Фриц не ждал подобных сцен:

Перед ним стоит мужчина

И велит сдаваться в плен!

Фриц, внимая русской речи,

Шепчет: «Что за чепуха?!»

Перед ним стоит разведчик,

И не видно петуха.

…Над деревней солнце встало.

Сгинул Фриц: ищи-свищи!

О курятине мечтал он,

А попал, как кур, во щи!

Западный фронт

Лев НИКУЛИН

ОЧКИ

Мы расположились на ночлег в походной палатке. После лесной дороги, после горячего дня людей охватила усталость. Молчали даже самые разговорчивые собеседники. И в этой тишине вдруг прозвучал веселый голос:

— А кто мне обещал бензин для зажигалки?

У входа, придерживая полотнище палатки, стоял рослый командир в бурке и шапке-кубанке. Ничего необычного не было в его облике. И только странными казались на этом лице воина очки, очки в щегольской золотой оправе, — такие носят люди, заботящиеся о своей внешности.

— Военврач второго ранга Шатов, — сказал, знакомясь, вошедший и повторил свою просьбу о бензине для зажигалки.

Старший лейтенант, летчик, один из обитателей палатки, потянулся было к походной сумке, но вдруг остановился и сказал:

— Бензин вам будет, но только расскажите историю с очками.

И доктор Шатов охотно рассказал следующее:

— В этих местах существует старая шуточная поговорка: «Бог создал небо и землю, а черт — Дорогобуж, Ельню и Смоленскую губернию». В Дорогобуже и Ельне мне бывать не пришлось, но смоленские леса я хорошо знаю. И особенно смоленские лесные тропы. Кроме того, именно в этих лесах я пробыл девять дней в плену у проклятых фрицев. Вспоминать об этом невесело, но конец этой истории был хороший, и потому я ее рассказываю. Наш госпиталь вывез почти всех раненых после тяжелых осенних боев. У меня на руках осталось восемь человек; все они были ранены тяжело, и двинуть их с места было невозможно. Я получил приказ остаться с моими ранеными в глухой деревеньке и ждать, когда удастся вывезти нас на самолете. Однако сделать это не удалось: черт занес раньше времени в это глухое место фрицев-мотоциклистов. И мы попали в плен. Мы пережили побои, унижения, голод, гибель товарищей, однако надо сказать, что с первой минуты, как я увидел немцев, мне показалось, что им не до нас. Этим я объясняю то, что они не успели истребить нас до одного человека. Однажды утром молодой краснощекий и прыщеватый обер-лейтенант зашел в наш сарай и сказал, обращаясь ко мне, знающему немецкий язык:

— Переведите им. Вчера убежали двое пленных, за это ответили головой все, кто им помогал. То же будет и с вами, если кто-нибудь убежит.

Я сказал фрицу, что здесь только тяжелораненые, они передвигаться не могут и его предупреждение можно считать лишним. Он поглядел на меня зеленоватыми злыми глазами, задумался и сказал:

— Да, но вы как будто вполне здоровы.

Я молчал: стоило ли разговаривать с таким болваном? И оберлейтенант продолжал:

— Но вы, кажется, близоруки? — он показал на мои старенькие роговые очки.

— Очень близорук, — подтвердил я, не понимая, какое это имеет отношение к нашему разговору.

И тогда розовощекий фриц вдруг снял с моего носа очки, изломал оправу на части и раздавил каблуком стекла. После этого он повернулся ко мне спиной и вышел.

Я стоял ошеломленный, не понимая, что произошло. Но пять минут спустя я понял, зачем ему понадобилось изломать мои очки: без очков я не видел ничего впереди себя на расстоянии десяти шагов.

Утром на девятый день плена мы услышали треск автоматов, разрывы ручных гранат, отчаянные вопли фрицев и крики «ура». Десять минут спустя я обнимал рослого конника-гвардейца. Нас освободили конногвардейцы — участники легендарного рейда в тылу врага. С этого дня я странствовал вместе с конногвардейцами, доставлял им немало хлопот своей близорукостью и развлекал их рассказом о том, как ныне покойный обер-лейтенант сломал мои очки. Но однажды на рассвете конники перехватили немецкий обоз. Чего только не было в этом обозе! Награбленный в Бельгии шоколад, норвежские селедки, греческие сигареты и, главное, что обрадовало всех нас, — перевязочные материалы и медикаменты. В ту минуту, когда я копался во всем этом богатстве, меня окликнули. Командир эскадрона Сушкин поставил передо мной ящик. В нем были очки — множество пар очков и пенсне самых разнообразных фасонов и в самых разнообразных оправах, и, кроме того, были стекла — хорошие, цейссовские стекла.

Сушкин выбрал вот эту самую оправу, которую вы видите на мне. Это его вкус. Я взял их, чтобы не обижать лейтенанта Сушкина. Надеюсь, теперь вы понимаете, что такое очки для близорукого человека. Привет…

И военврач 2-го ранга Шатов, осторожно поправив на носу очки в золотой оправе, вышел из палатки.

Рассказ этот — сущая правда. Автор изменил только фамилию действующего лица этого рассказа.

Александр ЯШИН

ТАК ДЕРЖАТЬ!

Три «кукушки» на опушке

Нас хотели взять «на пушку»:

Дескать, вы окружены,

Дескать, сдаться вы должны!

Моряки не таковы,

Моряки идут «на вы»,

В лес на стрекот автоматов

По траве пополз Горбатов.

Одного поймал на мушку.

Сбил другого в ту же кружку,

Третий крикнул:

— Добрый бог!

И нырнул с верхушки в мох.

Чуть кряхтя от автоматов,

Вышел из лесу Горбатов

И сказал нам:

— Так держать!

Будем сами окружать.

Краснознаменный Балтийский флот

Ираклий АНДРОНИКОВ

ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА

Разные мне приходилось слышать истории, но такой, откровенно скажу, не слыхал. Рассказывал мне ее разведчик Толстов, Алексей Никодимович. Вот она вам слово в слово:

— Надо вам заметить, что гражданская моя специальность — сторож на городском кладбище. Вот я вижу: вы улыбаетесь! А это я к тому говорю, что к работе разведчика я никакого отношения прежде не имел.

Когда попал я в разведотряд, стал ходить за «языками». Дело это для меня было непривычное, но ничего: привык, наловчился. Первый случай, правда, был не очень удачный. Схватил я немца — он вырвался. Я в него гранатой. Получился из «языка» покойник. Поэтому я вам про другой случай расскажу.

Пошли мы опять за «языком»: я, Плетушкин и Кругликов. Наскочили на здоровенный отряд. Нас трое. Немцев штук двадцать.

Действовали мы, в общем, неплохо. Перебили, наверное, половину и поползли, куда было условлено. И тут со мной неполадка вышла: только отполз — долбануло меня чем-то по голове. В глазах стало темно, как в могиле. Пока я, как говорится, удивлялся и приводил мысли в порядок, отволокли меня немцы довольно далеко.