Затем он замолчал на мгновение, словно не имея больше никаких доказательств.

– Красвеллер, – сказал я, – неужели ты не достаточно мужественен, чтобы сделать это прямо и по-мужски?

– Один год! – воскликнул он. – Я прошу только один год. Я думаю, что, как первая жертва, я имею право рассчитывать на то, что мне дадут один год. Тогда Джек Невербенд получит Литтл-Крайстчерч, и овец, и скот, и Еву тоже, как свою собственность на веки вечные, – или, во всяком случае, пока его тоже не поведут на казнь!

Жертва и казнь! Такими словами говорить о великой системе! Для себя я твердо решил, что, хотя я буду с ним мягок, я не уступлю ни дюйма. Закон, во всяком случае, был на моей стороне, и я пока не думал, что Красвеллер согласится с теми, кто говорит о вмешательстве Англии. Закон был на моей стороне, как и все те, кто в Ассамблее голосовал за Установленный срок. Тогда был энтузиазм, и различные пункты были приняты большинством голосов. Была принята дюжина различных пунктов, каждый из которых касался различных сторон вопроса. Был определен не только срок, но и деньги на колледж, был определен режим жизни в колледже, были одобрены развлечения стариков, и, наконец, что не менее важно, был определен сам способ ухода. Теперь колледж был изящным зданием, окруженным растущими кустарниками и широкими приятными дорожками для стариков, с кухней, где их вкусы должны были учитываться, и с часовней для тех, кто хотел бы молиться; и все это стало бы посмешищем для Британулы, если бы этот старик Красвеллер отказался войти в ворота.

– Это должно быть сделано, – сказал я решительным, твердым тоном.

– Нет! – воскликнул он.

– Красвеллер, это должно быть сделано. Закон требует этого.

– Нет, нет! Не я. Вы и молодой Граундл вместе участвуете в заговоре, чтобы избавиться от меня. Я не собираюсь сидеть в тюрьме целый год до срока.

С этими словами он скрылся внутри дома, оставив меня одного на веранде. Мне ничего не оставалось, как включить электрическую фару моего трехколесного велосипеда и с грустным сердцем отправиться обратно в Дом правительства в Гладстонополисе.

Прошло шесть месяцев, которые, должен признаться, были для меня периодом больших сомнений и несчастий, хотя и сменялись определенными моментами триумфа. Конечно, по мере приближения времени вопрос о проводах в колледж Красвеллера стал широко обсуждаться общественностью Гладстонополиса. То же самое произошло и с любовью Абрахама Граундла и Евы Красвеллер. В общине были "еваиты" и "авраамиты"; ибо, хотя брак еще не был окончательно разорван, было известно, что два молодых человека совершенно разошлись во мнениях по вопросу о проводах старика. Защитники Граундла, которых можно было найти по большей части среди молодых мужчин и молодых женщин, утверждали, что Абрахам просто стремился выполнять законы своей страны. Случилось так, что в этот период он был избран на вакантное место в Ассамблее, так что, когда вопрос был вынесен на обсуждение, он смог публично объяснить свои мотивы, и надо признать, что он сделал это добрыми словами и с определенной долей юношеского красноречия. Что касается Евы, то она просто стремилась сохранить оставшиеся годы жизни своего отца, и было слышно, как она высказывала мнение, что колледж был "сплошным надувательством" и что людям должно быть позволено жить столько, сколько угодно Богу. Конечно, с ней были пожилые дамы из общины, и среди них моя собственная жена, как самая старшая. Миссис Невербенд никогда раньше не занимала видного места ни в одном общественном вопросе, но по этому поводу она, казалось, придерживалась очень теплого мнения. Было ли это вызвано исключительно ее желанием способствовать благополучию Джека или размышлениями о том, что ее собственный срок проводов постепенно приближался, я так и не смог до конца определиться. Во всяком случае, ей оставалось десять лет, и я никогда не слышал от нее никаких выраженных опасений перед уходом. Она была, и остается, храброй, хорошей женщиной, привязанной к своим домашним обязанностям, заботящейся о комфорте своего мужа, но сверх всякой меры заботящейся о том, чтобы все хорошее выпало на долю этого козла отпущения Джека Невербенда, для которого, по ее мнению, нет кого достаточно богатого или достаточно величественного. Джек красивый мальчик, я согласен, но это почти все, что можно о нем сказать, и в этом вопросе он был диаметральной противоположностью своему отцу с самого начала и до конца.

