ГДЕ ЭТА УЛИЦА?

(Сценарий телефильма)

Большой город. Современный многоквартирный дом улучшенной планировки. Общие интересы у жильцов отсутствуют, никто не здоровается на лестнице. Вечерами в подъезде собираются хулиганы и поют песни. Постоянно моросит мелкий дождь.

На балконе стоит Ученый. Все было в его жизни — две диссертации, три жены, «Жигули», а вот простое человеческое счастье прошло мимо. Ученый потух и, махнув на все рукой, запойно смотрит фигурное катание.

Внизу появляется стайка студентов — бородатых, молодых, полных сил и планов. За спиной — третий трудовой, впереди большая жизнь. С ними Таня.

— Не грусти, папаша, — бросает Ученому один из парней. — Айда < нами на Таймыр.

— Не надо так, — показывая тонкую душевную организацию, говорит Таня и смотрит на Ученого долгим взглядом.

Квартира Ученого. Книги, пыль, чучело нильского крокодила. Идет парное катание. Внутренне светясь, входит Таня.

— Знаешь, — говорит она, — я как-то сразу полюбила тебя. Где у тебя макароны?

— Макароны в Италии, — грустно шутит Ученый, — и называются они спагетти. А у меня жена. Ты когда-нибудь была в Венеции?

— Я была в Гаграх с мамой, — серьезно отвечает Таня. — А жена тебя не любит. Вон и рубашка у тебя порвалась.

— Это связь времен порвалась, — вновь грустно шутит Ученый, и вдруг, почувствовав что-то особенное, оба смущенно поворачиваются к телевизору.

Квартира Тани в том же доме. За массивной дверью — ковры, антиквариат, хрустальная люстра. У Тани день рождения. В гостях много полезных, но духовно скудных людей. Самый скудный среди них — искусствовед Эдик, Танин жених. Он влюбленно смотрит на Таню, мама — на него, гости смотрят фигурное катание, а Таня смотрит в стену.

— А за этой стеной, — ни к кому не обращаясь, говорит она, — живет очень хороший человек.

— А что он может достать? — шутит кто-то из гостей. Тане становится душно. «Я люблю его!» — кричит она.

— А кем он работает? — спрашивает мать. Сраженная холодной расчетливостью окружающих, Таня бежит к старой учительнице.

Квартира учительницы в том же доме. Репродукции передвижников, фотографии выпускников, зеленая лампа. Старая учительница сразу же все понимает: «Тебе будет трудно, девочка. Я помню его с пятого класса— у него тяжелый характер. Как-то он положил мне в стол лягушку и так и не сознался. А я храню ее до сих пор».

— А сейчас мне легко? — с недетским надрывом спрашивает Таня.

— Оказывается, ты стала взрослой. — Старая учительница достает с полки потрепанный томик малоизвестного поэта и выразительно читает вслух.

Вновь квартира Ученого. Раскрытый чемодан, жена в истерике.

— Я отдала тебе лучшие годы жизни, — кричит она, — а на конгресс посылают профессора Товстолобова. А ты, как всегда, едешь на картошку!

— Пойми, — говорит Ученый, — я там нужнее.

— Хватит! — кричит жена. — Я ухожу к Товстолобову, а ты можешь ехать куда угодно! Хоть на брюссельскую капусту.

Хлопает дверь. Ученый остается один. Мелькают фигуристы, скалится крокодил, на стене зловеще сверкает отравленный томагавк. Ученый пристально смотрит на него и…

И тут появляется Таня и резко переключает программу. Звучит бодрая песня.

— Я принесла макароны, — нежно шепчет она, — и домашние пирожки. Мама испекла их специально для тебя. А на картошку мы поедем вместе.

Перевоспитавшиеся хулиганы в подъезде дружно подхватывают звучащую из телевизора песню, и она льется все шире и шире. Вот ее запели в одной квартире, потом в другой и, наконец, поет весь большой дом. Распахиваются двери, жильцы выходят на лестницу — здороваются, приглашают друг друга в гости. Все рады за Таню и Ученого.

И только бывшая жена Ученого одиноко стоит на обочине и не может поймать такси.

