– Начальник! – прокричал вновь первый, обращаясь к Попову. – Как это понимать?!

– Делайте, что он говорит! – нервно прокричал тот, стоя к нам боком.

– Нам за это заплатят?!

Попов повернул голову в мою сторону, ожидая от меня действий. Я, испытывая тяжесть в руках, вновь достал бумажник и протянул главному могильщику тысячу рублей.

– Косаря мало будет.

– Да что с вами всеми не так, люди?! – возмутился я, доставая очередную тысячу и с грустью наблюдая, как ощутимо исхудал мой кошелёк за день.

– Каждому! – встрял уже и третий.

Я выудил еще тысячу и всучил её в протянутую ладонь.

– Взамен, вы не только вытащите гроб, но и загрузите его в кузов. А еще дождетесь моего возвращения и завершите погребения.

– Само собой, начальник.

Еще тысячу мне пришлось заплатить за услуги водителя. И спустя пятнадцать минут мы вернулись к задней части больницы, где находился вход напрямую в подвальное помещение. Им пользовались для того чтобы вывозить и завозить покойников, не попадая на глаза живым пациентам и посетителям.

Остап меня ждал на улице с каталкой. Чтобы сработать оперативно, я ему позвонил сразу же, как мы тронулись с кладбища. Пока мы вытаскивали тело и переносили его на каталку, Остап не прекращал тараторить о том, что родственники могли появиться в любую минуту.

– Не волнуйся. Мы быстро поменяем тела, затем я сгоняю обратно и вернусь.

– Зачем? Просто отдайте тело водителю, и он сам его повезёт обратно.

– Необходимо проследить, чтобы он приехал в кротчайшие сроки. У меня есть договоренность с Поповым. И эта договоренность истекает через пятнадцать минут. Если водитель окажется на кладбище позже, тогда он напишет на наше отделение жалобу в Департамент здравоохранения.

– Протосевичи могут вернуться в любой момент, – чуть ли не застонал Остап, вталкивая каталку в грузовой лифт.

– На это уйдет не больше получаса времени. Так что я вернусь раньше них.

– А если нет?

Лифт нас опускал в подвальное помещение.

– Тогда ты их отвлечешь чем-нибудь.

– Опять? У меня бедная фантазия. Такая же бедная, как и семья моей бабки, которую выдали замуж в шестнадцать только для того, чтоб избавиться от лишнего рта.

– Покажи им наш склад с ритуальной атрибутикой. Не забывай, их продажи приносят до двадцати процентов дохода от всей больницы.

– Я им уже предлагал. Они назвали меня плохим человеком, который зарабатывает на людском горе. А я не люблю, когда меня безосновательно в чём-то обвиняют.

Каталка стукнулась о двери прозекторской и тело, наконец, вернулась на положенное место. Переложив на каталку в этот раз настоящего Попова, мы покатили обратно к выходу. И как только мы оказались в коридоре, так тут же столкнулись с теми, о ком вели беседу. Она – пожилая дама в норковой шапке. Он – помоложе, с вязаной шапкой в руках. Оба глядели не на нас, а на покрытое простыней тело. В глазах читался страх.

– Доктор Родионов, это – жена и сын Протосевича, – сообщил мне Остап.

– Господи боже, – прошептала женщина, быстро перекрестившись три раза. – Это он? Наш Валера?

– Нет, – поспешил я ее успокоить, если это вообще было возможно. – Не он.

Женщина зарыдала и уткнулась сыну в грудь. Тот принялся ее успокаивать, затем обратился ко мне:

– Доктор, нам нужно с вами поговорить.

– Обязательно, только сейчас мне нужно срочно отлучиться на полчаса.

– Позвольте мне заняться Поповым, – нашелся с ответом Остапенко и тут же отстранил меня от ручек каталки.

– Мы ведь уже говорили на эту тему!

– Я поеду и за всем прослежу, – настоял Остап. Понимая, что санитар будет непреклонен в своём желании покинуть стены морга, я все же сдался. Напоследок потребовав от него максимальной внимательности и соблюдения временных рамок.

Когда Остап укатил вместе с покойным Поповым, я предложил визитерам зайти в кабинет. Я усадил их на кушетку, сам же усевшись в рабочее кресло и повернувшись к ним лицом, и дал им возможность высказаться.

