Выражение показалось Линли странным.

— Вызов?

— Нет. Отнюдь нет. Уступчивость. — Должно быть, Джастин прочла на лице Линли удивление, потому что быстро продолжила: — Я совершенно нормальна, папочка. Видишь, как я нормальна? Я хожу на вечеринки, пью и регулярно занимаюсь сексом. Разве не этого ты хотел? Разве ты не хотел нормального ребенка?

Линли увидел, как ее слова подтвердили картину, в общих чертах нарисованную Теренсом Каффом прошлым вечером и касающуюся взаимоотношений Энтони Уивера с дочерью.

—Я знаю, он не хотел, чтобы она общалась жестами, — сказал Линли. — Но что касается остального…

— Инспектор, он не хотел, чтобы она была глухой. И Глин этого тоже не хотела.

— Елена знала?

— Как она могла не знать? Они всю жизнь пытались сделать из нее нормальную женщину, но стать ею у нее не было никакой надежды.

— Потому что она была глухой.

— Да. — В первый раз поза Джастин изменилась. Она слегка наклонилась вперед, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Глухота — это дефектность, инспектор. — Она ненадолго замолчала, словно оценивая реакцию Линли. И он тут же ощутил эту реакцию. Это было отвращение, которое он всегда испытывал, услышав высказывание, которое носило ксенофобский, гомофобский или расистский характер.

— Дело в том, — продолжала Джастин, — что вы тоже хотите представить ее нормальной. Вы даже хотите называть ее нормальной и осуждаете меня за то, что я посмела предположить, что глухой человек отличается от других. Я вижу по вашему лицу: глухой так же нормален, как любой другой. Именно так хотел думать и Энтони. Поэтому вы не можете по-настоящему судить его за то, что он хотел описать свою дочь так же, как это только что сделали вы, так ведь?

За этими словами чувствовалась холодная, отчужденная проницательность. Линли стало любопытно, сколько времени и размышлений потребовалось Джастин Уивер для того, чтобы выработать такую беспристрастную оценку.

— Но Елена могла судить его.

— Именно это она и делала.

— Адам Дженн сказал мне, что иногда виделся с ней по просьбе вашего мужа.

Джастин приняла свое прежнее положение, сев прямо.

— Энтони питал надежду, что Елена привяжется к Адаму.

— Мог ли он быть отцом ее ребенка?

— Не думаю. Адам познакомился с ней только в этом сентябре на собрании факультета, о котором я уже говорила.

— Но если она забеременела вскоре после этого?.. Джастин отмахнулась от этого предположения быстрым движением руки.

— Она регулярно занималась сексом с прошлого декабря. Задолго до того, как познакомилась с Адамом. — И вновь она предугадала следующий вопрос Линли. — Вам интересно, откуда я все это знаю.

— В конце концов, это было почти год назад.

— Она зашла показать нам платье, которое купила для рождественской вечеринки. Она разделась, чтобы примерить его.

— И она не помылась.

— Не помылась.

— Кто отвозил ее на вечеринку?

— Гарет Рэндольф.

Глухой парень. Линли пришло в голову, что имя Гарета Рэндольфа превратилось в постоянный фон любой информации о Елене. Линли пришло в голову, что Елена Уивер могла использовать Гарета как орудие мести. Если она старалась продемонстрировать отцу свою полноценность, то мог ли быть лучший способ осуществить это намерение, чем забеременеть? Тогда отец получит то, чего он так упорно хотел, — нормальную дочь с нормальными запросами и эмоциями, чье тело функционирует абсолютно нормально, В то же время она нанесет ему страшный удар, выбрав отцом ребенка глухого. Это изощренный способ возмездия. Только для Линли оставалось неясным, действительно ли Елена была настолько хитрой или мачеха воспользовалась ее беременностью, чтобы нарисовать портрет девушки, который мог бы служить ее собственным целям. Линли сказал:

— Начиная с января Елена периодически отмечала некоторые дни в ежедневнике маленьким значком рыбы. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Рыба?

— Нарисованная карандашом и похожая на символ, используемый в христианстве. Она появляется по нескольку раз каждую неделю. Она была в ежедневнике и в ночь перед смертью Елены.

— Рыба?

— Да. Как я уже сказал. Рыба.

— Понятия не имею, что это может означать.

