Парень, которого связали мы с Игорем, попытался вырвать руки, ему стало больно, и он заскрипел зубами.

— Вставайте! — посветил фонариком Филя. — Тоня, напяль-ка на них шапки, а то уши отморозят.

Пленники, неуклюже выгибаясь, поднялись на ноги.

— Куда вы нас? — спросил низкорослый парень. Он злобно глядел из-под сдвинутой на лоб шапки.

— В милицию поведем, а там разберутся, — отозвался Филя, стряхивая с себя снег.

— Может, к дежурному по заводу лучше? Мы заводские… — понуро попросил долговязый.

— И правда! — согласился Игорь, — Пусть на заводе разберутся!

По дороге к заводу низкорослый парень не переставал буйствовать и сквернословить.

— Ты чего, Антон, перед ними лбом тычешься? — хрипел он на своего напарника. — Школяры! Бандитов поймали! Ха-ха! Смотри…

— Молчи, молчи, Семка, — бубнил Антон. — Молчи! Молчи!

Но Семка не умолкал, и по всему было видно, что он считал себя за главного.

Антон и Семка… Эти имена показались мне знакомыми.

Да ведь о них же писала в своем дневнике Ольга!

Войдя в проходную, мы вызвали через вахтера дежурного по заводу. Навстречу нам вышел высокий, худощавый мужчина в кожаном пальто.

— Что случилось? — Он сощурил глаза.

— Товарищ начальник, разрешите высказать, — быстро заговорил Семка. — Они нам руки скрутили, а за что? Мы же для завода старались. Лазили смотреть, как закрыты вентиля после закачки нефти. Сутки на морозе собаками мерзли, нефть качали, а они руки крутить. Это что же? — И Семка с озлоблением задвигал руками.

— Перестань, разберемся! — властно прикрикнул дежурный. — Развяжите руки обоим.

Нехотя выполнив приказание старшего, Филя, хмурясь, посмотрел на парней:

— Зачем же вы на склад через забор лазили, а? Ворот туда, что ли, нету?

— Сторож складской ушел, — ответил Семка. — Понятно?

— А зачем ее трогали? — показал я на порванный воротник Тониной шубки.

— Кого? — удивился Семка. — Да вы что? Мы ее и не видели.

— Неправда! — вспыхнула Тоня. Она протянула на свет рукав, где виднелись масляные пятна. — Это от ваших тужурок нефть. И вчера были вы, только одетые в полушубки.

— Не мы, и все! — отмахнулся Семка. — Вот пристала! Вы уж, товарищ дежурный, утихомирьте их!

Нагловатые глаза парня устремились на дежурного по заводу. А тот молчал, с неприязнью поглядывая на нас.

— А вы кто такие? — наконец спросил он.

— Школьники мы, — ответил Вовка. — Вон наша школа, рядом с заводом… А вы кто? — в свою очередь спросил он.

— Я инженер Бойко, — сухо ответил дежурный. — Я во всем разберусь, можете идти.

Бойко! Вот он, оказывается, какой! Я снова вспомнил дневник Ольги, и недоброе чувство шевельнулось во мне.

Глава восемнадцатая

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РАЗГОВОР

Школьный зал переполнен настолько, что всем становится жарко. Идет комедия Островского «Без вины виноватые». Ольга и Тоня устроились с краю во втором ряду. Рядом с Тоней — первоклассник Петя Романюк, тайком пробравшийся в зал.

На сцене — лунная ночь. Площадка в большом барском саду, окруженная старыми липами; на площадке — скамейки и столики. Виден край террасы большого, ярко освещенного дома. На одной скамейке сидят Незнамов и Миловзоров, на другой — Шмага; он так умильно-укоризненно поглядывает на небо, что в зале стоит гул от хохота. Но Тоне наслаждаться спектаклем мешает Петя.

— Тонечка, а он тоже, как Филя с отцом, звезду открывает?

— Кто?

— Да Володька Рябинин… И зачем у него борода? — донимает вопросами Кочку Романюк-младший.

— Ой, Петя, это же Шмага… Шмага… — прерывисто шепчет Тоня. — Как ты не понимаешь?

— Да нет, это Володька. Я его хорошо знаю.

Впереди нас сидит главный режиссер городского драматического театра. Из-за сцены выходит руководитель кружка, наша Мария Павловна, и, подсаживаясь к нему, с волнением спрашивает:

— Ну как?

