Я помнил свое первое ЧС. Зеленый мальчишка, только недавно получивший диплом, прибыл на место аварии автобуса. Двое детей погибли. Много раненых. У половины шок, вторая половина без сознания. Я как ребенок бегал за Федором и боялся, что он оставит меня одного со всеми ними. Все эти лекции и скрины, что я читал буквально за час до прибытия, повылетали у меня из головы. В тот момент мне самому требовалась помощь. От увиденного меня размотало похлеще чем пассажиров того автобуса. Хотелось и плакать, и смеяться одновременно. И еще очень хотелось к маме. Зарыться в ее пышную грудь. И никогда больше не слышать этих стонов. Федор дал мне тогда по морде, да так сильно, что отпустило сразу. И я пошел работать. Я использовал все, что я знал, но все равно получалось коряво и пострадавшие начинали уходить в себя. Подобрать слова в таких ситуациях очень сложно. Один способ работает беспроигрышно – это присоединится к страданиям. Но есть минус – быстрое выгорание. Поэтому надо умудриться быть как бы НАД всем этим. Но это очень сложно. И, на самом деле, я все еще до сих пор учусь. Хотя за плечами не один десяток ЧС. Мы для них всех супергерои – но если бы они только знали, как мы боимся!

– Дорогие мужики! – обратился я к сильной стороне. – Предупреждаю сразу! Если у кого из вас начнутся истерика или же паника – я сразу врежу! На вас сейчас совсем нет времени. Старайтесь держать себя в руках. Девушек это не касается. Но вы тоже постарайтесь не раскисать сразу.

До центра культуры ехать еще четыре часа. Если я сейчас не посплю я ничем не смогу помочь этим людям. Блондинка за мной, похоже, была того же мнения. Она долго ворочалась позади, но потом все-таки затихла. Ее лицо расслабилось так же, как и дыхание. Она уснула. Чуть позже уснул и я.

****

Я боюсь этого мальчика. Хоть он очень красивый и все девчонки по нему с ума сходят. Как только он появился на курсе, я сразу поняла – быть беде. И я не прогадала. Он каждый день с презрением смотрел на мои кеды, заклеенные по бокам. В этих кедах я ходила и зимой, и летом. Другой обуви первый год у меня не было. А потом он подошел и сказал мне.

– Тебе здесь не место, оборванка!

Это было только начало. Рванье, уродина, приживала – все это сыпалось на меня с утра и до самого вечера. Я не решалась пожаловаться на него. Его отец был меценатом и мне казалось это все бесполезным. Университету было проще отчислить меня, нежели вступать в конфликт с наследным принцем.

Но я совру если скажу, что мне было плевать на высказывания Хабиба. Его слова больно ранили мое самолюбие. Раньше никто меня не оскорблял. Было ужасно стыдно за свой внешний вид. Девчонки с курса просто хихикали за спиной и тыкали пальцем, но никто из них не высказывался в открытую.

Я выросла в сельской местности и ходила в простую школу. Там мы были все равны. Поступив на бюджет, я словно в другой мир попала. Москва город-людоед. И она норовила сожрать меня с первого дня. Хабиб терпеть не мог вот таких выскочек и всезнаек, а еще он терпеть не мог нищебродок. Он считал, что бедным место на навозной куче, туда он и пытался меня определить каждый день, оскорбляя и унижая как крепостную. Но не распуская руки. Он ни разу меня не ударил и даже не толкнул. За это ему я, как не странно, благодарна. Отец бил меня часто и я испытывала большой страх перед физической расправой.

Я ненавидела в Москву и мечтала сбежать. Но сбегать мне было некуда. Дома меня ждали только завалившийся забор, грязный двор, отец алкаш и забитая мать. Поэтому я терпела как могла. Скрипя зубами. А еще я много училась…В школе я была лучшей во всем. Я мечтала вырваться из родительского дома и никогда не видеть этот наш замызганный пол, следы на стенах от мух, позорную нищету… и поэтому я была готова на все.

Уже в тринадцать я стала ходить в местный центр реабилитации и помогать воспитателям и педагогам. Я хорошо ладила с детьми и они мне все рассказывали. Марья Ивановна, корректор проблемного поведения, посоветовала мне поступать на психологический.

– Уля, у тебя талант – восхищалась она. – Ты умеешь слушать! А люди любят слушать тебя! Ты должна попробовать! – уговаривала она.

