоже быстро стало обиходным – вальяжно располагались, большей частью, элегантные и комфортные, сдержанные в формах и не яркие по цвету – Пальто и Костюмы, Блузы и Юбки, Комбинезоны и Брюки, Платья и Сарафаны, Жилеты и Куртки…

Несмотря на объединяющее всех вешалок призвание служить Одежде, в Шкафу они больше всего напоминали соседей по коммунальной квартире или в геополитике, где ссоры и свары возникают по любому поводу или без него и не прекращаются в принципе – меняются лишь мотивы склок, а взаимоотношения никогда.

8

Уже с первого взгляда на Моль каждому становилось ясно, что она представляет собой артефакт образа жизни, когда праздник длится бесконечно – не зависимо ни от времени суток и ни от чего-то другого. Поэтому подобные персоны всегда и выглядят, будто собрались на вечерний прием.

Ее платье было пресыщено блеском, рассчитанного на электрическое освещение – никому другому и в голову не могло бы прийти носить такое днем – соперничать в сиянии с самим солнцем!

– А вот и мой выход, – говорила себе Моль после каждой неудачной попытки Комнаты завязать отношения со Шкафом.

И она тут же стремительно вылетала из, свернутого трубкой, старого шерстяного ковра в котором жила. Оставляя после себя в воздухе облачка перламутровой пудры, она виртуозно исполняла несколько сальто и, не смотря на преклонный возраст, иногда все-таки добивалась вослед себе если не настоящих аплодисментов, то хотя бы отдельных хлопков.

– Сегодня я опять была в ударе – мне аплодировали! – наслаждалась производимым эффектом Моль. – Не станут же рукоплескать от безделья!?

Она считала, что совсем неплохо устроилась в жизни:

– И в обществе все для меня сложилось недурно – личная подружка и персональный психиатр Комнаты! И с пищевыми предпочтениями у меня проблем нет – ковер-то, хоть и старый, но чисто шерстяной!

Она всегда стремилась найти для себя местечко, где не нужно было бы заниматься чем-то ответственным или проявлять какие-то особенные таланты.

– Как правило оценивают не по способностям и умениям, а по тому, как выглядишь и кого из себя изображаешь! – оправдывала она себя. – Многие были бы не прочь оказаться на моем месте.

Но со Шкафом у Моли не сложились отношения, и это еще мягко сказано, и виною тому был материал, из которого он был сделан – кедр. Стоило ей оказаться рядом с ним и пару раз глубоко вздохнуть, как ее тут же окружали ее предки, давно переместившиеся в мир иной – они настойчиво предлагали присоединиться к ним.

– И что после этого я должна испытывать к нему? Впадать в экстаз? Присоединиться к толпе его воздыхателей? – взрывала она эмоциями пространство старого ковра. – Нет, роль мученицы по идейным соображениям не для меня. И во имя чего, спрашивается, я должна приносить ему в жертву свое крохотное удовольствие жизнью? Он же никого не замечает рядом с собой! – привычно вторила она словам Комнаты.

Да, родину не выбирают, и кому судьбой предначертано родиться и жить в сумеречном пространстве старого ковра и утолять голод лишь разглядывая картинки с недосягаемой модной Одеждой – тот вряд ли способен на объективное отношение к миру.

Завтрак у Тиффани – звучит прелестно, но вряд ли останешься сыт.

9

Каждый раз, когда день переходил в ночь или наоборот – в это полное мистических предчувствий сумеречное время – деревянные панели Шкафа тихонько поскрипывали, реагируя на перепады температуры воздуха в Комнате. И все, кто бы ни находился в это время поблизости, всегда в ужасе замирали от жалобных звуков, доносившихся из его глубин.

Считали, что это стонет безвременно ушедшая из жизни вешалка, которая высохла и стала привидением от безответной любви к Шкафу, конечно же. Она так и не смогла обрести покой и теперь вынуждена бесцельно бродить по бесконечным лабиринтам среди полок и ящиков.

Комната нередко использовала эту легенду, чтобы в очередной раз не столько поддеть Шкаф, сколько обратить внимание других на жестокий нрав «своего малыша».

– Да он просто бессердечная деревяшка! У него нет сердца! Ему безразличны страдания других! О, сколько же их, доведенных им до трагической развязки?! – всякий раз в такие моменты театрально заламывала руки Комната. – Неужели и нас – всех влюбленных в него, ожидает такая же кончина?

4
{"b":"821881","o":1}