– Бежим, – откуда-то издалека услышал Филин голос Глафиры и увидел зеркальное отражение своего ужаса в глазах товарищей. – Нет, не туда, там танки, я проведу вас тропой мимо озера.

Кубарем скатившись в глубокий овраг, только что бывший руслом мелкого заболоченного ручья, беглецы вскарабкались на его неприступную противоположную сторону, цепляясь за кусты, раздирая колени и локти. Перебирая ногами на месте, как в кошмарном сне, они бросились вверх по крутому холму, выпучившемуся из опушки леса.

Очнувшись от бега, они заметили, что удалились от опасности почти на километр и совсем лишились сил. Справа от них, в долине, сияло сказочное озеро Синеяр, позади остались руины дворца, а слева, на змеистой дороге к Форт-Кижу, виднелась длинная колонна машин, которую возглавлял джип, а замыкал танк. Впереди колонны суетился и размахивал руками человечек в военной форме с генеральскими лампасами. Из-за глубокой воронки, всосавшей несколько плит дорожного покрытия, дальнейшее продвижение колонны было невозможно.

– Дай сюда! – Бедин выхватил из руки Петрова-Плещеева историческую подзорную трубу, прихваченную сообразительным майором из музейной экспозиции. Посреди крупно напрыгнувшей придорожной зелени, вывороченных плит и зернистой россыпи глины он нашарил взглядом взволнованное румяное лицо дородного старика с седыми бровями, пористым носом и золотыми зубами, мгновенно опознанное профессиональным взглядом. Генерал Гоплинов был в обычной форме российского генерала с золочеными погонами и алыми лампасами, но на кокарде вместо звезды или двуглавого орла был изображен какой-то невиданный знак – глаз в пятиугольнике. Точно такой же знак Бедин, переведя трубу, нашел на борту огромного автомобильного состава с изображением голоногой красотки и надписью “Thornton amp; Thornton”.

Мелкой трусцой пожилого бодрячка Гоплинов вернулся в открытый джип и занял место между хмурым милицейским полковником (наверное, начальником милиции Козловым) и штатским толстяком в дорогом черном костюме, в котором поместились бы три Бедина, – районным головой

Похеровым, которого Феликсу не раз приходилось видеть на пресс-конференциях.

За джипом следовал очень длинный лимузин с тремя дверями, абсолютно непроницаемыми стеклами и флажком – таким, как кокарда генерала и вымпел автопоезда. За лимузином тарахтел мотоэскорт в пятнистой серой форме, пуленепробиваемых жилетах, белых касках, крагах и ремнях, а за ним вонял трубами целый караван дизельных фургонов, автокранов, бульдозеров, бетономешалок и стенобитных машин. Колонну замыкал грузовик с вооруженной пехотой и танк с развевающимся стягом “Coca-Cola”.

Полковник Козлов отдал приказ по радиопередатчику, пехотинцы посыпались из кузова и оцепили колонну вдоль обочины, а мотоциклисты, спешившись, стали осторожно продвигаться по дороге, обшаривая дулами автоматов каждый придорожный куст. Ну и навел на них шороху Дикий Капитан!

– Чем не нашествие? – напомнил товарищам Бедин. – Гоплинов руками глупого Свербицкого уничтожил гарнизон и ведет на Киж басурман.

– Смотрите! – Глафира указала рукой в сторону высокого зеленого холма, венчающего озеро частыми зубцами лесных верхушек. – Всадник!

Настоящий всадник на белом коне!

Все разом оборотились в сторону озера, но не увидели ничего, кроме искристой ряби, рыбьих всплесков на зеркальной поверхности темно-синего неба и перевернутой зыбкой черной горы. Лес царил над заколдованным безмолвием хмуро и сурово, как монастырский сторож.

– Не там, на небе!

И над лесом они увидели перистые облака в виде скачущего всадника в остроконечном шлеме и развевающемся плаще, с натянутым луком в руках, величиною вполнеба. Сходство было столь разительно, что бросилось в глаза всем вплоть до Петрова-Плещеева, правда, принявшего всадника за буденновца.

– На восток, – заметил Прохор.

– Да, прямо на солнце, – согласился Филин, не в силах оторвать глаз от этого торжественного зрелища.

В это время со стороны дороги грянула мощная пулеметная очередь.

