Они вышли из здания и пересекли двор и край кладбища по дорожке, которая извивалась между памятников и надгробных плит. Дорожка была старенькая, разрушенная корнями деревьев, вокруг которых росла трава.

Из церкви до них донеслись звуки закончившегося церковного гимна, его последние ноты подхватил высокий и мелодичный голос трубы, поющий «О, Благодать!»[40]. Миранда Уэбберли исполняла последнее «прощай» на церемонии. Линли был необыкновенно тронут этой незатейливой мелодией и еще раз удивился способности человеческого сердца откликаться на такую простую вещь, как звук.

Двери церкви открылись, участники похоронной процессии постепенно выходили, в самом начале процессии шестеро молодых мужчин несли гроб бронзового оттенка. Одним из них был Адам Дженн. Рядом с гробом шла семья: Энтони Уивер и его бывшая жена, следом Джастин. За ними все скорбящие, большая толпа университетских сановников, коллеги и друзья как со стороны Джастин, так и со стороны Уивера, бесчисленное множество студентов и преподавателей Сент-Стивенз-Колледжа. В этой толпе Линли разглядел Виктора Карптона с грушевидной женщиной под руку.

Проходя мимо Линли, Уивер никак не прореагировал, словно не узнал его, и последовал дальше за гробом, обильно украшенным бледными розами. В воздухе от них разносился сладкий запах. Задняя дверь катафалка закрылась за гробом, один из организаторов церемонии забрался внутрь, чтобы поправить цветы, в которых утопал гроб, и толпа обступила Уивера, Глин и Джастин; все были в черных одеждах, с грустными лицами и с соболезнованиями на устах. Среди них был Теренс Кафф, именно к нему, пробежав прямо по лужайке наискосок, с извинениями сквозь толпу пробирался привратник колледжа. Он передал пухлый конверт кремового цвета ректору колледжа, шепнув ему что-то на ухо.

Кафф кивнул и разорвал конверт. Глазами он быстро пробежал содержимое. На его лице тут же мелькнула улыбка. Находясь неподалеку от Энтони Уивера, Кафф сделал два шага и пробормотал ему несколько слов, которые тут нее понеслись по толпе.

Линли услышал эти слова сразу с нескольких сторон.

— Кафедра.

— Его назвали…

— Он заслужил…

— …такая честь.

— Что происходит? — спросила Хейверс. Уивер опустил голову, прижал крепко сжатый кулак к усам, снова поднял голову, помотал ею, словно оправляясь от смущения или не будучи в силах поверить.

— Доктор Уивер только что на наших глазах достиг пика своей карьеры. Он получил от университета кафедру истории.

— Что? Вот черт!

Разделяю ваши чувства, сержант, подумал Линли. Они еще немного постояли, заметив, как соболезнования плавно перетекают в поздравления, и слушая обрывки разговоров, свидетельствовавших о венчающем трагедию триумфе.

— Если ему предъявят обвинения, если он пойдет под суд, у него заберут эту кафедру?

— Нет, такие назначения, сержант, до конца жизни.

— Так неужели они не знают…

— О вчерашнем? Вы про комитет? Как там узнают об этом? Решение, скорее всего, тогда и было принято. А даже если бы комитет знал, даже если бы принял решение сегодня утром, Уивер для них отец, убитый горем.

Линли и Хейверс обошли толпу и направились в Тринити-Холл. Хейверс, низко опустив голову, еле волочила ноги. Кулаки она засунула в карманы.

— Неужели он это из-за кафедры? — вдруг спросила Хейверс. — Неужели из-за кафедры он хотел, чтобы Елена училась в Сент-Стивенз-Колледже? Неужели он следил за ее поведением только из-за кафедры? Неужели только из-за кафедры он не ушел от Джастин? Неужели только ради кафедры он порвал с Сарой Гордон?

— Мы никогда об этом не узнаем, Хейверс, — ответил Линли. — Я не уверен, что Уивер сам знает ответы на эти вопросы.

— Почему?

— Каждое утро он подходит к зеркалу и однажды не сможет в него заглянуть, если начнет докапываться до истинных мотивов своего поведения?

Они повернули за угол на Гаррет-Хостел-лейн. Вдруг Хейверс резко остановилась и хлопнула себя по лбу и воскликнула:

— Книжку для Нката!

