Аллах, Благодарный, Благодетельный, Благосклонный, Благословенный, Вездесущий, Великий, Великодушный, Вечный, Взыскующий, Владеющий всем, Возбуждающий раскаяние, Возвеличивающий, Возвышенный, Воздающий за добрые дела, Воинственный, Воспитывающий, Всевидящий, Всевышний, Всезнающий, Всемогущий, Всеслышащий, Всепобеждающий, Всепрощающий, Вычисляющий судьбы, Господин над почестями, Дающий хлеб насущный, форму и власть, Достойный, Единый, Единственный, Живительный, Защищающий, Знающий, Избавитель, Имеющий обо всем попечение, Истинный, Источник всякого существования, Конец всего, Кроткий, Лучезарный, Любящий, Милосердный, Милостивый, Могущественный, Мудрый, Мягкосердечный, или Мягкосердный, Наблюдающий, Наделяющий, Наследник, или Наследующий. Наставляющий на путь истинный, Начинающий все и всегда, Непреходящий, Обладающий всем, Осведомленный, Открывающий истину, Первый, Побеждающий, Повелевающий, Подающий надежду, веру и любовь, Покровитель, Предшествующий всему, Превосходящий все, Принимающий молитвы, Приносящий пользу, Пробуждающий, Проницательный, Прочный, Разверзающий, Разумный, Радующий, или Доставляющий радость, Распределяющий все блага, Решающий, Руководящий, Сведущий, Светлый, Святой, Скрытый от всех взоров, Славный, Сладчайший, Следующий за всем, Смиряющий, Совершенный, Создатель всего, Сострадающий, Спасающий, Справедливый, Судящий, Творец, Терпеливый, Убивающий, Украшающий, Управляющий, Уравновешивающий, Формирующий, Хранящий, Чуткий, Щедрый, Щадящий, Ясновидец, - кажется, все девяносто девять.
Что ж, пусть Рашид носит в душе и памяти эти имена.
Уже получены паспорта ("рост - средний, брови с проседью, глаза карие, нос умеренный, лицо чистое"). Да еще рекомендательное письмо на имя российского консула в Брюсселе, - "посланнику при Бельгийском дворе".
И пошли написанные по-русски письма Рашида из Брюсселя: Дорогой отец, Отец мой, Папаша.
И как ехал (это наикратчайший путь из Тифлиса хоть в Брюссель, хоть в Париж: Тифлис - Поти - Одесса - Волочиск - Подволочиск, это граница, далее Австрия: Пшемысль - Ярославль, тоже есть, Краков; Пруссия: Глевич - Бреслау - Берлин и еще день из Берлина в Брюссель, всего двенадцать дней). Сначала длинные письма, а потом короткие.
"Мы купили (он и посланный с ним "наш доморощенный человек Наджаф Кафар-оглы"), как бы это назвать, в Тифлисе это еще не в моде, нефтяной очаг, если можно так выразиться, с несколькими широкими фитилями", и о том, что "я не из числа брезгливых гастрономов". И еще (Фатали слово в слово переводит Тубу): "Жаль только, что достаточно времени нет, чтобы работать спокойно, не трудиться как каторжный"; сколько слез Тубу пролила; и Фатали пишет: "Я прочел (зачеркнул!), перевел твои слова матери и успокоил ее, что ты приедешь к ней инженером путей сообщения, я не аптекарем".
Иногда в письме азербайджанские слова, написанные - отчего не сделать приятное отцу? - изобретенными Фатали буквами, латиницей, а чаще это емкое: ит-гурд, так сказать, всякого рода отрепье, шваль, - когда о фанатиках.
А то, первое письмо, присланное уже из Брюсселя, начиналось так, лицо Фатали побелело, хорошо, что не видела Тубу:
"Отец! Я кажется, оставил "Кемалуддовле" в Тифлисе. Прибыв в Брюссель, я его не обнаружил".
Как так? Ведь Фатали сам положил в чемодан! Сынок, поищи!
"Да нет же, - пишет Рашид, - не иголка ведь!" А мысль была такая: отчаявшись - ведь все молчат! - Фатали решил послать свой русский перевод "Кемалуддовле" с сыном в Брюссель: Рашид - сам или с помощью кого переведет сочинение Фатали на французский и, может быть, издаст там? Или всякое случиться может - сразу на русском?!