В ответ ударили автоматы мотоциклистов и гулко лопнула ручная граната. Мгновенно метнувшись подзорной трубой к дороге, Бедин успел поймать среди кустов раззявленный рот и бешеные глаза запыхавшегося

Дикого Капитана, петляющего по лесу и оглядывающегося. Да, это, несомненно, был Николай Свербицкий, неведомо как удравший из заточения и оказавший сопротивление интервентам. Генерал Гоплинов, раненный в живот, корчился в руках двух дюжих солдат, над ним с брезгливым любопытством склонился Козлов, а обделавшийся Похеров таился за автофургоном. Дверь хозяйского лимузина отворилась, оттуда выступила нога в сверкающем ботинке и наглаженной брючине. Заметив это, полковник Козлов бросил издыхающего соратника и принялся что-то рапортовать всемогущей ноге, взяв руку под козырек, указывая в сторону перекошенного дворца.

– Свербицкий всыпал им по первое число, – с удовлетворением заметил Феликс, передавая трубу Филину, и, не в силах сдержать нахлынувшего национального самосознания, одобрительно добавил: – Наш!

– Как же ему удалось удрать? – с веселым недоумением спросил

Филин, не видя в окуляре ничего, кроме мельтешения каких-то сильно приближенных военных спин.

– Мы не стали его запирать под честное слово офицера, – смущенно признался старший археолог. – Он снискал нашу симпатию.

– Ну и правильно, – успокоил его Бедин. – Кто-то ведь должен был пристрелить этого вероломного борова.

– Жаль, что мы не сдали партизана генералу Гоплинову, – опомнился

Петров-Плещеев, – нам бы засчитали раскрытое преступление да, поди, еще выдали бы премию Торнтона. Иностранцы не скупятся на подкуп сознательных туземцев. Помню, в Пакистане…

Бедин без церемоний оборвал красноречие разведчика. Судя по затишью, на дорого что-то произошло.

Действительно, героическое сопротивление Форт-Кижа подошло к концу. Два здоровенных автоматчика выволокли из леса отчаянно извивающегося, вопящего и на весу поджимающего ноги капитана в довольно неуместном костюме Андрея Болконского, швырнули его под колеса джипа, рядом с его затихшей жертвой, бывшим командиром, кумиром и наставником, а ныне трупом предателя генерала Гоплинова и смачно отпинали здоровенными бутсами, после чего сковали и шмякнули на заднее сиденье джипа.

При каждом ударе впечатлительный Филин, наблюдавший избиение через трубу, вздрагивал, как будто били его, а благородный Бедин не выдержал и предложил:

– Надо выручать парня. Он хоть и дурак, а свой. Археологи пусть подползут к колонне и забросают ее булыжниками, а мы с Филиным тем временем захватим джип и рванем через кусты. Танк нас не догонит.

– Это рискованно, – возразил командир контрразведчиков. – Гораздо безопасней явиться с повинной и выразить чистосердечное раскаяние, оговорив Свербицкого.

Бедин направил на разведчика пылающий негодованием взгляд, не находя слов для выражения обуревающих его чувств и лишь нервно сжимая и разжимая костистые кулаки матерого боксера, как вдруг со стороны озера раздался чистый звук горна.

В поисках невидимого трубача автоматчики Гоплинова оставили пленного капитана в покое, вся басурманская рать залегла вдоль дороги, водители дизельных тяжеловозов в фосфорически оранжевых комбинезонах попрятались под колеса машин, а танк, как сумасшедший, завертел во все стороны своей плоской головой.

– Ложись! – приказал товарищам Бедин, опасаясь, что военные заметят их и с перепугу начнут палить из пушки. Повторять приказ не пришлось. Беглецы вжались в землю, пытаясь расплющиться до состояния пыли, утонуть в траве, заползти червями под грунт.

Кровь стучала в висках Филина, пот стекал по лицу и спине, но он не смел его отереть, словно малейшее движение могло навлечь на него смертельный удар с небес. Глеб попытался вспомнить и прочесть про себя “Отче наш”, но в голове путались сплошные “Иже еси”. “Да приидет Царствие Твое”, – вспомнилось наконец Филину, и в этот момент земля дрогнула.

Теперь земной шар, ставший пугающе покатым и неустойчивым соответственно своей геометрии, утробно загудел и заколебался, словно пытаясь стряхнуть с себя паразитическое покрытие, к тому же мгновенно поднялся ровный ветер, сдувающий людей куда-то в тартарары с такой неистовой силой, что Филину пришлось вцепиться руками в траву. Наконец сквозь опущенные веки Филин увидел алую ослепительную вспышку и услышал ужасающий раскат небесного грома, от которого мгновенно оглох. “Я умер, – подумал Филин. – В меня попала бомба”.