В пятнадцать я проводила полноценные сеансы с детьми, которые подвергались насилию. Все в этом же центре. В шестнадцать меня оформили как практикантку. Но у меня уже был свой кабинет и свои «пациенты». Мир психологии заворожил меня. Я даже представить себя не могла на другом месте.

Моя мама простая сельская учительница – бедная забитая женщина с огромным чувством вины передо мной за то, что она выбрала в отцы своей дочери алкаша. Я простила ее, хотя раньше на меня накатывали волны гнева за то, что мне так стыдно за свою семью. Сейчас, в свои тридцать два, у меня практически здоровая психика. Как я считаю. Но я никогда не допущу, чтобы мой ребенок ходил в рванной обуви. Этот «пунктик» остался на всю жизнь.

Через пару лет Хабиб все-таки отстал от меня. Он женился и перевелся на заочку. Видела я его крайне редко. Что стало с его женой и как проходила его жизнь я понятия не имела. Я лишь обрадовалась, что этот высокомерный ублюдок больше никогда ко мне не приблизится…И вот сейчас он здесь. Как все-таки непредсказуема жизнь!

****

Я проспал целых три часа. Чувствовал себя гораздо лучше. Нам повезло. А вот там, где сейчас раскопки, специалисты иногда не спять по двойным сменам, особенно если не хватает людей. На данный момент уже триста погибших. Остальных пока еще не идентифицировали или же не нашли. Но есть выжившие. И я благодарю Бога за это. Понимаю необходимость выступить перед этой автобусной публикой и попытаться их настроить на работу. За окном по-прежнему темно. Хотя уже пять часов утра. В автобусе очень холодно. Представляю какого сейчас на улице и мысленно сочувствую всем сотрудникам МЧС.

Я иду в начало автобуса и по пути растираю замерзшие руки.

– Так, – завожу я. – Мы не очень хорош начали. Извиняюсь за свою резкость. Все же вы правы. Вы откликнулись на зов о помощи, и я очень благодарен вам. Меня зовут Хабиб. Я ведущий психолог МЧС. Через час мы прибудем в штаб. Там будет очень шумно! Уже есть триста погибших. Опознанных. И есть их родственники. Завтра пострадавших будет больше. Пострадавшими я буду называть всех! И родственников погибших, и выживших, и спасателей, и даже нас с вами! Повторюсь, в штабе будут стоять такой гул и гам! Работать в такой обстановке очень некомфортно. И у нас не будет отдельных кабинетов с дуечкой на полу… Вам нужно моментально настроиться на крики и тесноту общения. В штабе будет много штатских. Но штатских психологов там мало. В основном, это руководители поискных работ. Волонтеры тоже будут там. Не стесняйтесь и обращайтесь к ним за помощь. Если вы понимаете, что сейчас упадете от усталости, попросите принести вам кофе или же аспирин в случае головной боли. Сейчас нужен каждый специалист способный сказать хоть что-то адекватное. Мужчинам и девушкам нужно переодеться. У вас есть более простая одежда? – спрашиваю я у парней. – Не такая вычурная. Девушки вам нужно смыть всю косметику.

– Зачем? – не понимает Алла.

– Для того, Алла, что когда вы начнете рыдать, а вы начнете, поверьте, ваша тушь под глазами и черные синяки не пугали родственников еще больше.

– Вы не считаете нас профессионалами, верно? – спросила Алла.

– Честно? – переспрашиваю я. – Не считаю. Но все равно спасибо, что приехали. И поешьте что-нибудь. Сейчас мы по дороге заедем в пит стоп и возьмем всем кофе и что-то из еды. Что вы будете есть, Алла?

– Я не голодна, – отвечает Алла.

– Я понимаю, что пит-стоп не ваш вариант, – догадываюсь я по ее недовольному лицу. – Но на это все сейчас нет времени. И сходите все в туалет. Стоянка пятнадцать минут. Не больше. Так вы, –обращаюсь я ко второй блондинке. Она поспала и выглядит сейчас отдохнувшей. – Что вам взять?

– Я сама выберу. Спасибо, – коротко отрезала она.

– Обязательно поешьте! – настаиваю я. – Мне там голодные обмороки не нужны. Так, мужики, вы должны поесть очень плотно. Когда девушки устанут нам придется их отпустить, поэтому всю их нагрузку возьмем на себя.