— Ты бы хоть люстру какую купил, — кокетничает, придвигаясь к Зубкову. Шурочка. — А то как медведь живешь. Книжки да книжки.
— Да где ж ее взять, люстру-то? — шутит Зубков. — Нам ведь наследств не оставляли, верно?
И все смеются. Конечно, какие там наследства — все сами.
— Да и зачем? — продолжает он. — Самому мне ведь ничего и не надо. Все людям. — И обводит широким жестом книжные полки.
И все опять весело смеются.
Вот так и живет Зубков в старом доме с большими арками прямо над книжным магазином. А ведь мог бы и в другом, верно? Удача, как уже было сказано, штука капризная.
ГДЕ ВЫ РАНЬШЕ БЫЛИ?
— Можно? — Канареев на цыпочках вошел в кабинет и встал перед полированным столом.
— М-м… — сказали за столом. — Вы кто?
— Канареев. — тихо отвечал Канареев и подал бумагу в трех экземплярах.
— Это что?
— Характеристика, — прошептал Канареев. — Для турпоездки.
— Вижу, что характеристика. Чья?
— Моя, — еле слышно отвечал Канареев.
— Догадываюсь, что не моя, — ответили и посмотрели туда, где находился Канареев. — Ошибок нет?
— Наверное. Машинистка печатала.
За столом вздохнули и углубились в чтение.
— Это еще что такое?!
— Что?
— Вы тут пишете: «… зарекомендовал себя хорошим специалистом». Откуда вы это взяли?
Канареев почувствовал слабость и без разрешения присел на стул.
— Надо писать: «…зарекомендовал себя грамотным, всесторонне образованным специалистом, способным решать самые сложные задачи». Ясно? — сказали за столом и исправили текст.
— А это что?
— Где? — Канареев самовольно привстал со стула.
— А вот где: «…ведет исследовательскую работу». Какую еще работу?
— Ну, мы там в отделе, знаете…
— Знаю. А писать надо: «…ведет большую исследовательскую работу, имеющую важное народнохозяйственное значение». Ясно? — И продолжили чтение. — Ну знаете, да за такие вещи гнать надо. «Принимает участие в жизни коллектива». «Активное участие…»! Понятно? «Является членом ДНД, культсектором… редактором… профоргом… спорторгом…» — За столом вдохновенно исправили бумагу и вытерли лоб. — Учишь вас, учишь. Идите и перепечатайте.
Канареев принял бумагу и вышел за дверь.
— Разрешите? — Канареев вошел в кабинет и положил на полированную поверхность бумагу в трех экземплярах.
— М-м… — сказали за столом. — Вы кто?
— Канареев, — ответил Канареев.
— Это что?
— Характеристика. Для турпоездки.
— Ошибок нет? Ах да, я уже спрашивал. — И за столом углубились в чтение. — Послушайте, это безобразие. «Зарекомендовал себя грамотным специалистом… ведет большую работу… принимает активное участие». Где же вы были раньше? Третий месяц не могу найти человека на место зав. сектором, а тут такие кадры пропадают. Значит, так: сразу после турпоездки оформляйтесь!
И на бумаге появилась размашистая резолюция.
ОТ ЛУКАВОГО
Вообще-то С. П. Яковлев был в атеизме тверд. В бога не верил сызмальства да и черта поминал лишь по застарелой шоферской привычке. А уж о магии, ворожбе и всякой другой дьявольщине знал и вовсе понаслышке. И, верно, не голосни ему как-то на трассе две черноокие девушки — Света и Лида, так и не появился бы в настроениях Сергея Павловича крен к оккультным наукам.
— Что загрустил, соколик? — уютно устраиваясь в просторной камазовской кабине, затараторили красавицы. — Неласково глядит зазноба? Иль обидел придира-автоинспектор? А может, гложет молодца тайная хворь? Только скажи — слово знаем, всякая болезнь бежит от него, как черт от ладана.
Сам Сергей Павлович никакой хворобой не мучился. Но вот у Лены, жены, голова, случалось, побаливала. К докторам же относилась Лена с опаской.
