Куракин провел Юльку в класс, спрятал пальто, и, когда прозвенел звонок, ее запоздалое появление не вызвало пересудов.

Куракин нарочито серьезно сказал:

— Столики-скамеечки — детский сад! Замолви, староста, словечко за Федотыча, ему парту надо особую, с вырезом. Мучается человек, а тебе хоть бы что.

Бондаренко обернулся, несколько мгновений смотрел на Пашку и вдруг рассмеялся зычно и свободно, как смеялся в депо.

Глава четвертая

1

Сквозь серое кружево деревьев проступали дома. Сколько бы ни белили их стены, сколько бы ни красили железные крыши и штакетник вокруг сквера, все равно поселок носил на себе неистребимый отпечаток близости депо и железной дороги. Раз и навсегда, словно в кожу потомственного машиниста, въелась в него паровозная гарь. Она еле заметна, еле уловима, но она всюду. Утренний воздух припахивает горьковатым паровозным духом, и низкие облака, медленно ползущие над депо, над сырыми крышами складов, над поселком, кажутся дымом, который паровозы клочьями оставляют на порыжевших сопках.

…Из переулков и калиток по одному, по два выходили деповские. Людскому потоку не хватало места на дороге, и он выплескивался за обочины, запруживал дощатые тротуары по обеим сторонам. Над поселком стоял шорох шагов, сквозь который изредка прорывались громкие восклицания, словно люди после ночи пробовали свои голоса.

Юлька знала, что это продлится считанные минуты: потом толпа начнет редеть, редеть, наконец иссякнет, и лишь изредка за окном прозвучит топоток девчонки, которая до рассвета просидела с парнем и теперь что есть духу летит к огромным, видным издалека коричневым воротам депо.

Вместе с толпой Юлька дошла до высокой железнодорожной насыпи. Здесь людской поток разбивался на плотные ручьи. Одним надо в промывочный, другим — к недостроенному корпусу котельной, третьим — и с ними пошла Юлька — шагать прямо через бесчисленные, веером расходящиеся подъездные пути. Тут народу было больше всего: токари, кузнецы, слесари-ремонтники. Покачиваясь, глыбой двигался Бондаренко. На фоне темных замасленных телогреек мелькала яркая шапочка Наташи. Заложив за спину руки, шагал Пашка Куракин. Его очень хорошо видно, какой бы густой ни была толпа рабочих. Не только высокий рост делал заметной его голову в сдвинутой назад кепочке, не только то, что где бы он ни оказался, во все стороны от него брызгал смех. В куракинской фигуре — долговязой, с несколько сутулой спиной и опущенными плечами, в его манере ходить, пританцовывая и помахивая длинными сильными руками, было что-то, что делало его всегда заметным.

Догоняя Наташу, Юлька прибавила шагу. Ее заметил Андрей. На нем телогрейка, воротник рубашки не застегнут. Но, небрежно одетый, он все равно оставлял впечатление подтянутости, как солдат, которому лишь застегнуть воротник — и хоть в строй, хоть в отпуск.

На пути — лужа в пятнах мазута. Юлька не успела глазами моргнуть, как сильные руки парней подхватили ее и перенесли на другую сторону.

— Да ну вас! — краснея, отмахнулась Юлька.

Теперь она оказалась впереди Андрея.

2

Уже гудел, набирая обороты, мощный поршневой Андрея Малахова. Охнул и завыл карусельный Пашки Куракина. Зажужжал ДИП-200 Жорки Бармашова, заскрежетал строгальный станочек «шепинг». Еще в двух-трех местах зажглись лампочки над станками. Юлька подошла к своей «семерке», достала из тумбочки инжекторный клапан и остановилась в нерешительности. С самого утра, с той минуты, как она проснулась, ее не покидало смутное беспокойство. Оно росло, чем ближе подходила Юлька к депо. Страшно было подумать, что вот возьмет она в руки резец, и окажется — все вчерашнее исчезло, словно ничего и не было. Словно это чудесное утро, поток рабочих депо, частицей которого она себя чувствовала, лужа, через которую ее перенесли ребята, улыбка Андрея, молчание Наташи — все досталось ей незаконно, по ошибке. Никто, никто, даже Наташа, не сможет тогда ее защитить. Нельзя ведь защитить человека от него самого!

