Госпожа Капир подняла голову и внимательно посмотрела на Баэля.

– Когда человек уже не дышит, его слух все еще восприимчив к звукам вокруг, – неожиданно для самого себя пробормотал я, словно произнося траурную речь.

Госпожа Капир подарила мне слабую улыбку, от которой у меня защемило сердце, и слегка кивнула.

Похороны состоялись через несколько дней, тихо, как и хотел маркиз. Известный литератор Элиан Холц прочитал прощальную речь, Иллаис, художник, близкий друг Ионаса Капира, написал посмертный портрет, который поставили рядом с надгробием. Оркестр, появившийся на свет благодаря поддержке маркиза, играл траурный марш.

До самого конца церемонии мы с Тристаном ни на шаг не отходили от госпожи Капир. Баэль так и не пришел.

После всего случившегося я решил посвятить всего себя музыке – играл целыми днями, не выходя из дома, готовился к конкурсу де Моцерто.

Я забыл о существовании Баэля, позволил себе стать увереннее и пообещал выиграть ради отца.

Меня будто обуял ненасытный голод. Как одержимый я искал встречи со знаменитыми музыкантами – не просто для души, а для того, чтобы чему-то у них научиться. Остальное время полностью принадлежало фортепиано. Я играл, играл и играл до тех пор, пока пальцы не переставали слушаться.

В один из таких дней, когда я был полностью погружен в новую мелодию, в комнату вошла матушка. Она была явно чем-то рассержена.

– Нет, ты бы только слышал заявления этого оракула Кисэ! Требует политической партии для народа. Кто вообще будет слушать простолюдинов? Пусть между собой разбираются, а в наши дела не лезут!

– О чем вы говорите, матушка?

– Про Кисэ! Оракула, который пугает всех концом света. Кисэ пытается надоумить простолюдинов создать Республиканскую партию. Представляешь, Кисэ призывает позволить обычным гражданам участвовать в политической жизни Эдена.

Почему-то мне захотелось разобраться в происходящем, хотя обычно политикой я не интересовался.

– Сегодня на главной площади собираются простолюдины, чтобы обсудить создание партии. Госпожа Памон из соседнего поместья предлагает мне посмотреть на это безобразие, говорит, что будет занятно. Ей лишь бы поглазеть, а к чему это все приведет, она не понимает!

Я решил, что мне не помешает проветриться и заодно поприсутствовать при столь любопытном зрелище.

Уже позже, садясь в экипаж, я задумался о Кисэ. Я представлял оракулов людьми с прекрасно развитой интуицией, настоящими стратегами, способными предвидеть будущее, а не волшебниками из сказок.

Интересно, что за человек Кисэ?

– Эден – это не собственность аристократов. Разве Иксе – основатель нашего города – был знатного происхождения? В ту пору не существовало никакого социального деления. Мы все являемся пилигримами города музыки. Почему люди об этом забывают? Мартино называют музыку пасграно вульгарной, а во многие салоны музыкантам незнатного происхождения вход воспрещен. Аристократы неспособны понять истинное искусство и не дают шанса талантам из народа. Разве это справедливо?

На лице оратора застыло выражение театральной скорби. Неужели это и есть Кисэ? Рядом с ним стояла группа людей, среди которых я заметил известного пасграно Аллена Хюберта. Он был знаменитым пианистом, и его имя часто звучало в музыкальных салонах, где собирались мартино.

– Коя? – окликнул меня кто-то.

Я обернулся и увидел своего друга.

– Тристан, какая встреча! Тоже решил прийти?

– Ты же знаешь, я постоянно торчу на площади, сегодняшний день не исключение. А ты почему здесь?

– Так получилось… Знаешь, я послушал, и, в общем-то, они говорят разумные вещи.

Я сказал это с полной серьезностью, но Тристану почему-то стало смешно.

– Странно слышать это из твоих уст. Может, тоже вступишь в партию?

– Хватит тебе! Я ведь не шучу.

Тристан, закинув руку мне на плечо, продолжал тихо посмеиваться. После чего произнес, глядя на трибуну:

– Сейчас выступает Ганс Найгель. Многие простолюдины его поддерживают. Но он действует слишком радикально, так что, думаю, долго не продержится. Забавно, что Найгель выступает против Кисэ, хотя сам неоднократно заявлял о важности поддержки и солидарности. Но, похоже, теперь они работают вместе, ведь создание народной партии – их общая мечта.

