– А ты не усложняй.

Сил для сопротивления у меня нет, я больше не могу, меня словно разрывает на несколько частей. Я прислоняюсь к нему, Артем с готовностью раскрывает объятия, опускаю голову ему на плечо, обнимаю его за пояс, чувствую, как его охватывает дрожь, которая не имеет ничего общего с холодом, чувствую его холодные судорожные пальцы на своих плечах. Жду, пока отступит невыносимая боль, разламывающая душу.

Карты на стол.

Какой смысл скрывать то, о чем он уже знает? Какой смысл притворяться? Сейчас сказать ему все, о чем думаю, что чувствую – лекарство. Панацея от душевной боли.

«Я бы хотела прикоснуться к твоей руке, почувствовать, какова она наощупь! Я бы хотела заблудиться пальцами в твоих волосах, утонуть во взгляде темных, ночных, словно звездное небо, глаз. Ты прекрасен! Я бы хотела робко и несмело украсть твой поцелуй. Прижаться к твоим губам своими, чтобы дыхание потерялось в ударах отчаянного сердца.

Хочу сгореть в твоих руках, таких сильных и по-мужски красивых. Хочу прижаться к твоей груди, хочу танцевать с тобой в метель, вбирать тебя глазами, видеть твою задумчивую, такую редкую улыбку.

Ты прав – я люблю тебя. Безнадежно и несмело, словно украла это чувство у того, кто любить тебя имеет полное право!

Ты – мой сон, моё несбыточное заветное желание, глупая, безнадежная любовь.

В этом сильном, разрушающем чувстве я тебе признаюсь…»

И слова льются.

Я рассказываю ему все с того момента, как получила письмо, как переживала, как была удивлена, узнав, что это он написал ту судьбоносную строчку. Говорю ему, насколько он мне дорог, повторяю ему причины, по которым это чувство не может иметь будущего. Рассказываю Артему, насколько он изменил мою жизнь, насколько он важен для меня, и насколько меня терзает невозможность быть с ним рядом каждую секунду.

Мы говорим долго, много, торопливо, перебивая, вслушиваясь в паузы. Все это время не в силах отойти друг от друга ни на шаг. Слова сплетаются жаркими звездами, взлетают к небесам, опадают медленно и плавно, мы задыхаемся от облегчения, что, наконец, позволили себе этот разговор.

Незаметно для меня мы оказываемся все на той же пыльной парте. Сидим рядом, касаясь друг друга плечом, укрытые теплой шалью и молча улыбаемся. На моих плечах – его пиджак. Артем смотрит на меня неотрывно и без конца заправляет мне за ухо выбившуюся из косы темную прядь. Мне легко и спокойно рядом с ним.

После продолжительной паузы он выговаривает совсем тихо:

– Мы не можем быть вместе, но любить друг друга нам никто не запретит. Давай будем счастливы этим.

Через мгновение я склоняю голову на его плечо.

Пролетает, наверное, несколько часов, а может, счастливых дней, пока мы не встаем и не уходим из старого корпуса.

В актовом зале погашен свет, наши шаги отдаются гулким эхом в пустой школе. Я провожаю Артема до дверей школы, на вахте никого нет – наверное, охранник куда-то отлучился.

Это нам только на руку.

– До завтра.

– До завтра.

Я неспешно собираю сумку, выхожу на улицу.

Одинокие мелкие снежинки, падающие с морозных небес днем, к вечеру превратились в великолепный снегопад. Я бреду домой вдоль обочины, тихо улыбаюсь и ловлю в меховые варежки мокрый снег.

Только, зайдя в подъезд, в лифте я вспоминаю про мобильный телефон. Снимаю блокировку, и на экране высвечивается пятнадцать пропущенных вызовов.

***

– Можно?

Дверь в кабинет русского языка и литературы на следующее утро открывается с громким хлопком.Слегка вздрагиваю. В груди поднимается стремительная волна жара, быстрым движением начесываю длинные волосы на лоб так, чтобы не было видно уродливую отметину на моей щеке. Улыбаться больно, но мне удается.

Вчера я дорого заплатила за свое опоздание. Часы показывали чуть больше одиннадцати, когда я открыла дверь своей квартиры. В полумраке разулась, поставила на пол сумку, и больше ничего не успела. Железная рука схватила меня из темноты коридора за грудки и рванула вперед. Я запнулась о ковер в прихожей, на мгновение повисла на стальных пальцах, а потом меня вздернули на ноги, как тряпичную куклу.

