— Вы хотите сказать, что человек не сможет нормально жить, если будет постоянно вспоминать о прошлом?

Линли осторожно посмотрел на нее:

— Прошлое, сержант, большая помеха. Любой человек может бестолково прожить свою жизнь.

Большинство так и поступает. Но не мне судить, к чему они приходят в итоге.

Из-за тумана и неудобства одностороннего движения в Кембридже на дорогу до Куинз-Колледжа они потратили больше десяти минут, с таким же успехом они прошлись бы пешком. Линли поставил машину там же, где и накануне, и они вошли на территорию колледжа через проход с башенками.

— Вы думаете, что ответили на все вопросы? — спросила Хейверс, оглядываясь по сторонам, пока они шли по Олд-корту.

— Я думаю, что ответил хотя бы на один.

Гарета Рэндольфа они нашли в столовой колледжа, где линолеум, длинные обеденные столы и панельные стены под дуб производили невероятно отталкивающее впечатление. Дизайнер явно увлекся простыми формами и скатился до банальности. В столовой было много студентов, но Гарет не подсел ни к кому и в одиночестве сгорбился над остатками второго завтрака : недоеденной яичницей с расковырянным желтком, чашкой кукурузных хлопьев и перезрелыми бананами, которые успели превратиться в кашу и побуреть. Для вида он раскрыл книгу, но не читал ее. И не писал ничего в тетрадь рядом с книгой, хоть и держал наготове карандаш.

Линли и Хейверс присели к нему за стол, и Гарет, вздрогнув, поднял голову. Он оглянулся по сторонам в поисках выхода из столовой или однокашника, который придет к нему на выручку. Линли взял у него из рук карандаш и размашистым почерком написал в тетради пять слов: «Ты был отцом ее ребенка?»

Гарет потер лоб. Он сжал виски и откинул со лба прядь гладких волос. Он глубоко вдохнул, собираясь с силами, встал и кивнул головой на дверь. Им оставалось только следовать за ним.

Как и Джорджина Хиггинс-Харт, Гарет жил в Олд-корте. Его квадратная комната располагалась на первом этаже. На ее белых стенах висели в рамках афиши Лондонского филармонического оркестра и три увеличенные фотографии сцен из театральных постановок: «Les Miserables», «Аспекты любви», «Звездный Экспресс»[31]. На афише крупными буквами стояло «Сони Ралли Рэндольф», и рядом «фортепиано». Фотографии запечатлели молодую и привлекательную поющую женщину в концертных платьях.

Гарет кивнул сначала на афишу, потом на фотографии.

— Мамотька, — произнес он странным грудным голосом, — сетра.

Гарет внимательно посмотрел на Линли. Он ждал, заметит ли инспектор иронию в том, что у него такие мать и сестра. Линли ограничился кивком.

Возле единственного в комнате окна на широком письменном столе стоял компьютер. Кроме того, Линли заметил текстофон, подобный тем, что уже видел в Кембридже. Гарет включил компьютер и подвинул к столу еще один стул. Он жестом пригласил Линли сесть рядом и быстро запустил программу.

— Сержант, — сказал Линли, — будете записывать с монитора.

Он снял пальто и подсел к столу. Хейверс встала сзади, откинув капюшон, сняв свою розовую шапочку и приготовив записную книжку.

«Ты был отцом ребенка?» — напечатал Линли.

Гарет долго смотрел на эти слова, потом ответил:

«Я не знал, что она беременна. Она не говорила мне об этом. Я вам уже рассказывал».

— Если он не знал о беременности, это еще не значит, что он не имеет к ней отношения, — заметила Хейверс, — неужели он считает нас дурачками?

— Нет, не считает, — ответил Линли, — осмелюсь предположить, что дураком он считает только себя.

«Вы занимались сексом, Гарет». — Линли специально не поставил в конце предложения вопросительный знак.

Гарет ответил, нажав единственную клавишу:

«1».

«Один раз?»

«Да».

«Когда?»

Гарет на минуту отодвинулся от стола, но не встал со стула. Он не смотрел на экран, уставившись в пол и сложив руки на коленях. Линли напечатал слово «сентябрь» и дотронулся до плеча парня. Гарет посмотрел на экран и кивнул головой. Глухой звук, похожий на мычание раненого, вырвался у него из груди.

