— Доброе утро, шкипер, — приветствовал меня дежурный с радостной улыбкой. Я снял телефонную трубку в караульном помещении и позвонил в офис заместителя главного констебля. Самым авторитетным голосом, на который я был способен, я попросил разрешения поговорить с «Биллом». Я, конечно, знал, что его там не было.

— В данный момент его нет, сэр, — последовал вежливый ответ. — Он вышел на короткое время со своим штабным офицером, сэр. Он скоро вернется. Я попрошу его позвонить вам, если вы просто дадите мне свой номер, сэр.

Его секретарша была замечательной девушкой, и мне очень не хотелось ее обманывать. Она предположила, что любой, кто называет заместителя главного констебля «Билл», должен быть более высокого ранга.

Мне не нужно было спрашивать, где они были, я мог рискнуть сделать очень хорошее предположение. Весьма вероятно, что они собирались ненадолго съездить в Сейнсбери, чтобы купить несколько своих любимых булочек для обычного перерыва на кофе! Если бы я был прав, они бы вернулись в мгновение ока. Я все еще был очень обеспокоен. Тот факт, что они были без формы, мог означать, что они задумали более длительную экскурсию.

Тревор и я остались у окна караульного помещения в Каслри, наблюдая за движением, въезжающим в полицейский участок, и ожидая прибытия служебной машины. Я также отслеживал защищенную радиосеть отдела «Е» на предмет передач из штабной машины. Это было последнее, в чем мы нуждались.

— Кто дал ему ключи? — спросил Тревор.

— Никто, — ответил я. Я вытащила оба комплекта из карманов своего пальто «Кромби», чтобы показать, что они все еще у меня.

— Черт!

Мы с Тревором произнесли это слово одновременно, и я помню, как нервно рассмеялся. Мы пробыли там около двадцати минут, пока машина не въехала обратно в участок. Я мог видеть, как заместитель главного констебля и его штабной офицер смеялись, когда они вошли в комплекс. Тогда мы поняли, что они никак не могли открыть багажник. Я бросился ко входу в кабинет заместителя главного констребля и позвал штабного офицера. Где он взял ключи?

— Ключи? — спросил он, ухмыляясь от уха до уха.

Накануне он сделал еще одну связку ключей от машины.

— Зачем? — спросил я его.

— Ты говорил мне несколько недель назад, чтобы я сделал дубликат, Джонти, — ответил он.

Я объяснил, что нам нужна машина. Он кивнул. Он сказал, что до конца дня она ему не понадобится. Это 20-минутное ожидание в караульном помещении было бесконечным. Это были самые долгие 20 минут, которые я когда-либо проводил. Всевозможные воображаемые сценарии пронеслись у меня в голове. Я мог бы представить заголовки: «Подразделение уголовного розыска подвергает опасности жизнь сотрудников полиции» или «Подразделение уголовного розыска теряет полицейскую машину, оружие и взрывчатку». Об этом было невыносимо даже думать. Я сел в своем кабинете и поблагодарил Бога за то, что все обошлось хорошо. Это также послужило уроком: возможно, багажник полицейской машины внутри одного из самых охраняемых полицейских учреждений провинции был, в конце концов, не самым безопасным местом для хранения полуразобранного оружия и взрывчатки.

Все вернулось к всякой ерунде. Я знал, что Специальный отдел жестоко расправится с нами. Начинались перешептывания. Обвинения в неподобающем поведении уголовного розыска, в «срезании углов» — все это было еще впереди. По крайней мере, на данный момент у нас была поддержка нашего собственного начальства. Дрогнут ли они перед лицом тактики «мальчика-хулигана» Специального отдела? Нам еще предстояло это увидеть. На данный момент нашим главным приоритетом была безопасность Томми и его девушки. После установления связи с «надзирателями» штаб-квартиры, или подразделением по защите свидетелей, Томми поселили в небольшом отеле в графстве Даун. Он оставался там в течение нескольких дней, каждый день его отвозили в Каслри для полного допроса сотрудниками уголовного розыска.