— Общество, к которому она принадлежала? Человек, с которым встречалась?

— Вы превращаете ее жизнь в шпионский роман, инспектор.

— Но по-видимому, в ней было нечто тайное, вы не находите?

— Почему?

— Почему бы просто не написать, что обозначает изображение рыбы?

— Возможно, это слишком долго. Возможно, ей было проще нарисовать рыбу. Вряд ли это важно. Зачем ей беспокоиться о том, что кто-то еще увидит, что она пишет в своем личном ежедневнике? Вероятно, это был шифр, с помощью которого она напоминала себе о чем-то. Может быть, о встрече с руководителем.

— Или о свидании.

— Принимая во внимание то, как Елена сигнализировала о своей сексуальной активности, инспектор, не думаю, что она стала бы утаивать свидание, особенно если речь идет о ее ежедневнике.

— Возможно, ей приходилось. Возможно, она только хотела, чтобы ее отец знал, чем она занимается, но не с кем. А он мог бы увидеть ее ежедневник. Он бывал в ее комнате, поэтому она, возможно, не хотела, чтобы он увидел имя. — Линли ждал ответа Джастин. Но она молчала, и он продолжил: — В столе Елены были противозачаточные таблетки. Но она не принимала их с февраля. Вы можете это объяснить?

— Боюсь, только самым очевидным способом. Она хотела забеременеть. Но это меня не удивляет. В конце концов, это самая нормальная вещь. Полюбить мужчину. Родить от него ребенка.

— У вас с мужем нет детей, миссис Уивер?

Быстрая смена темы беседы, на которую логично натолкнуло ее собственное высказывание, по-видимому, ошеломила Джастин. Ее губы на секунду приоткрылись. Взгляд упал на свадебную фотографию на чайном столике. Казалось, спина Джастин сильно напряглась, но это могло быть результатом глубокого вдоха, который она сделала, прежде чем довольно ровно ответить:

— У нас нет детей.

Линли ждал, добавит ли она что-нибудь еще, полагаясь на то, что его молчание в прошлом так часто оказывалось более эффективным, чем самые прямые вопросы. Время шло. За окном гостиной внезапный порыв ветра швырнул в стекло ворох листьев полевого клена. Они были похожи на волнующееся темно-оранжевое облако. Джастин произнесла:

— Вас еще что-то интересует? — И рукой провела по идеально острой стрелке на брюках. Этот жест красноречиво объявлял ее победительницей, пусть даже на мгновение, в краткой схватке двух характеров.

Линли признал свое поражение, поднялся и ответил:

— Не сейчас.

Джастин прошла с ним к парадному входу и подала ему пальто. Линли увидел, что выражение ее лица осталось тем же, с каким она впервые впустила его в дом. Он хотел было удивиться ее сдержанности, но вместо этого принялся раздумывать над тем, действительно ли это сдержанность или прирожденная холодность. Не из стремления найти брешь в ее броне, а из желания выяснить, способна ли она чувствовать, Линли задал свой последний вопрос.

— Художница из Гранчестера нашла тело Елены вчера утром, — сказал он. — Сара Гордон. Вы ее знаете?

Джастин проворно наклонилась и подобрала с паркета еле различимый стебелек травы. Она провела пальцем по тому месту, где он лежал. Туда-обратно, три или четыре раза, словно крошечный стебелек мог испортить деревянный пол. Удостоверившись, что все в порядке, она снова выпрямилась.

— Нет, — ответила она и прямо посмотрела в глаза Линли. — Я не знаю никакой Сары Гордон. — Это была бравада.

Линли кивнул, открыл дверь и вышел на дорожку. Из-за угла дома к ним грациозно подбежал ирландский сеттер с грязным теннисным мячиком в зубах. Он проскочил мимо «бентли» и помчался на газон, радостным галопом обегая его по кругу, а затем перепрыгнул через белый стол из кованого железа и пересек дорожку, бросившись веселым комком к ногам Линли. Он приоткрыл пасть и положил мячик на дорожку, с надеждой виляя хвостом, а его шелковая шерсть колыхалась на ветру, словно мягкий тростник. Линли поднял мячик и швырнул его за кипарис. С восторженным визгом собака бросилась за ним. И снова она пробежала по краю газона, опять перескочила через стол из кованого железа и опять легла у ног Линли. Еще, просили собачьи глаза, еще, еще.