Очевидно, что при таких обстоятельствах ни один из этих моментов триумфа, о которых я упоминал, не мог прийти ко мне в моем собственном доме. Там миссис Невербенд, Джек, а через некоторое время и Ева заседали вместе в вечном совете против меня. Когда эти встречи только начались, Ева все еще признавала себя обещанной невестой Абрахама Граундла. В этом было и ее собственные клятвы, и согласие ее родителей, и, возможно, что-то от оставшейся любви. Но вскоре она прошептала моей жене, что не может не испытывать ужаса к человеку, который стремился убить ее отца, и мало-помалу она начала признаваться, что считает Джека прекрасным парнем. У нас был замечательный крикетный клуб в Гладстонополисе, и Британула пригласила английских игроков в крикет приехать и поиграть на Литтл-Крайстчерч-граунд, который они объявили единственным на сегодняшний день подготовленным полем для крикета на земле, обладающим всеми возможными достижениями для надлежащего проведения игры. Теперь Джек, хотя и был очень молод, был капитаном клуба и посвящал этому занятию гораздо больше своего времени, чем своему более необходимому торговому бизнесу. Ева, которая до сих пор не обращала особого внимания на крикет, внезапно стала страстно предана ему, в то время как Абрахам Граундл, с рвением не по годам, больше, чем когда-либо, отдался делам Ассамблеи и выразил некоторое презрение к игре, хотя он был неплохим игроком.

В этот период стало необходимым вынести на обсуждение Ассамблеи вопрос о Установленном сроке, так как считалось, что при нынешнем состоянии общественного мнения было бы нецелесообразно выполнять установленный закон без силовых санкций, которые дало бы ему дополнительное голосование в Палате. Общественное мнение запретило бы нам проводить Красвеллера без дополнительных полномочий. Поэтому было сочтено необходимым задать вопрос, в котором имя Красвеллера не упоминалось бы, но который мог бы быть вынесен на общественные дебаты. Однажды утром молодой Граундл спросил, намерено ли правительство проследить за тем, чтобы различные положения нового закона о препровождении в колледж были немедленно приведены в исполнение.

– Палате известно, я полагаю, – сказал он, – что скоро должен быть создан первый прецедент.

Я могу в этом месте также отметить, что про это было сказано, в который раз, Еве, и она притворилась, что ей не по себе от такого вопроса ее молодого человека. По ее словам, это было очень неприятно, и после таких слов она должна была бросить его навсегда. Только через несколько месяцев после этого она позволила упоминать имя Джека вместе со своим собственным, но мне было известно, что между ней, Джеком и миссис Невербенд все было почти улажено. Граундл заявил о своем намерении действовать против старого Красвеллера в связи с нарушением контракта, согласно законам Британулы, но сторона Джека полностью пренебрегла этим. Рассказывая об этом, я, однако, продвинулся немного дальше того места в моей истории, до которого я уже довел читателя.

Затем возникли дебаты по всему принципу этой меры, которые проходили с большой теплотой. Я, как президент, конечно же, не принимал в них никакого участия, но, в соответствии с нашей конституцией, я все слышал с кресла, которое обычно занимал по правую руку от спикера. Аргументы, на которых делался наибольший акцент, были направлены на то, чтобы показать, что Установленный срок был выдвинут к рассмотрению в основном с целью облегчить страдания стариков. И было убедительно показано, что в подавляющем большинстве случаев жизнь после шестидесяти восьми лет – это суета и томление духа. Другие аргументы касаемо дороговизны содержания стариков за счет государства на данный момент отброшены. Если бы вы послушали молодого Граундля, со всей пылкостью юности настаивающего на абсолютной нищете, на которую обречены старики из-за отсутствия такого закона, если бы вы услышали о страданиях от ревматизма, подагры, камней и общей слабости, изображенные в красноречивых словах двадцатипятилетнего юноши, вы бы почувствовали, что все, кто захочет способствовать увековечению такого положения вещей, должны быть обвинены в дьявольской жестокости. Он действительно поднялся на большую высоту парламентского мастерства, и в целом увлек за собой молодую и, к счастью, большую часть палаты. Оппозиции, по сути, нечего было сказать, кроме повторения предрассудков Старого Света. Но, увы, так сильны слабости мира, что предрассудки всегда могут победить истину одной лишь силой своих батальонов. Только после того, как это было доказано и передоказано десять раз, стало ясно, что солнце не могло спокойно стоять над Гидеоном. Красвеллер, который был членом парламента и занимал свое место во время дебатов, не решаясь говорить, лишь шепнул своему соседу, что бессердечный жадина не желает ждать шерсти из Литтл-Крайстчерча.