— Что?

— Я обещала Нкату заглянуть здесь в пару магазинов, говорят, здесь есть очень приличное место под названием «Хефферс», и посмотреть… черт, забыла… куда я сунула эту проклятую…

Хейверс расстегнула свою сумку и начала в ней рыться:

— Идите без меня, инспектор.

— Но мы оставили вашу машину…

— Ничего страшного. До станции рукой подать, а я еще хочу перемолвиться словечком с Шиханом перед отъездом в Лондон.

— Но…

— Все в порядке. Серьезно. Все чудесно. Увидимся. До свиданья.

Хейверс скрылась за поворотом, махнув на прощание рукой.

Линли долго смотрел ей вслед. Констебль Нката за последние десять лет не прочел ни единой книги. И что имела Хейверс в виду?

Линли повернулся и увидел перед собой ответ, который сидел на большом темном чемодане возле его машины. Хейверс это зрелище увидела из-за угла. Она сразу все поняла и ретировалась.

Леди Хелен встала:

— Томми.

Линли подошел к ней, стараясь не смотреть на чемодан: вдруг окажется, что он означает совсем не то, о чем он подумал.

— Как ты отыскала меня?

— С помощью телефона, и просто повезло. — Она ласково улыбнулась. — Я же знала, что тебе нужно закончить все дела, даже если ты не можешь закончить их так, как считаешь нужным.

Хелен посмотрела на Тринити-лейн, на отъезжающие машины и на тихо прощающихся людей.

— Вот и все.

— Это только официальная часть.

— А что дальше?

— Дальше?

— Да, когда ты.начнешь винить себя в том, что не успел, не догадался, не удержал людей от самого страшного, что можно совершить в отношении ближнего?

— Ах, это.

Линли посмотрел на студентов на велосипедах, уезжающих в сторону реки под перезвон колоколов в церкви Сент-Стивенз, которые возвещали конец отпевания.

— Не знаю, Хелен. Это состояние непреходящее.

— У тебя уставший вид.

— Я не спал всю ночь. Мне нужно домой. Мне нужно выспаться.

— Возьми меня с собой.

Он посмотрел ей в глаза. Слова Хелен прозвучали мягко, но решительно, хотя сама она не была уверена в том, как он их воспримет. А Линли не хотелось недопонимания, не хотелось, чтобы в его душе оставались сомнения.

— В Лондон? — спросил он.

— Домой. Вместе.

Как странно. Словно кто-то совершенно безболезненно проткнул его насквозь, и жизненные силы потекли наружу. Он как будто бы весь обмяк. Вот она стоит, совсем рядом, но он не в силах произнести и слова.

Хелен смешалась под его взглядом и решила, что приняла неверное решение.

— Или можешь отвезти меня на Онслоу-сквер. Ты устал. Тебе сейчас не до общения. А мою квартиру нужно хорошенько проветрить. Каролин еще не вернулась. Если помнишь, она сейчас у родителей, и мне нужно убедиться, что все в порядке, потому что…

Линли собрался с силами:

— Я ничего не могу тебе гарантировать, Хелен. Ни сейчас. Ни потом.

Ее взгляд стал мягче.

— Я знаю.

— И это не имеет значения?

— Конечно имеет. Но ты важнее. Мы с тобой важнее. Вдвоем. Вместе.

Линли боялся ощущения счастья. Этот миг казался ему таким скоротечным. Он на секунду замер и отдался земным ощущениям: от реки веет холодом, на плечах тяжелое пальто, под ногами земля. И сейчас он спокойно примет любой ее ответ, что бы она ни сказала.

— Я до сих пор хочу тебя, Хелен. Ничего не изменилось.

— Я знаю, — ответила Хелен и не дала ему продолжить: — Поедем домой, Томми.

Линли поставил чемоданы в багажник, чувствуя, как легко бьется его сердце, как горячо у него внутри. Не придавай этому слишком большого значения, оборвал он себя, не надо думать, что вся твоя жизнь зависит от этой минуты. Не надо думать, что твоя жизнь вообще от чего-то зависит. Так и нужно жить.

Он сел в машину, стараясь вести себя небрежно и независимо.

— Хелен, ты сильно рисковала, решив меня дождаться. Если бы я не вернулся, ты бы ждала меня несколько часов. Весь день просидела бы на холоде.