…Цыганков, принимая инжекторный клапан, придирчиво осмотрел его, сделал замеры и, исподлобья взглянув на Юльку, сказал:

— Отнесешь к Бондаренко в подъемку. И вот тебе новый наряд…

На этот раз Юльке достались фигурные валики.

Юлька отнесла клапан, на обратном пути в кузнице получила поковки. Красноватые от окалины, они были еще теплые, когда Юлька грузила их на электрокар.

Возвратившись к своему станку, Юлька невольно улыбнулась. Со стороны «семерки» на нее глядел кем-то нарисованный мелом смешной человечек. Ни шеи у него, ни живота. Прямо из круглой головы с выпуклыми глазами и улыбающимся ртом-щелочкой в разные стороны торчали руки и ноги. Человечек бодро шагал по крутой дорожке, и его голова была похожа на солнце, а на самой макушке лучами торчали четыре волосины.

Юлька не стала стирать рисунок. Все еще не доверяя себе, она сходила в заточную, заправила резец и только тогда приступила к работе. В движениях своих она проявляла ту же точность и осторожность, что и вчера.

С изумлением и радостью смотрела она на вращавшуюся деталь. Твердейшая сталь марки 5 вдруг сделалась податливой, как воск. Стружка синеватыми пружинками скатывалась в железный противень под станиной. Юлька увеличила обороты. Стружка покорно потекла журчащим ручейком.

Первый валик она сделала за сорок минут и, снимая его со станка, подмигнула меловому человечку. Ей стало весело, и она пальцем стерла у человечка одну волосину.

После четвертого валика человечек стал совсем лысым, и Юлька пожалела его. Отыскав кусочек мела, она снова пририсовала ему четыре волосины.

— Нравится? — издали спросил Юльку Пашка Куракин.

— А где у него живот?

— Это человек будущего! Он будет питаться таблетками. Все соки прямо к мышцам и в мозг. Ведь совершенствованию предела нет! Так или не так?

— Иди, иди, — прогнала Пашку Юлька.

«Веселый парень Куракин», — вспомнила она слова Лизы.

3

К вечеру Первомая в общежитии готовились как никогда. В кухне у единственного стола, на котором можно было гладить платья, толклись полуодетые, не причесанные еще девчата, пестрело от штапельных, креп-жоржетовых, шелковых платьев, юбок и кофточек.

Взгляды всех прикованы к голубому с блестками Зинкиному платью.

— Ох, Зинка… Все парни — твои, — раздавались возгласы.

Зинка, не отвечая, осторожно водила утюгом, и все внимание ее было сосредоточено только на платье.

У Юльки тоже было новое платье. Еще вчера она принесла его из мастерской и раскинула на столе. Оно было такое же пышное, как у Зинки, но не голубое, а белое. До концерта оставалось еще уйма времени, но Юлька не убирала платье в шкаф.

Она отправилась в душевую. Как и на кухне, там было много народу. Тогда она вернулась к себе в комнату, налила в таз теплой воды, помыла лицо и плечи и радовалась, ощущая тонкость своих рук и упругость кожи.

Солнце, по-апрельски блескучее, лилось в два окна, и впервые за зиму прогрело крашеный пол. Даже Лизина кровать сегодня не казалась такой сиротливой.

Умытая, чувствуя на шее холодок от влажных волос, Юлька в трусиках и лифчике постояла над платьем, достала из коробки в шкафу туфли, осторожно поставила их рядом с платьем на стол. Эти туфли прислал Гриша в прошлом году, когда Юльке исполнилось шестнадцать лет. «Приятно сознавать себя старшим братом такой взрослой дамы, как ты, — писал он. — Вся наша рота завидует мне. Я решил подарить тебе туфли на тоненьком стальном каблучке. К нам приезжали девчата — шефы, на одной я видел такие же. Но я не знал, где их купить: на шестьдесят верст вокруг — два ГУМа: наша военторговская палатка и магазинчик сельпо. И вдруг привезли!..» Туфли молочно-белые, с теплым отливом. Совсем новые, без единой царапины, стояли они на столе.

Юлька долго надевала чулки. Они плотно охватили ее длинные ноги. Она осторожно сделала несколько шагов по согретому солнцем полу. В общежитии становилось тише. Мимо Юлькиных окон стайками пробегали девчата, Она не могла больше ждать. Если Наташа, как они договорились, не зайдет за ней, Юлька сама пойдет ей навстречу. Она дотронулась кончиками пальцев до платья и, зажмурясь, надела его.