«Расскажи, что случилось, Гарет», — напечатал Линли и опять тронул парня за плечо.

Гарет прочитал вопрос. Он плакал, и эти слезы злили его, он яростно вытер глаза рукавом. Линли ждал. Наконец Гарет снова подсел к столу.

«Лондон, — напечатал он. — Как раз перед началом семестра. Я зашел к ней в свой день рождения. Она трахнула меня в кухне на полу, пока ее мама ходила за молоком к чаю. С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЧЕРТОВ ПРИДУРОК».

— Здорово, — вздохнула Хейверс.

«Я любил ее, — продолжал Гарет, — хотел, чтобы все было по-другому. Чтобы…» — Гарет опустил руки, глядя на экран.

«То, что вы занимались любовью, имело большое значение для тебя, а для Елены нет. Правильно?» — напечатал Линли.

«Мы трахались. Мы не занимались любовью. Трахались».

«Это ее слова?»

«Я думал, что у нас получится. В прошлом году. Я заботился о ней. Хотел продолжать наши отношения. Не хотел торопить события. Ни разу не намекнул ей ни на что. Хотел, чтобы все было по-настоящему».

«Все оказалось не так?»

«Я хотел верить, что так. Когда занимаешься этим с женщиной, как бы обет даешь. Как бы говоришь ей то, что никому больше не скажешь».

«Что любишь ее?»

«Что хочешь быть вместе. Строить планы на будущее. Думал, что она поэтому отдалась мне».

«Ты знал тогда, что она спит с другим мужчиной?»

«Тогда еще нет».

«А когда узнал?»

«Она приехала в этом семестре. Я думал, мы будем вместе».

«Жить вместе?»

«Она не хотела спать со мной. Смеялась, когда я пытался поговорить с ней на эту тему. Говорила: что с тобой, Гарет, мы же перепихнулись, хорошо перепихнулись, только и всего, нашел из-за чего грустить, из-за какой-то глупости».

«Но ты не считал это глупостью».

«Я думал, что она любит меня и поэтому пошла на это, я не знал…» — Гарет остановился, словно окончательно выдохся.

Линли дал ему прийти в себя, рассматривая комнату. На крючке двери висел его голубой шарф за успехи в боксе и рядом, на втором крючке, гладкие, чистые и холеные кожаные боксерские перчатки.

Линли опять повернулся к монитору:

«Ваш с Еленой спор в воскресенье вечером. Тогда она и сказала тебе, что у нее есть другой?»

«Я говорил с ней о нас. Но нас не существует», — ответил Гарет.

«Она так тебе и сказала?»

«Как же не существует,—спросил я.—А Лондон? »

«Тогда она сказала, что Лондон не имел значения?»

«Мы просто перепихнулись, Гарет, нам хотелось, и мы развлекались, не валяй дурака и подумай хорошенько».

«Она насмехалась над тобой. Тебе это не понравилось».

«Я все равно пытался продолжить разговор. Про то, что было в Лондоне. Что она думает про Лондон. Но она меня не слушала. А потом сказала».

«Что у нее другой мужчина?»

«Я сначала не поверил. Сказал, что она боится. Что ведет себя так, как того хочет ее папочка. Говорил все в таком духе. Не понимал, что делаю. Хотел ударить ее побольней».

— Знаменательная фраза, — вставила Хейверс.

— Возможно, — сказал Линли, — но на его месте так поступит любой обиженный влюбленный: око за око.

— А вдруг первое око — убийство? — спросила Хейверс.

— Я помню об этом, Хейверс.

«Как ты отреагировал, когда поверил, что у нее другой мужчина?» — напечатал Линли.

Гарет собрался отвечать, но ничего не напечатал. В соседней комнате заработал пылесос: уборщица выполняла свои ежедневные обязанности, Линли подумал, что, пока им не помешали, нужно во что бы то ни с тало добиться ответа.

«Что ты сделал?»

После минутного колебания Гарет прикоснулся к клавиатуре.

«Шатался по Сент-Стивенз-Колледжу, пока она не ушла. Я хотел узнать, кто это».

«Ты пошел за ней к Тринити-Холл? Ты знал, что ее любовник доктор Карптон?»

Гарет кивнул, и Линли спросил:

«И сколько ты бродил?»