Специальный отдел размещался на втором и третьем этажах комплекса в Каслри. Время от времени у них появлялась причина проходить мимо наших офисов на первом этаже. Мы заметили заметное увеличение потока сотрудников Северного специального отдела (то есть Северного Белфаста), проходящих мимо наших офисов. В воздухе витало нечто большее, чем просто намек на враждебность. Меня это не беспокоило: я ничего другого и не ожидал. Однако это, безусловно, беспокоило моего коллегу Тревора.

— Чего они ожидали от нас? — продолжал повторять он. — Оставить Томми там на произвол судьбы?

Тревор напрасно тратил свое время на эти рассуждения. Не было никакого смысла расстраиваться из-за отношения Специального отдела.

— Но что, если они смогут отследить эти взрывчатые вещества и штурмовую винтовку VZ58? — спросил он.

Я сказал ему, чтобы он не волновался. Я знал, что, строго говоря, с юридической точки зрения, предусмотренные законом средства защиты были встроены в законодательство, которое позволяло нам законно владеть теми боеприпасами, которые мы изъяли у террористов. Именно такой была наша позиция. Наши методы, возможно, не подходят Специальному отделу, но они родились из необходимости для нас помешать им позволить их агентам ДСО хранить такие боеприпасы. В любом случае, наши собственные высшие начальники точно знали, что мы делаем. Мы не двинулись бы ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз без разрешения, по крайней мере, старшего детектива-инспектора. Если он решил не посвящать Специальный отдел или кого-либо еще в свои дела, то это была его прерогатива. Это также, кстати, многое говорило о его уверенности в их способности решать вопросы такого рода, не ставя предварительно в известность своих агентов на местах. Тот факт, что мы согласились с его решением, ничего не менял.

Я потратил один или два дня, пытаясь убедить Томми, что он должен пойти на показания под присягой. Этот термин относится к сценарию, в котором преступник, который уже был осужден и получил приговор, решает по собственной воле дать показания против своих сообщников по преступной деятельности, касающиеся любого или всех преступлений, в которых они были замешаны. Я привел Томми аргумент, что в его интересах было бы признаться во всех преступлениях, которые он совершил с ДСО, поскольку тогда он был бы осужден при полной поддержке полиции. Затем он мог бы вернуться в качестве свидетеля обвинения против некоторых наиболее закоренелых террористов ДСО. У меня были на примете несколько очень неприятных парней, мужчин, которых при обычных обстоятельствах было бы очень трудно сбить с толку, включая «Икса» и «Игрека».

Томми спросил меня, какого рода приговора он может ожидать. Мы объяснили, что это зависит от того, какие преступления он совершил. Ограбления могут повлечь за собой до десяти лет, членство в ДСО — от пяти до десяти лет и так далее. Он сказал, что подумает об этом, что ему понадобятся гарантии. Мы сказали ему, что не можем дать ему никаких гарантий. Позже он был вынужден отказаться от любых предложений пойти на показания под присягой: он просто хотел получить единовременную сумму денег и шанс уйти из ДСО и Северной Ирландии. Переселение куда-нибудь в Англию и начало новой жизни, подальше от террористов и терактов. Позже, поразмыслив, я понял, что все равно мы не могли использовать Томми в качестве раскаявшегося террориста или свидетеля под присягой. Вся идея была порочной. Начнем с того, что у него была долгая криминальная история, хотя и за относительно незначительные преступления. Кроме того, он слишком глубоко увяз в ДСО. Он солгал бы без колебаний, если бы это означало хоть немного снискать расположение людей, которых ему нужно было использовать, и это включало в себя КПО.

По мере того как проходили часы, я чувствовал, как из всего процесса уходит ощущение срочности. Эйфория, сопровождавшая первоначальные брифинги для операции «Механик», испарилась. Меня вызвали в кабинет старшего офицера полиции, где меня многозначительно спросили, действительно ли я видел винтовку и взрывчатку. Я сказал, что видел. Когда меня спросили, был ли источник все еще знаком с местонахождением боеприпасов, я солгал и ответил, что был. Затем старший офицер полиции приказал мне доставить боеприпасы как можно скорее.