"Я пришлю тебе новый экземпляр, не отчаивайся", - пишет Фатали сыну в Брюссель. Но как? По почте?? То ли послал, но рукопись осела на таможне, то ли раздумал посылать - дело ведь безнадежное; приедет на каникулы возьмет. Потом Фатали успокоит сына: "Любезнейший Рашид! Кажется, готовится выпуск на русском языке "Писем Кемалуддовле"; прошло три месяца, и Фатали снова пишет Рашиду: "Живу надеждой, что скоро выйдет "Кемалуддовле": и добавляет: "Не знаю, увижу ли до конца дней своих осуществление этого моего желания, или и оно, как и другие мои надежды, останется призрачной мечтой? Но верю, что после меня ты..." Много раз правил Фатали это свое письмо и оставил себе черновик (а Рашид получил письмо и, как и многие другие письма отца, не сохранил...). "Но верю, что после меня ты доведешь до конца дело моей жизни".
А Рашид, многие годы спустя после смерти отца, чуть было в порыве отчаяния не сжег "Письма". Каждый раз что-то ему мешало вытащить их из сундука и сжечь. Сначала мать мешала, а потом... Запутались у Рашида дела и на железной дороге, и в семье, появилась еще какая-то женщина, стал пить, лишь изредка вспыхивало: все невезения от них, от этих еретических "Писем" отца! Сжечь, сжечь! И каждый раз что-то всплывало, мешало.
Решил испытать судьбу, вошла в моду "русская рулетка"; Рашид недавно в одной мужской компании видел: все замерли, когда грузин раскрутил барабан и приставил дуло к виску; пуля оказалась не в гнезде, и боек ударился в пустоту: купил револьвер, белый полированный ствол, черная костяная ручка, мягко и плавно вращается барабан, а в нем семь гнезд; вложил одну пулю в гнездо и закрутил барабан: он кружится, а дуло уже у виска. Тишину взорвал тогда не выстрел, а нервный хохот грузина: "Трижды стрелялся - бог миловал!" Рашид загадал: если суждено - погибнет, так уж начертано, а если останется жить - сожжет... И лишь на миг со страшным грохотом успело вспыхнуть: "Письма"!
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО
Фатали и верит в сына, но и помнит свои споры с ним, еще в Тифлисе, когда Рашид учился в гимназии. Фатали не знал, кто-то проболтался: Рашид, мол, боится прослыть гяуром, вероотступником и потому выходит из дома с благословения матери в обычной одежде, чтоб соседи не заклеймили как нечестивца за то, что изучает "русские науки", - а в тупике, неподалеку от гимназии, переодевается в гимназическую форму!
Спорили с сыном о Вольтере, о Бокле, о Коране, об идеях Кемалуддовле. Рашид во многом согласен с отцом, но он - вот что было неожиданно для Фатали - всерьез заявил, что будет поститься. И молиться тоже будет.
- Я, старый, из сетей былого темного времени еще не вполне выпутавшийся, не только на словах, на деле выступаю против позора невежества. Что пост, молитва, мечеть? Лицемерие, обман, дикость и отсталость! Когда я прохожу мимо лавочника Мешади-Касума, он отворачивается, и я слышу, как он шепчет: "О боже всесильный, почему ты не обрушишь на голову еретика камни? Почему не разверзнется земля и не поглотит безбожника?" И только мундир мой спасает меня.
- Вот-вот! Мундир! Отец, я с тобой во всем согласен, но я... Не обижайся только, я буду поститься. Да, ты прав, дикость и прочее, но не сердись. Хочу, чтоб считали меня настоящим мусульманином и истинным шиитом.
- Право, мне смешно! - сказал Фатали.
- Ну и смейся на здоровье, - ответила Тубу.
- Но я верю все-таки, что после меня ты... На тебя лишь мои надежды, Рашид.
О чем еще мечтаю? Пожить бы годков семь-восемь, чтобы вернулся из Брюсселя Рашид, сыграть ему свадьбу. Дочь Ниса-ханум устроена, слава богу: выдал ее замуж - мог ли когда-нибудь подумать об этом! - за внука Фатали-шаха - Ханбабу, сына Бехман-Мирзы.
Вспомнил, как сидел с Хаджи-Муратом и правителем Азербайджанской провинции, имеющим пребывание в Тавризе, принцем Бехман-Мирзой, да, да, с ним - с кем породнится!! Вечность прошла с того времени, ни Рашида тогда не было, ни дочери, Нисы-ханум, и Ханбаба стал царским подданным, служит в войске императора, честен, прям; как Рашид уехал, и он написал сыну, что Ниса-ханум благополучно разрешилась от беременности дочерью, а недавно родился сын у нее, внук Фатали, - уже двое внуков у него: Мелексима-ханум (Ангелоликая) и Мансур-Мирза (вспомнил, как объяснял Лермонтову, когда тот запутался в этих "мирза": перед именем если - признак учености, а после имени - признак знатного происхождения).