Пышная шевелюра режиссера делает небольшой наклон вперед.

— Значит, доволен, — определяет Ольга.

Скоро конец спектакля. Стрелка стенных часов подходит к десяти. На лице Минской оживление, ей нравится спектакль. Только почему она так старательно обходит меня взглядом? Даже поворачиваясь к Тоне, Ольга словно испытывает какую-то неловкость. Понимаю, Тоня рассказала ей о нашей встрече с ее отчимом.

Меня же мучает совесть: я что-то знаю, в чем-то подозреваю совершенно незнакомого мне человека, но, если спросить, что я знаю о Бойко точного, верного, — ничего. Даже Павлу об этом сказать неудобно. Вызвать на откровенность Ольгу? А что она в сущности знает? Она сказала Тоне, что сожгла дневник. Заводских парней — Антона и Семку — голыми руками, видать, не возьмешь: стреляные ребята. Вовка выяснил: нефть на завод поступала, и ее, действительно, качали целые сутки. А вентили про запас проверить не грех, вытечет топливо — дизельная станет. На Тоню нападали, уж это верно, но они ли — Антон и Семка, трудно сказать. Почему вот только Антон с такой неприязнью смотрел на вертлявого Семку? И их разговор между собой… Нет, все это не просто!

После спектакля мы с Игорем пошли провожать девушек.

— Может быть, этот спектакль откроет Вовке путь в театр? Пора пришла нам всем окончательно решать, кем быть, — задумчиво сказала Ольга.

— Вовка в театр не пойдет, — возразил Игорь. — Он до сих пор все о Чукотке, о героических делах мечтает.

— А если его опять не возьмут туда?

— Как же, он заявление в ЦК комсомола написал. А ты, Оля, свой путь выбрала? — спросил я.

— Я? — Ольга грустно улыбнулась.

— Конечно. Ты же так любишь литературу!

— Да, люблю. Но я все же сомневаюсь, — Ольга ускорила шаг. — Говорят, в нашу школу по приглашению Ковборина скоро придут педологи.

— Кто, кто? — переспросил Игорь.

— Педологи. Студенты-практиканты педагогического института под руководством ассистента. И вот они должны нам помочь разобраться в путях нашей жизни.

Когда подошли к дому Минских и Тоня поднялась с Ольгой, чтобы взять у нее забытую книгу, Игорь спросил меня:

— А кем, Лешка, ты все же хочешь стать? Полярником? Инженером? Или, может быть… поэтом? У нас ведь давно на этот счет не было разговора.

Я спросил в свою очередь Игоря о том же самом. Он признался, что мечта работать на Севере стала у него как-то бледнеть, гаснуть.

— Я люблю, Лешка, конструировать, понимаешь? И с каждым днем убеждаюсь в этом все тверже. Смущает одно: смогу ли только работать на заводе, на производстве. Там дисциплина, борьба за план и все такое прочее. А мне бы, понимаешь, сидеть за чертежным столом и конструировать все: радиоприемники, подводные лодки…

— Водяные лыжи, — подсказал я.

— Нет, этот этап уже пройден… Ну, а ты что думаешь?

Я сказал, что самое правильное следовать все же совету Павла: закончить технический вуз и отправляться работать хоть на север, хоть на юг.

— Лучше на север, — добавил я.

— Странно, — удивился Игорь. — Значит, ты после всех своих колебаний решаешь все же стать инженером?

— Да.

— Странно!

— А что тут странного? — не вытерпел я.

Вместо ответа Игорь снял рукавицу и пальцем начертил на снегу, под фонарем, где мы стояли, два кружочка: один маленький, правильной формы, а другой значительно больший, но с заметной впадиной. Над первым кружком он написал «Мозг Игоря», над вторым — «Мозг Алексея». Проделав все это с таинственным видом, Игорь начал читать мне лекцию о том, что голова у него хотя и поменьше моей, но устроена правильно, а моя голова выделяется объемом, но имеет дефект и потому для инженерной работы не годится. Дефект состоит в том, что я… пишу стихи.

— Только ты, пожалуйста, не волнуйся, — успокоил меня друг. — Тут ничего не сделаешь. Мой долг высказать тебе напрямик все свои сомнения.

— Уж не педолог ли ты? — обозлился я, вспомнив про разговор с Ольгой.

Выбежала из калитки Тоня и перебила наш разговор.