КОЛЕСО ФОРТУНЫ

Удача — штука капризная. Одному достается автомобиль «ВАЗ-2101», ковер ручной работы или полотно «Утро на строительстве завода ЖБИ». а другим — в лучшем случае по рублю. Зубков принадлежал к послед ним. «Катится мимо них Фортуны колесо…» Впрочем капризный характер этой дамы отмечал не только Пушкин. Но это единодушие Зубкова не грело, хоть и жил он много лет в старом доме с арками прямо над книжным магазином, — ни Пушкина, ни других он не читал класса с восьмого. А может, и раньше. И магазин этот Зубкову не нравился.

«Лучше б «Гастроном» сделали», — думал он. «Гастроном» располагался через дорогу, и, когда приходили гости, это было не очень удобно. А гостей Зубков любил. Гости были одни и те же: Серега со второго этажа и Генка с Шурочкой. Они садились за стол, закусывали, смотрели телевизор. Когда было настроение, пели песни. Про Арлекино и листья желтые.

Так и сидели.

— Ты бы хоть цветной телик купил, — кокетничала Шурочка, подвигаясь к Зубкову.

— Больно надо, — сердился Зубков. — Да и на что купить-то? Мне наследств не оставляли.

— А ты заработай, — жеманилась Шурочка. — Не мужик разве?

Зубков только вздыхал и выходил на балкон.

Внизу у магазина бурлил народ.

«С ума посходили, — думал, глядя вниз, Зубков. — Приличные люди, одеты солидно, а чем заняты? Добро бы импорт давали, а то «Буря мглою небо кроет…» Купи вон «Рубин» цветной да и смотри на здоровье».

— А ты присмотрись, присмотрись, — советовал Генка. — Присмотрись. Знающие люди говорят: книжки — товар стоящий, в гору идет.

В таких вопросах Генка не ошибался, и однажды Зубков забеспокоился:

— Да что с ними делать-то, как подойти!

— Думай, голова, — пыжиковую шапку куплю, — только отшучивался прижимистый Генка.

И Зубков думал.

Как-то выйдя на балкон покурить, он увидел внизу очередь. Это было знакомо, и, решительно сунув в карман последнюю трешку, Зубков сбежал вниз и пристроился в длинный хвост. Скоро по цепочке прокатилось волнение: товар кончался.

— По одной давайте, по одной. — занервничал стоящий за Зубковым мужчина с портфелем. Но его не услышали, и, когда подошла очередь Зубкова, на столе оставалось два последних экземпляра.

— Беру. — Охваченный азартом, Зубков крепко схватил свои первые книжки и прижал их к груди.

Дальнейшее — окруживших его бородачей, просьбы уступить за любые деньги — Зубков запомнил смутно. Ничего не понимая, он только мотал головой и записывал какие-то телефоны. Вырвавшись наконец из окружения, Зубков взбежал к себе, запер дверь и наугад раскрыл одну из книг. Стихи! Его передернуло. Так бездарно угробить трояк. Захотелось бежать вниз и скорей, скорей отдать их за любые деньги.

Тут в дверь позвонили.

— Привет. — Генка по-хозяйски прошел в комнату и сразу увидел покупки. — Ого, вижу, начинаешь шевелить мозгами. Ну-ка, ну-ка. — Он полистал. — Ты смотри! Меня как раз клиент просил. Старик, уступи за пятерку, а?

— Да хоть обе! — хотел крикнуть Зубков, но что то в Генкином тоне его насторожило. — Не знаю, — замялся он, — я тут обещал кой-кому…

— Молодец! — И Генка хлопнул его по плечу. — Правильно начинаешь. Чую, скоро человеком будешь. Червонец, черт с тобой!

И Зубков понял, что цена настоящая. И отдал. А вечером отдал и вторую. Тоже за червонец.

…Прошло несколько лет. Теперь соседство с книжным магазином Зубкова не раздражает. Наоборот. Он полюбил книгу, у него их три стены. Увидите — ахнете! Но увидеть их непросто. «Зачем наживать себе лишних друзей?» — считает Зубков. К нему, как и раньше, приходят Серега со второго этажа и Генка с Шурочкой. Сидят, закусывают, смотрят телевизор. Цветной, конечно. Когда есть настроение — поют песни. Про барабан и миллион алых роз.