И до меня снова доходит – я наследница Ордена. Сразу внутри что-то сжимается от счастья и тревоги. Я ведь совсем не знаю, что теперь делать и как себя вести. Такая принцесса-самозванка. Ну ладно, буду импровизировать, как в театралке. Сразу становится норм. Даже колючее платье… Это просто такой сценический костюм, ничего страшного.
Тем более, что пока ничего нового не происходит.
Мы завтракаем на кухне: я, мама Толли, Август. Когда я доедаю кукурузную кашу, из своей комнаты спускается Юра. Он пошатывается, лицо у него бледное. Юра садится за стол и медленно отпивает свой травяной чай. В доме мамы Толли чай это не просто крашеная водичка, он действительно с травами и цветочками, с мёдом, вкусный. Но Юра всё равно морщится, отодвигает чашку.
Мне кажется, у него дрожат руки. Совсем как у моего папы наутро после новогоднего корпоратива. И в некоторых других ситуациях. Кстати, во снах про мою реальность, том, который я сегодня видела, и раньше тоже, у папы руки дрожали, да. Неприятно смотреть.
Но в остальном Юра до сих пор вполне красивый. Особенно, когда молчит и смотрит прямо на меня.
– Ещё раз поздравляю, Дым. Победил сильнейший!
Я пожимаю плечами. Я не виновата, что меня выбрали. Я до сих пор не понимаю, чем мне там надо заниматься. Август тянется ко мне через весь стол.
– Ты кашу не будешь? Я доем?
– Капелька, не надо доедать. Я положу тебе ещё.
Мама Толли мягко останавливает его руку. Но тарелка дёргается, каша брызгает на треугольный стол. На вышитую скатерть, на мою щеку. Горячо!
Август сползает под стол, путается в кистях скатерти, чашка летит на пол… Почти летит. Юра ловит её в полёте. Опускает на стол. Оглядывается на меня. Ничего себе реакция у человека! Это он сейчас болеет и типа невменько. А в нормальном состоянии Юра… ох! Я отворачиваюсь и улыбаюсь, потом закрываю рот ладонью.
На полу ревёт Август.
«Осторожнее!»
«Тебя жалко, не её»
Слова летят в голове куда быстрее, чем чашка на пол.
– Осторожнее! – хрипло вскрикивает Юра.
А мама Толли присаживается на корточки, обнимает Августа и почти одновременно с Юрой говорит своё – ласковое, утешительное:
– Да ну её, чашку эту. Тебя жалко, не её. Садись, моя капелька, сейчас добавки положу.
Капелька – это теперь не я. Не только я.
Я смотрю, как Август протягивает свою пустую тарелку, как сам весь тянется за ней… как собака! Так Мелочь у нас на кухне тянется к половнику, когда мы раскладываем еду по тарелкам. Какое-то странное сравнение, неловко перед Августом! Он же мальчик, человек! Он не виноват, что такой голодный! Может, если бы я попала не в дом мамы Толли, а на ту сторону Залива, в бедный район, то меня бы, например, тоже определили в дом милосердия и я бы там жила безо всякой домашней каши!
Мама Толли ставит перед Августом тарелку. Каша очень горячая, от неё идёт пар, у Августа по щеке сразу тянется капля… Надеюсь, что от пара.
Я смотрю на Августа в упор. Он оборачивается, оттирает лицо рукавом. Смотрит мрачно. Я отворачиваюсь. Неловко до невозможности.
А потом доходит. Дежа-вю. Я опять его поймала.
Значит, скоро… значит я снова начну перемещаться из одной реальности в другую! Только теперь обратно, назад, домой! Говорят, путь назад всегда получается быстрее!
– Готова?
Из своего погреба поднимается старец Ларий. Он уже в пальто и шляпе, белая борода расчёсана и теперь пушится во все стороны. Очень хочется подойти и её пожамкать. Мне не хватает таких прикосновений. Чтобы что-нибудь пушистое рядом. Ведь Мелочи тут нет…
– А можно потрогать?
Август успевает первым. Вылезает из-за стола и, дожёвывая на бегу, тянет руку к белой бороде. Ларий улыбается. Он сейчас не глава ордена, а просто добрый старикан. Нагибается, чтобы Августу было удобнее. Мама Толли подходит, хочет отогнать Августа, ворчит, что Ларию надо бы поесть, а то там так холодно на улице, закоченеет на пустой желудок. Ларий отвечает невнятное. Протягивает руку, перехватывает у мамы Толли кружку с тёплым питьём.