– Я не ясно выразился, когда сказал, чтобы ты была дома сию минуту, а, милая?

Теплое, пахнущее дорогим виски дыхание Андрея обдало лицо, злобные глаза впивались в меня взглядом, а я не чувствовала пола под ногами. Конечности вдруг стали ватными от страха.

Я попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только жалкий хрип.

Андрей швырнул меня к входной двери и прижал всем телом.

– Скажи, что тобой руководило, какая дебильная идея пришла в твою тупую голову, когда ты посмела ослушаться меня?

Не дожидаясь ответа, он замахнулся и ударил меня по щеке. Тошнотворная волна тупой боли пронзила мозг, ноги подкосились, я беспомощно повисла на стальной руке мужа. Его колено вклинилось мне между бедер так, чтобы я не могла пошевелиться. Он дышал мне прямо в лицо. Андрей намотал на ладонь мой длинный шарф, который я не успела снять, и медленно затягивал его вокруг шеи.

– Так вот, дорогая моя Мари, вздумаешь ослушаться меня еще раз, я покалечу твое прелестное личико так, что мать родная не узнает, ты поняла? Озвучь мне…

– Да, – сдавленно проговорила я.

Хватка сразу ослабла. Муж неожиданно и страшно улыбнулся.

– Хорошо. Извини.

Добралась до спальни я лишь спустя час, когда удалось справиться со страхом.

И сейчас Артем, одетый с иголочки, в черный простой строгий костюм, входит в кабинет, вносит запахи морозных улиц, свежести и легкого аромата сладковатых мужских духов. Смотрит слегка смущенно, но храбрится.

– Сегодня – последний учебный день, – сообщает он, – уроки сокращены, давай погуляем где-нибудь? Хочу загладить свою вину за вчерашнее.

Я не отвечаю, продолжаю улыбаться и слежу за тем, чтобы волосы надежно закрывали половину лица. Артем проходит в кабинет, плотно закрывает за собой дверь и присаживается передо мной на первую парту. Я смотрю на него снизу-вверх, отмечая светлеющий алый поцелуй зимы на его щеках, тщательно зачесанный на аккуратный пробор темные волосы, ровное, спокойное чувство в его взгляде.

Выражение его лица внезапно меняется, когда он замечает лиловый синяк на моем лице. Я поспешно наклоняю голову, но, конечно, не успеваю скрыть "вчерашний привет" от моего мужа.

Артем встает на ноги, не говоря ни слова, наклоняется и приподнимает мою голову за подбородок.

Мне хочется отклониться от его взгляда и от его руки, но я будто закостенела. Он осторожно отводит темные пряди волос с моего лица и разглядывает синяк. Я завороженно смотрю в его глаза. Они абсолютно другие. Темные, взгляд их, прикованный к уродливой отметине на моей щеке, мрачен и колюч. Несколько секунд Артем не говорит ни слова, а потом смотрит на меня, мне кажется, с укором.

– Я… Это просто недоразумение, представляешь, я вчера заходила в магазин, и… ну, двери там такие – открываются в обе стороны. И случайно меня ударили. Смешная ситуация. Теперь вот хожу красивая…

Говорю спешно, срывающимся голосом, первое, что приходит в голову, а мир застилается предательской влажной пеленой, которая выдаёт мою ложь. Артем ничего не отвечает, просто смотрит, как по моим щекам одна за другой, нескончаемой вереницей скатываются слезы. Я почти не могу себя контролировать, сил хватает лишь на то, чтобы не разреветься в голос, продолжаю говорить нечто бессвязное.

Он чуть хмурится, выслушивая мое враньё, и, наконец, произносит:

– Он тебя, что, бьет?

Замолкаю на полуслове, пытаюсь справиться с дыханием и остановить, наконец, рыдания. Несколько раз прерывисто вдыхаю, готовлюсь упрямо врать дальше, но внезапно замечаю, что меня окутывает тепло и аромат его одеколона. Он обнимает меня обеими руками, прижимает мою голову к своей груди. И я сдаюсь. Секунду сижу без движения, а потом обхватываю его слабыми руками, утыкаюсь в белоснежную рубашку и чувствую, как дрожат пальцы, цепляющиеся за ремень.