– Вы ведь делали моему мужу вскрытие? – спросила женщина, запнувшись на последнем слове.

– Нет, – ответил я. – Ни я, ни мой коллега не проводили некропсию.

– А почему, позвольте спросить? – вступил в разговор сын умершего.

Как правило, родственники наших пациентов наоборот предпочитали не проводить вскрытия, на этот раз мне попались представители противоположного лагеря.

– Закон не требует обязательного вскрытия пациентов, которым проводилось гистологическое исследование.

– Я не уверен, что правильно понял вас.

– Проводилось исследования клеток, взятых от образования, сформировавшегося в дыхательных путях вашего отца. Валерий умер от периферического рака легких, который сформировался в малых бронхах.

– Тогда объясните, почему лечащий врач, вначале поставил другой диагноз – вирусная пневмония?

Протосевич-сын склонился вперед и взглянул на меня с прищуром, словно детектив, уличивший преступника – то есть меня – во лжи. Уж не знаю, к чему конкретно клонил мужчина, но теперь мне стало понятно, почему Остап так сильно волновался на их счет. Видимо, данный вопрос они уже поднимали при нём.

– Иногда врачи ставят предварительный диагноз, который подтверждается или же опровергается после проведенного исследования нашим отделением. Такое случается довольно часто.

– Вздор! – воскликнул он. Его крик был явно направлен на то, чтобы вывести меня из психологического равновесия. Да только сегодня я в него и не входил, а потому был максимально спокоен. – У моего отца была пневмония. Его можно было спасти при правильном лечении. Просто лечащий врач не уделял должного внимания ему, и когда отец скончался, решил сменить диагноз на более сложный.

Женщина заплакала навзрыд, прикрыв лицо ладонями. Ее сын настойчиво сверлил меня взглядом. Пальцы его побелели из-за сильного сжатия краев кушетки. Я же продолжал сохранять самообладание, понимая, что в критическом состоянии горя, люди бывают не слишком приветливыми с окружающими. А уж если перед ними находились потенциальные виновники гибели их близких, тогда они и вовсе могли перейти к рукоприкладству.

– Поверьте, данным исследованием занимался я и могу гарантировать верность поставленного диагноза.

– Знаем-знаем, рука руку моет. Все вы здесь заодно. Думаете, что умнее меня?

– Нет, я этого не говорил.

– И правильно, что не говорите! Потому что я уверен в своих словах, больше чем вы в своём имени. Не на того напали! Когда врач сообщил нам о пневмонии, я в тот же день вбил в поисковике симптомы, которые были у моего отца перед смертью. Все медицинские интернет ресурсы в один голос подтверждали изначальный диагноз. У моего отца была пневмония! Ни один из сайтов по медицине не указал на онкологию!

– К сожалению, в интернете часто статьи пишутся людьми не слишком хорошо знакомые с медициной, а иногда – очень далекие от нее.

– Сказки! Ни единому слову вашему не верю!

Я бы мог предложить им кофе, чтобы оно их согрело и немного успокоило, но побоялся получить кипятком в лицо. У нас и раньше были скандальные посетители, но их всегда на себя брал Безбородов. И он прекрасно находил решения в любых конфликтных ситуациях. Что странно. Он, в отличие от меня, большую часть профессиональной карьеры проработал в танатологии. Я же был терапевтом, и именно мне следовало легче находить общий язык с живыми людьми, когда же ему – с мертвыми. В данной ситуации, я понял, что все было наоборот. Хотя, и с мертвыми он справлялся лучше меня.

– Вам и не нужно верить мне слепо. Вы имеете право на основании письменного запроса в адрес главврача, потребовать парафиновые блоки вашего отца и провести повторное исследование в любом другом патологоанатомическом отделении.

– И где гарантии, что вы выдадите образцы, которые принадлежали моему отцу, а не какому-то другому человеку, который скончался от онкологии?!

Так как жена Протосевича продолжала рыдать, мне было сложно сконцентрироваться на словах. К тому же я говорил спокойно, не повышая голос, из-за чего часть моих слов мог не расслышать не только адресат, но и я сам. Не хотелось мне получить жалобу на свое имя из-за грубого обращения с родственниками умершего. А в подобных случаях, они цепляются за любую такую возможность.