Выпрямляется, треплет Августа по кудряшкам, оглядывает кухню. Я почему-то опускаю голову.
– Йулла!
Таким тоном можно подзывать собаку. Но Юра выбирается из-за стола, ставит ножку кресла на подол моего платья. Нарочно? Дурак какой-то! Как из первого класса, реально! Можно подумать, я сама просилась в наследницы? Оно мне надо вообще?
– Дым!
Тоже встаю и подхожу.
– Я хочу, чтобы между вами не было ничего неясного. Только уважение и доверие. Все обиды остались во вчерашнем дне. Поняли меня?
– Да! – чётко откликается Юра и протягивает мне руку.
Так же быстро, как в тот раз, когда в его руке был мой значок-капелька. Это было так давно! И по местному времени и вообще! Сейчас мы с Юрой совсем другие люди. Я попробую снова отрастить к нему доверие.
А пока просто жму ему руку. Она прохладная. И, честно говоря, мне до сих пор приятно её пожимать!
– Дым, готова? Жди меня на крыльце!
И я иду в прихожую, туда, где ботинки с крючками и шнуровкой. Это не обувь, это экспонат из музея пыток. Не успеваю разобраться со вторым ботинком, а Ларий уже проходит мимо меня на крыльцо. Мне показалось или он успел пошептаться о чём-то с мамой Толли?
Ни слова не разобрала.
А вдруг там важное?
Глава IV
Мы молча спускаемся вниз к набережной. Тут ещё холоднее, потому что ветер с залива. За парапетом сильные серые волны. Мутные, будто из асфальта сделанные. Тут не знают про асфальт, надо об этом помнить. А то мало ли, с кем я сегодня буду общаться, может, они не знают, что я нездешняя.
– Куда мы идём?
– К Арке Героя.
Именно так называется то место, через которое я всегда попадала в Захолустье. Портал. Проход между разными реальностями. Точка отсчёта. А в Ордене Милосердия эту точку теперь называют торжественно – Арка Героя. Типа, я теперь герой. Ну, там реально рядом есть арка. Четырёхэтажный дом с лепниной и балкончиками, по бокам два подъезда, посреди арка. Около неё иногда бывают свечи и цветы, по-моему, это перебор.
– Вот отсюда ты к нам приходила.
Можно подумать, я сама не помню! Место рядом с аркой, до набережной шагов двадцать. Скамейка и кусты. Голые, потрёпанные ветром. У КсанСанны в театралке была шутка про рояль в кустах. Ну вот, я была как тот рояль.
– Жалко, что отсюда нельзя выпихнуться обратно!
Он молчит. И я вспоминаю, что старец Ларий попал в Захолустье через тот же самый портал. Увидел, как тут лечат чувствами. Начал отдавать свои эмоции. Спасал людей. И вот так типа почти случайно основал религию. И решил остаться здесь навсегда. Отдал свою реальную жизнь за благополучие местных людей.
– Вы не жалеете, что остались?
– Я не мог это изменить. Значит, жалеть было не о чем. А ты не жалеешь, что спасла людей? Там, у себя в школе?
– Нет. То есть, жалко, что я туда вернуться не могу, но ведь они там в порядке. Ну, я надеюсь. Если я не буду верить, что они в порядке, я с ума сойду. А то как-то совсем бессмысленно получилось.
– Осмысленно, уверяю тебя! Мы никогда не знаем всех последствий своих поступков. Даже самых простых действий.
– Ну да. Конечно! Если бы мой папа не захотел выпить, он бы потом не уснул за рулём! Я бы не испугалась, и вы бы не забрали меня вместе с моим страхом! Как, кстати, вы забираете? Я до сих пор не понимаю.
Ларий будто не слышит мой вопрос. Говорит о своём:
– Представь, как актёр играет в спектакле. Он знает про сюжет и про героя, а про зрителя не знает ничего. Что зритель там увидит, что в зрителе поменяется – актёру обычно неведомо. Может, человек поймёт, в чем смысл жизни, а может, уйдёт в антракте водку пить.
Он это так сказал… Будто это и про него тоже. Может, он тоже раньше был актёром, в той жизни. И тут решил сыграть Мессию, как Глеб Гордеев из моей театралки. Ну, Глеб играл в этюде пророка-Спасителя. Мой дорогой Ж, кстати, играл Иуду в мюзикле про Иисуса, сам предавал Спасителя. Интересно, какая здесь роль у меня?
