Однако однажды ближе к вечеру произошло нечто, что поставило под угрозу мое новоообретенное чувство безопасности. Я был на территории, играл с другими детьми. Мы были прерваны внезапным исходом большого количества персонала и детей старшего возраста из парадной двери дома. Для нас было очевидно, что что-то было не так. Они пробежали мимо нас и дальше вниз по берегу к кустарнику внизу. Мы бежали так быстро, как только могли, чтобы догнать их. Когда я добрался до кустарника, я был поражен, увидев, что сотрудники учат детей постарше, как вытаскивать жгучую крапиву из земли большими пучками. Они срывали их, как цветы!
— Возьмите немного и отнесите внутрь, — сказали нам. Я пытался, но меня ужалили в голые руки и ноги. Я быстро отскочил назад от боли.
— Нет, нет, не так, Джонстон! — воскликнула одна из воспитательниц. — Держите их как можно крепче у основания стеблей, — объяснила она, хватая пучок, чтобы показать нам, как это делается.
— Не позволяй листьям задевать тебя. Держите пучок перед собой, — добавила она.
Мы все последовали ее примеру, а затем, держа в руках наши пучки крапивы, вернулись с ней в дом. Затем по коридору и вверх по лестнице, которая была достаточно широкой, чтобы вместить двух человек, поднимающихся наверх, и двух человек, спускающихся вниз. Я мог слышать безошибочно узнаваемый звук, кричащей во весь голос девочки. Мы проследили за направлением ее криков. Что, черт возьми, происходит? Переполох был невероятным. Несколько сотрудников и другие дети бежали к нам по лестнице. Они смеялись и были взволнованы. Это казалось игрой.
Я был заинтригован. Я тоже был очень встревожен. Из моего ограниченного опыта подобных криков я знал, что, что бы ни происходило с этой девочкой, она была в ужасе. Когда мы добрались до зоны ванных комнат, нас резко остановила очередь из персонала и других детей у одной из ванных комнат. Очередь двигалась быстро. Тем временем крики бедной девочки были так близко и так пронзительны, что я закрыл глаза. Я прищурившись, смотрел на лица своих друзей. Я видел, что они тоже были напуганы. Не успел я опомниться, как уже стоял в ванной. Пол был пропитан водой, льющейся из ванны. Я не мог поверить в то, что видел. Использованная крапива была разбросана по всему полу ванной.
В ванне была девочка, старшеклассница, лет двенадцати-тринадцати. Ее звали Патриция. Она изо всех сил пыталась выбраться, но две сотрудницы женского пола насильно заталкивали ее, чтобы заставить сесть в ванну. Холодная вода из крана текла изо всех сил. Другие сотрудники в резиновых перчатках брали у нас крапиву. Я наблюдал, как они безжалостно избивали эту бедную девочку крапивой. Я никогда не забуду эту ужасную сцену. Патриция была обнажена и сидела в ванне, выпрямившись во весь рост. Она стояла к нам спиной. Ее били крапивой по спине, спереди, по лицу и голове. Ее тело было покрыто укусами крапивы. Листья крапивы плавали поверх прозрачной воды. Ее крики были жалобными и становились все более отчаянными.
Я был рад убежать из этой ванной. Я задавался вопросом, почему Патрицию наказывают таким жестоким и унижающим достоинство способом. На глазах у всех нас! Если это было задумано для того, чтобы показать нам, что с нами случится, если мы будем плохими, то на меня это произвело желаемый эффект. Что, черт возьми, она натворила? Какое плохое поведение заслуживало такого жестокого обращения? Как мог персонал, обычно такой хороший и заботливый, быть таким жестоким по отношению к Патриции?
Я сбежал вниз, чтобы присоединиться к некоторым из моих юных друзей. Я спрашивал всех, что сделала Патриция. Одна из девочек, чуть старше меня, указала на большой декоративный цветочный горшок, стоявший на полу в прихожей. Он был разбит на куски. Почва была повсюду. Я не мог в это поверить! И это все? Подобный несчастный случай не заслуживал такого надругательства! Я был шокирован. Я подумал, что, возможно, Патриция пыталась убежать. Некоторые другие дети однажды сбежали, но полиция довольно быстро вернула их обратно.