— И правильно! — выслушав сетования водителя, одобрили жену попутчицы. — Дело тут духовное, докторишкам не под силу. Зато как раз по нашей части.
— Веруешь? — появляясь назавтра в квартире передового водителя, спрашивала Света у робеющей водительской супруги. — Нет? Ну, ничего, мы это поправим. Швейная игла найдется? Гляди: беру ее в руки, произношу заветное слово и… — пробормотав что-то невнятное, ворожея разжала грязноватый кулачок, — видишь? Стала иголка из блестящей темной. Теперь веруешь?
Тем временем Лида обрабатывала на кухне водительскую тещу:
— Ноги, говоришь, побаливают? Дело ясное: порча на тебя напущена. Веруешь? Тогда давай иголку.
— Теперь так, — объявили девушки. — Перво-наперво надо достать большие свечи. Штука — десять рублей. И непременно черные. Нынче ночью будем ворожить вам по книге «Черной магии».
— Где ж их взять-то? — ахнули женщины. — Да и дороговато!
— Хорошая ворожба денег стоит! — отрезали девушки. — А достать— достанем. Дальше. Вот вам две подушечки заветные — заверните каждую в тысячу рублей, сегодня поносите на груди, а завтра отдадите нам.
— Да разве ж такие тысячные бумажки имеются? — изумились супруга с тещей.
— Можно и разными купюрами, — терпеливо разъяснили подруги. — Главное в лечении — сумма. Ну, до завтра. Пойдем ворожить.
— Ну как, полегчало? — спрашивали они. появляясь в квартире на следующий день.
— Да пока не очень, — огорченно признались женщины.
— Сразу видно: не достали вы по тысяче, оттого ворожба и не впрок. Ладно уж, поворожим на личных вещах. Только вещи нужны ненадеванные и по два комплекта с каждой. Хотя у тебя, старая, что-нибудь путное имеется вряд ли, так что поищи-ка у зятька.
— Да я вроде не хворый, — усомнился Сергей Павлович.
— Тещу не жалко? — строго осадили его ворожеи, доставая полиэтиленовые сумки. — Вот сюда вещички и кладите. Да драгоценности, какие есть, не забудьте. Кольца, сережки, перстенек тоже сгодится. Больше ничего нет? Ладно, сойдет. Сегодня поворожим, а завтра все в целости принесем назад. Наденете — всю хворобу и снимет. Ну, храни вас бог!
Однако назавтра долгожданное исцеление почему-то не наступило. Не объявились и милые девушки, и Сергей Павлович, нацепив что осталось из одежды, помчал в милицию. На его счастье, подруги были уже там. Их задержали, когда, подозрительно нагруженные, они выходили из его дома. Убедить здравомыслящего участкового, будто мужские костюмы принадлежат им лично, подругам так и не удалось даже с помощью заветного слова.
Зато Сергей Павлович, получив всю собственность назад, не верит отныне ни в бога, ни в черта, а уж в разную магию, о которой знает теперь отнюдь не понаслышке, — и подавно. И тут он — ей-богу! — совершенно прав.
ПУГОВИЦА
Неприятности начались у Ерохина с пуговицы. Пуговицу эту в давке оторвали — в метро или в автобусе — Ерохин не заметил, да и не так это важно. Важно, что пуговица была не простая, а золотая, фирменная. Ходить в импортном пиджаке, у которого и так-то всего две пуговицы, а одной из них при этом нет, как-то неаккуратно. А оторвать вторую и пришить простые — весь пиджак насмарку. Вот и начал Ерохин повсюду искать эти пуговицы — или одну такую или не такую, но две. А их, как назло, нет — ни одной такой, ни двух не таких, словом, никаких. Совсем человек опустился — пуговица оторвана, вид озабоченный. Да еще каждый норовит сочувствие выразить — что ж, мол, жена уж и пришить не может или не до того ей? Женщины начали участливо поглядывать. на чай звать, а разве откажешься! Тут уж Ерохин совсем утратил моральный облик.