Тристан знал куда больше меня, поскольку сам был из простой семьи. Почему-то я почувствовал облегчение, когда узнал, что выступающий сейчас вовсе не Кисэ.

– Того, кто стоит в первом ряду, ты знаешь. Талантливый пианист-пасграно Аллен Хюберт. Жаль только, что происхождение не позволило ему стать мартино. Он так и не смог показать всего, на что способен. Аллен – близкий друг Ганса. Видишь туповатого на вид мужчину позади них? Это Коллопс Мюннер, коллега и преданный поклонник Аллена. Страшный человек, ради своего кумира готов на все. Он недолюбливает Баэля, ведь тот, став мартино, теперь презирает пасграно.

– Ты знаешь все на свете.

Тристан усмехнулся:

– Расскажу вот еще что. Баэль ненавидит Хюберта. А тот отвечает ему взаимностью, и его верный пес Коллопс плетет козни против Антонио.

– И как же Баэль на это реагирует?

– Не знаю. Наверное, оттачивает свой талант, чтобы снова продемонстрировать, что он не ровня пасграно.

Я задумался. Мне вдруг стало интересно, как дела у молодого де Моцерто. Мы не виделись с того самого дня, когда умер маркиз.

Ганс Найгель закончил речь и спустился с трибуны. Я вдруг вспомнил еще об одном человеке.

– А где же Кисэ?

– Кисэ?

Тристан, изменившись в лице и слегка прикусив губу, стал разглядывать людей около трибуны.

– Вон там, – указал он на человека, разговаривавшего с Найгелем.

Сперва я подумал, что друг ошибся, и решил уточнить:

– Я имею в виду оракула.

– Ну, это и есть оракул Кисэ.

– Подожди, ты имеешь в виду ту молодую женщину?

Тристан кивнул. Я уставился на нее в изумлении. Легендарный оракул Кисэ – женщина? Одежда на ней была мужской: брюки и черный плащ, на голове – шляпа. Единственное, что выдавало в ней женщину, – копна длинных рыжих волос.

И вдруг она обернулась, как будто почувствовав мой взгляд. Я попытался отвернуться, но Кисэ уверенным шагом направилась в нашу сторону. Секунда – и все, кто стоял перед нами, расступились, бросая на нас с Тристаном косые взгляды.

В чем дело? Почему все так пристально смотрят?

Ответом мне стала улыбка, которая расцвела на лице Кисэ:

– Тристан Бельче! Сколько лет!

– Да, Кисэ, давно не виделись.

– Что же ты не подошел? Прожигал меня взглядом и опять собирался тихо уйти? Тебе самому не надоело?

– Прости-прости. Сегодня я с другом.

Тристан подтолкнул меня вперед, и я посмотрел ей в глаза, которые внимательно изучали меня. Должно быть, она ненавидит аристократов, раз хочет создать партию для народа.

Я попытался завязать разговор:

– Я Коя де Морфе. Надеюсь, у вас нет предрассудков насчет мартино?

На это Кисэ громко расхохоталась, и я почувствовал, что от стыда у меня горят уши. Я посмотрел на Тристана в надежде, что он как-то сгладит неловкость, но друг отвернулся.

Настоящая Кисэ совершенно отличалась от образа в моей голове: почему-то мне все оракулы представлялись седыми старцами, окутанными шлейфом мистики и бормочущими что-то себе под нос. Она же казалась по-детски наивной, когда смотрела на меня своими большими глазами цвета спелого граната. На ее губах играла улыбка.

– Простите за мою бестактность! Но вы такой забавный. Взгляд как у испуганного олененка. Просто загляденье!

Все слова вылетели из моей головы, стоило лишь мне посмотреть на Кисэ. Никогда прежде я не встречал женщины, которая бы говорила так свободно и открыто. Хотя, признаться честно, я вообще редко общался с девушками своего возраста.

– Хватит, Кисэ, ты смущаешь Кою. Не нужно потешаться над моим невинным другом.

Хотя бы в этот раз Тристан заступился за меня, но я все еще обижался на него за то, что он отвернулся, когда мне так нужна была его поддержка. Похоже, он прочитал мои мысли, неловко улыбнулся и потупил взгляд.