— Это было не случайно, Джонстон, она сделала это намеренно в одной из своих обычных истерик, — сказала девочка. — Пошли, нам нужно набрать еще крапивы, — добавила она.
Весь остаток дня я справлялся о благополучии этой бедной девушки. Во всем этом месте царила атмосфера уныния. У моих друзей больше не было желания играть на улице. Я точно понимал почему: любой из нас мог быть следующим. Я решила разыскать свою старшую сестру Луизу. Некоторое время спустя я нашел ее в телевизионной гостиной с несколькими ее друзьями. Я прижался к ней поближе. Мы поговорили о том, что случилось с Патрицией. Все говорили об этом. Мы с Луизой договорились, что будем вести себя наилучшим образом. Мы ни за что не хотели быть следующим ребенком, попавшим в эту ванну с крапивой. Я бы предпочел сначала убежать.
Той ночью, лежа в постели, я снова обнаружил, что не могу уснуть. Я лежал там в темноте, прислушиваясь к звукам спящих детей. Я размышлял о зрелищах, свидетелем которых был ранее в тот день. Луиза и воспитатель, который мне особенно нравился, пообещали мне, что со мной такого никогда не случится. Но я не мог выбросить эти сцены из головы. Когда я, наконец, задремал, это был прерывистый и тревожный сон. Кошмары, которые я оставил позади на Дауншир-роуд, вернулись. Мне снились внезапные и не спровоцированные избиения со стороны персонала, на что мой отец смотрел, смеясь надо мной. Я проснулся в панике, пытаясь отдышаться. Я выбежал в туалет и сел там, заставляя себя не засыпать. Инцидент с Патрицией в ванне ужасно расстроил меня. Я больше не чувствовал себя в безопасности. Мое восприятие персонала как заботливого и веселого исчезло. Теперь они представляли собой вездесущую угрозу. До меня дошло, что я только что сменил один дом жестокого обращения на другой. Этот был просто чище и лучше оснащен. Мои прежние чувства благополучия и защищенности исчезли. Тот единственный ужасающий инцидент отнял их у меня. Мне пришлось бы быть очень осторожным, чтобы не расстроить этих людей. И вот я снова здесь, снова хожу по яичной скорлупе…
Я начал свой первый год в Холивудской средней школе (ныне называемой Прайори Колледж) в сентябре 1961 года. Когда я пришел в школу в свой первый день, я был поражен ее размерами. Куда мне следует пойти? Какой класс был моим? Луиза показала мне доску объявлений, на которой было указано, куда мне следует пойти.
— О Боже, — воскликнула она. — Ты в 1D, Джонстон.
По страдальческому выражению ее лица я понял, что это не были хорошие новости. Я собирался спросить ее почему, когда ее отозвали одноклассники.
В итоге я пошел в наш класс с другом из начальной школы, который тоже должен был учиться в 1D. Когда мы пришли туда, учитель, толстый лысеющий мужчина, стоял перед классом. Он призвал нас быстро рассаживаться. Я выбрал место в передней части класса, рядом с окнами.
— Эти следующие несколько лет — самые важные годы в вашей жизни, — начал учитель. — То, что вы, мальчики и девочки, узнаете здесь, будет тем, что вам нужно знать, прежде чем вы все отправитесь в этот большой, плохой мир. Для меня не имеет значения, что ты решишь делать. У меня есть хороший, большой дом прямо за углом, на Миле Миледи. У меня хорошая работа, и я буду получать очень хорошую пенсию, большое вам спасибо.
Я придерживался мнения, что этот человек разговаривал с нами свысока, самодовольный сознанием того, что с ним все равно все будет в порядке — в отличие от нас, казалось, подразумевалось что-то другое. Вспомнив реакцию Луизы, когда она узнала, в каком классе мне предстоит учиться, я решила спросить, что означает 1D. Я никогда не забуду этот ответ.
— В смысле, сынок? Позвольте мне просто сказать вам, что это значит. Поток «А» превосходен. Дети там станут учителями, профессионалами, полицейскими, столпами нашего сообщества. Уровень «В» выше среднего, эти дети преуспеют в любой профессии, которую они выберут. Поток «С» предназначен для людей со средним интеллектом, сынок. От них не ожидается преуспевания. Они будут выполнять рутинную работу. Они пройдут по жизни продавцами в магазине, рабочими на фабрике. Они будут серыми, незаметными людьми.
