– Ты обещаешь, что мы только глазком глянем и сразу уйдём? – тихо спросил второй.

– Обещаю, – сказал первый уверенно. Подумав, он добавил: – Я защищу тебя, если что… У меня с собой отцовский нож!

Он демонстративно достал из кармана складной ножик, сантиметров 20 длиной лезвие, раскрыл его. Смотрелся он мужественно, насколько это возможно для мальчика 12 лет, которого ещё не затронули подростковые изменения в теле.

Он, жестом позвав второго следовать за ним, гордо и бесстрашно потопал в сторону железной дороги.

На всякий случай мальчик кинул из-за плеча:

– Но он нам вряд ли понадобится. Нож, я имею в виду. Никто же до этого не перелезал через забор, а значит, он надёжный.

Две фигуры перебежали рельсы, взобрались на очередное поле и увидели тот самый забор. Издалека он больше походил на огромную клетку для птиц, как в зоопарках. Только наверху не было купола, сетка не смыкалась.

Отец как-то говорил, что она ещё не была достроена, на чём он настаивал, но руководство не видело в этом смысла. Почему-то эти слова вспомнились второму мальчику. Они его насторожили.

Земля уже потихоньку покрывалась опавшими хрустящими осенними листьями. Над лесом нависал слабый туман. Выглядело и слышалось пугающе.

Мальчишки затаились за стволом огромного бука, стоящего совсем рядом с клеткой.

Сердце замерло, слух обострился.

– Вон! Смотри! Вон они! – с придыханием крикнул шёпотом первый.

– Где? Я ничего не ви…

Слова застыли на его губах. Прямо напротив них на земле сидело несколько чудовищ. Красные горящие глаза смотрели в его глаза.

Одна из тварей начала постукивать своим клювом. Листва под его лапами и хвостом зашевелилась. Другие тоже начали щёлкать клювами.

Опасно.

– Нам нужно уходить, – еле выдавил из себя младший. И сделал шаг назад.

Тварь тут же гаркнула в его сторону.

Страшно! Как же стало страшно вокруг: ночь, темнота, холодная земля, открытый луг, который обязательно надо пересечь, чтобы спрятаться.

Бежать, бежать, бежит, он бежит дальше оттуда.

Высокие травы били по лицу, пальцы рук холодели, ноги наливались свинцом… Ноги, которые внезапно стали чужими.

Он упал.

Кто-то очень сильный и тяжёлый наступил на него, когти впились в спину. Запах сырой земли ударил в нос, опавшая кора поцарапала щёки, попала в глаза, вызвав слёзы.

Он почти терял сознание, почти задыхался…

Его слегка подкинуло, он снова упал, пересчитав все косточки грудной клетки своими внутренностями. Мальчик тут же был оживлён шоком от боли. И только эта боль заставила его потянуть за ниточки части своего ужасно хрупкого тела, чтобы собраться и попробовать рвануть. Но было уже поздно двигаться куда-то.

Внезапно раздался раздирающий всё, душу и тело, крик. Кричал от боли его друг, совсем рядом.

Мальчик обернулся. Его чуть не стошнило. В трёх метрах корчился старший из двоих – на нём сидел, вцепившись в плоть, грибус и точечными сильными ударами выклёвывал мякоть и дробил кости. Вторая тварь, которая до этого наслаждалась вторым мальчиком, неуклюже расправив лапы-крылья, подскочила к трапезе. Началась потасовка. На заднем плане по клетке на свободу карабкались ещё грибусы.

Мальчик не мог отвести глаз от зрелища. Закончив драку, две твари решили есть с разных концов. А он видел каждую мелочь – кровь на клюве, на перьях, выходящие внутренности, слёзы, стекающие из пустых глаз, так похожих на его глаза.

Он смотрел внимательно. И приглядевшись, он увидел своё лицо. Он услышал знакомый смех. Грудь наполнилась тяжестью свинца. Морда грибуса расползлась в человеческой улыбке-оскале. Прямо как у его отца…

Он проснулся. На своей кровати, нет, не на земле. Но ощущения остались. К тому же он ничего не видел: всё сливалось, слипалось в мерзкую жижу.

– Срочно! Помогите! Кто-нибудь… Пожалуйста…

Его голос был слаб, настолько, что он слышал себя с трудом. Тихий…

Ещё секунда зависания, и он упал в пустоту.

Резкая вспышка боли в груди – наверное, так чувствуется выстрел – мгновенно вырубила его. Тяжёлое редкое дыхание отголосками доходило до вакуума, в который он погрузился, – без понимания, кто он, без чувствования своего тела, лишь утопая в духоте.

Спустя какое-то время он наконец проснулся. Теперь по-настоящему. Постепенно приходило осознание реальности и снов.

Нос был забит. Было сложно дышать. Он что-то бормотал, возможно, стихи. Ему жарко. Он умер. Трижды: два раза во сне, один наяву.

Его кошмары снова вернулись к нему, как старые друзья. Когда-нибудь из-за них он не сможет уснуть. Он ненавидел их: каждый сон, словно вторая жизнь. Не отдых, а боль физическая и душевная, реальная. Это выматывало. Это бесило.

Его психолог просила его каждый раз записывать в дневник свои переживания за день и ночь, чтобы они могли потом обсудить их. Но его психолога нет с ним с тех пор, как отец посчитал это бессмысленной тратой времени.

Загорелась холодная лампочка ванной комнаты. Он посмотрел в зеркало: бледнее, чем обычно, кожа даже отдавала в желтизну, губы сливались с цветом лица. Он громко вздохнул.

«Который час?»

Между часом и тремя ночи – слишком рано, чтобы идти в лабораторию, но уже слишком поздно, чтобы пройтись по территории, которую он не знал.

Он вышел на балкон – на улице шёл дождь. Прямой стеной без лишних движений в стороны, издавая бесконечный звук рвущейся бумаги, он закрывал серым полотном дальнее жилое здание, ближе всего расположенное к обрыву.

Около другого здания слева на уровне ниже располагалась веранда-сад. Сейчас еле заметные её освещали рыжие фонари: рядом с лестницей, ведущей к морю, около входа со стороны непонятной площади и вдоль тропинок, которых было предостаточно, несмотря на искусственность всего этого сооружения.

Он открыл окно и просунул руку в клетку решётки. Мокро. Слишком мокро для и так подавленного состояния.

Случай из сна имел место быть, когда его семья жила в Портон-Дауне. Отец тогда перевёз их из Штатов. Его отец был учёным, именитым и уважаемым человеком.

Они с другом решили посмотреть на новых животных, которых вывели в исследовательском центре, где работал отец. Друг погиб, а он выжил. На спине остались шрамы.

После этого случая отец отправил мать и сына в Солсбери.

Парня отдали в школу Епископа Вордсворта, и он стал верить в бога, хотя отец был крайне этим возмущён.

Мать же повела его к психологу, чтобы помочь справиться с пережитым.

На сессиях они много рисовали – его страхи, сцены из кошмаров, из жизни, которые его пугали.

Ему очень понравилось рисовать – он начал зарисовывать городские улицы, деревья и речку Уатбриджа, остатки крепости Олд Сарум, свою школу…

А потом ему попались иллюстрации растений ботаников. И ещё больше, чем в бога, он начал верить в жизнь.

Он восхищался природой и её стремлением к творению, несмотря на суровые для человеческого, его, восприятия законы.

Так он увлёкся биологией, чему, в свою очередь, его отец был очень рад. Ведь его отец – великий создатель лесов Цибиллы, лесов, которые ему предстояло изучать тут, в лаборатории Вентспилса.