Трагедия? Конечно. Но благодаря слаженным действиям конвоя, удалось избежать еще больших жертв, ведь не стоит забывать, что вагон загорелся, когда железнодорожный состав двигался. Надо было остановить поезд, вскрыть заблокированные изнутри двери, вытащить из огня осужденных и одновременно расцепить другие вагоны, чтобы не загорелись. Однако, авторы некоторых статей и рассказов, со слов сотрудников колонии, которые в то время даже не работали в Курдюге и Глубинке, пишут, в угоду «современным веяниям», что охрана не принимала ни каких действий по спасению людей, а по тем заключённым, кому удалось выбраться из горящего вагона, открыла огонь из оружия. Мало-мальски разумный человек может себе представить, что если бы не действия охраны, то в закрытом деревянном вагоне, где разлит бензин, сгорели бы все, не надо было и стрелять.

Однажды в Курдюжской колонии даже произошел первый и единственный бунт за время ее существования. Это случилось летом 1956 года. Я хочу привести рассказ моей мамы об этом случае, так как он наглядно показывает, каким непререкаемым авторитетом пользовался в то время начальник колонии, и какое было отношение к сотрудникам большинства заключенных. Вот ее рассказ: «Осужденные, работающие на нижнем складе, на сплотке древесины, каким-то образом достали много спиртного и напились водки. В этот же день в лесном оцеплении, где заготовляли лес, тоже бригада напилась. Вот две пьяные бригады, а это где-то 200 человек, по прибытии в жилую зону устроили драку между собой. Сначала кольями, а затем и ножи в ход пошли. Штаб, где работали сотрудники, находился на территории зоны. Как началась «буза», почти всех сотрудников, солдаты потихоньку вывели за зону, но в штабе остался мой отец и еще некоторые сотрудники. Пьяные осужденные пытались поджечь штаб, что и сделали, правда, другие его быстро погасили. Бунт осужденных, подогретых водкой, разгорался. Пьяные осужденные стали бревнами бить ворота, чтобы выбежав, сделать большой групповой побег. Солдатам была дана команда, усилить охрану. Вдоль ограждения стояли солдаты с винтовками. К воротам был подтащен пулемет. Мы, подростки, невдалеке бегали, тряслись от страха и переживали за тех, кто не вышел из зоны. Я, конечно, со слезами ждала, чтобы отец вышел оттуда живым. Вдруг, дверь проходной открылась, и группу сотрудников выпустили из зоны в поселок. Все были живы и здоровы. Папа рассказывал, что, когда бунтари закричали, что всех их сожгут, и на самом деле подожгли штаб, папа с несколькими сотрудниками решили идти «гуськом» на проходную. Осужденные, которые были трезвыми и не принимали участия в бунте, поспособствовали отцу и другим выйти живыми из зоны. Надо сказать, что в основном в те годы, осужденные лояльно, а порой и уважительно относились к сотрудникам, понимали, что раз получили срок, надо его отбывать, а сотрудники, со своей стороны, не подчеркивали свое превосходство, видели в них таких же людей, как и сами, то есть, было доверие с обеих сторон. Когда начали ломать ворота, естественно, военнослужащие были готовы, согласно Присяги, применить оружие против буянов. Но до этого не дошло.

Первый начальник колонии Кивенко А.А.

Вдруг, по мосткам бежит начальник колонии майор Кивенко Алексей Афанасьевич, фронтовик, его в начале бунта в поселке не было. Шинель расстегнута, полы по ветру развиваются как бурка у Чапаева. Все заговорили: «Чапай, Чапай, идет!», у него было прозвище «Чапай». Он через проходную забежал на территорию колонии и бунтари сразу же отхлынули от ворот.

А потом «дело техники», вошли солдаты, арестовали, связали зачинщиков драки. Убрали четыре трупа осужденных, убитых ножами своими же подельниками. Трупы увезли. Дальше расследование. Бунтарей вновь осудили…». Больше ничего подобного в Курдюге не происходило. Иногда, редко, но случались побеги из лесного оцепления. Удачного, за всю историю лагеря не было ни одного. В основном жизнь в поселке шла размеренно и тихо. В нерабочее время сотрудники занимались рыбалкой и охотой.

Несмотря на то, что в Кỳрдюге был сухой закон, бытовое пьянство процветало, водку и пиво закупали ящиками с проходящих по Волго-Балту теплоходов или по случаю в ближайших населенных пунктах, хотя я за свою жизнь в поселке ни разу не видел валяющихся или шатающихся пьяных. В то время говорили: «До Советской власти далеко! Аж сто километров!» Подразумевая ближайший город Белозерск. Правда с приходом нового начальника колонии Валуева Евсея Алексеевича и командира роты, моего отца – Стребкова Николая Александровича, Советская власть в Кỳрдюге все же появилась. Усилились требования по выполнению своих должностных обязанностей к сотрудникам колонии и военнослужащим роты. Вокруг воинской части был построен забор с КПП. Отремонтирована казарма. Оборудован новый плац, спортивный городок. Поселок ежегодно подсыпался песком. Появились благоустроенный детский сад, столовая, новые дома. Заключенных перестали водить через поселок утром и вечером на работу и с работы на нижний склад, построив новый мост через безымянный приток Кỳрдюжки и широкие мостки на окраине поселка. Зарегистрировали все лодки жителей, присвоив им номера. Перекрыли бонами речку Кỳрдюжку, где она впадает в Ковжу, чтобы без разрешения и досмотра никто не мог проникнуть в поселок или уйти по реке из него. Одним словом, поселок благоустраивался, порядка стало больше.

Может кто-то из читателей, прочитав мой рассказ о поселке Курдюг, скажет, мол, что он, ребенок, мог знать, да еще о жизни за колючей проволокой. Но иногда дети, особенно мальчишки, в возрасте восемь-двенадцать лет, так как взрослые на них просто не обращают внимания, лазят там, где не каждый взрослый побывает, и слышат такое, о чем слышать не должны. Для нас детей, жизнь в поселке была интересна и увлекательна. Мы одинаково общались как с солдатами роты охраны, так и с осужденными-безконвойниками. Не боялись леса и воды, играли в кораблики, в войнушку и индейцев. Свободно управлялись с лодкой и рыболовными снастями. Ходили по грибы и ягоды. С детства были приучены колоть дрова, растапливать печь, носить воду в ведрах из колонки, помогать маме и бабушке полоскать белье в проруби. Умели пользоваться молотком и ручной пилой-ножовкой, чтобы смастерить себе игрушечный пистолетик или машинку. Не замечали бытовых неудобств, не обращали внимания на комаров, мошкару и слепней. Самым страшным наказанием было, когда родители не пускали погулять на улицу. Это была наша счастливая жизнь, другой мы тогда просто не знали!

Через много-много лет я побывал с братьями на том месте, где когда-то был поселок Курдюг, где прошло наше детство. По нахлынувшим воспоминаниям, я написал несколько рассказов, которые опубликовал в этой книге.

Устарели стены деревянные.

В окнах больше не включают свет.

Годы, годы, годы окаянные.

Пролетают, мóчи больше нет.

Я стремглав лечу в поселок милый,

Вот мой дом, где детство проводил.

Сердце сжалось, словно над могилой.

Милый мой я так тебя любил…

Ты эпоха жизни человеческой.

Ты меня взрастил и воспитал.

А в пустых глазницах рвань трепещется.

Милый мальчик как же я устал….

Не терзай мне душу причитаньями,

Я отжил, у каждого свой срок…

Сохрани же мою память светлую.

В сердце у себя родной сынок.

(Швецов Павел Андреевич, 2017 год)