- Асселама?
- Нет, Мухаммед-шаха, и Шах-Аббас это скрывал, а звезды восстановили справедливость! Далее мы переименуем Шахруд, ибо, преследуемый Шах-Аббасом, посягнувшим на твою корону, именно там ты скрывался.
- Я сроду там не был!
- ...скрывался, - повторил Ага-Сеид, - в Юсифабад.
- Я там не был! - взмолился Юсиф.
- Но ведь гонение на тебя было!
А ведь и впрямь гонение было! Юсиф скрывался у ремесленников, переселившихся сюда из Грузии; скрывался в лавке христианина-мясника, на двери которой висело алое полотнище с вытканным на нем Авраамом и ягненком, и это полотнище с доверчивым ягненком не раз снилось Юсифу. А потом прятался в мастерской плотника, тоже выходца из Грузии, - тот выстругал древко и приделал к нему знамя, на котором изображена была лодка. "Ноев ковчег", - сказал ему глава мастеровых плотников.
- И потом под видом седельника, - рассказывает Ага-Сеид, - появился здесь, чтобы с помощью добрых духов воздействовать на движение звезд!
- Но я упразднил фирманом должность звездочета как вредную для народа!
- Ты допустил, мой шах, крупную ошибку!
- Бред какой-то с добрыми духами! Я хочу с чистыми руками и ясным убеждением. Я верю в разум народа.
- Ну где у нашего народа разум?!
- А мы? А наша пятерка? Вы сами, наконец!
- "Вы! Я!..." Ведь вам звезды помогли, и вы еще смеете не верить в чудо и добрых духов!
А тут главный евнух шепчет на ухо Юсифу: "Заговор сторонников шаха! решили помочь звездам, - ускорить расправу".
И умелый дворцовый стратег Ага-Сеид подивился мудрости Юсифа. Когда главный евнух спросил: "Но как узнать, где прячутся заговорщики?" - Юсифа осенило: по доброте своей ему помогли скрыться мастеровые, привычные спасать каждого, кто прячется от властей, - они могут и теперь, когда новый шах преследует своих противников, давать убежище заговорщикам.
Сам Юсиф со стражниками отправился к мастеровым, и в лавке мясника нашли двоих заговорщиков, а третьего, самого главного, обнаружили у главы мастеровых-плотников, и вдруг раздался треск - это треснуло иссохшееся под жарким солнцем знамя с Ноевым ковчегом.
А потом Юсиф кое-какие идеи Ага-Сеида претворил: насчет Юсифабада и шахского происхождения. И непременно опереться - хитер же Ага-Сеид! - на чей-то авторитет. Может, Алазикрихи-асселама?
- Правда, - заметил Ага-Сеид, подав идею, - Алазикрихи-асселам скомпрометировал себя в глазах истых правоверных, но мы сначала превратим его в великомученика!
И всюду появились глашатаи:
- Наш учитель Алазикрихи-асселам!
- Мы верны идеям Алаассе!...
- Наше знамя Ала!...
- Но кто вам позволит, Фатали??
- О чем вы, любезнейший Кайтмазов?
- Эти грубые намеки!
- Вы о чем?
- Елизаветполь!
- Вы через Не, а надо через эС!... По-вашему, и эту страницу сжечь?!
- Да-с! Никто не отменял, учтите, цензурный устав одна тысяча восемьсот двадцать шестого года!
- Чугунный?
- Скажи спасибо, что мы кавказцы, в Петербурге за это!.. Запрещены, напомню тебе, материалы возмути тельного характера против властей, ослабляющие должное к ним почтение! И еще, это к тебе: помещение проектов и предложений об изменениях в их деятельности!
- ??!
- И обсуждение внешнеполитических дел!
- Друг Кайтмазов, побойся всевышнего, ведь я о временах Шах-Аббаса! Бориса Годунова! Юсиф-шаха!
- !?
"Но я не виноват, - это Фатали дома, и то не вслух, - что с тех пор мало что изменилось!..."
- И далее, - гнет свое Кайтмазов, - бесплодные и пагубные мудрствования также запрещены! А знаешь ли ты, что я обязан сообщить имя автора, который представил произведение, обнаруживающее в сочинителе нарушителя обязанностей верноподданных: с двумя эН и двумя До!
- Но я же!
- Вот именно! А ход мыслей? Движение сюжета? Эти реформы? Вот, из речи Юсиф-шаха: "Правители провинций подобны пиявкам, которые вздуваются от высосанной крови". Очень банальная, между прочим, мысль! А вот еще: "Фирман о сокращении расходов двора - на пышные приемы, празднества, на содержание иерархии бездельников, чиновников, служителей культа, призванных одурманивать людей, вдалбливая в их го ловы небылицы, мол, самая совершенная и справедливая эта наша шахская держава, платных агентов, всяких надсмотрщиков!" Я не ханжа, а разве может государство без них?!
- Как, и у нас? - изумлен искренно Фатали.
- А вы шутник! Ну да, ведь комедиограф! А это? "чтоб отныне никто не осмеливался подносить подарки ни ему, то есть шаху, ни высшим представителям власти, ни другим чиновникам, а также не добиваться чинов путем неумеренной лести, подношений, семейных связей, так как чины должны предоставляться лицам энергичным, доказавшим свою честность и способность к государственной деятельности. И чтоб никогда впредь высший чин, о котором в народе ходит молва как о казнокраде и взяточнике, не был, смещаемый здесь, назначаем на другой высокий пост!" Что за формулировки?!
- Увы, ты прав, Кайтмазов (мы с ним то на "вы", то на "ты"!), никудышным оказался Юсиф-шах правителем, безмозглый Пехливан, да и только! Знаете, что сказала Сальми-хатун Юсифу?! Ведь не сдержался он, стал-таки жить со второй женой! Ну, я семейные скандалы описывать не буду, Юсифу судьба государства доверена, он поседел за эти дни, а на него с двух сторон жены, рвут его на части! пристала к нему дошаховская жена, мол, сыновей пристрой! "Но они малы еще!" - отбивается Юсиф. "А ты пожалуй им фирманом провинции! старшую дочь замуж выдай! За сына турецкого султана!" А он ей: "Может, за сына русского царя? а?" - "За гяура?" - "А суннит лучше?" И умолкает жена, не зная, что ответить. А Сальми-хатун...
- Подожди! - перебивает Кайтмазов. - И насчет Сальми-хатун тоже! Я понимаю, ты не хан, не Бакиханов, хе-хе, не бек, не князь, как Орбелиани, и тебе, конечно, хотелось бы... И не спорь! Ни о каком равенстве сословий речи быть не может! И чтоб Сальми-хатун!... А знаешь, чья она дочь?
- И Шах-Аббас затруднился бы ответить!
- А я отвечу! Сальми-хатун - дочь египетского паши! Принцесса!
- Спасибо, я не знал! Мне казалось...
Кайтмазов говорил столь убедительно, что Фатали стал сомневаться, забыл даже сказать собеседнику о том, как он искал ей имя и что она горянка. Но Кайтмазов уже скакал по страницам рукописи.
- И чтоб Сальми-хатун предпочла шаху простого седельника?!
- Шаха!
- Лже! - Фатали умолк, и только собрался, вспомнив о горянке, возразить, и на его недоуменном лице появились признаки саркастической улыбки, как Кайтмазов вдруг заявил такое, что Фатали и вовсе опешил:
- Молчишь? думаешь, о тайнах твоих мыслях не догадываюсь? (тоже мне, новый Колдун выискался!) Надеешься на повторное издание? Не успели это выпустить, а ты уже о повторном издании мечтаешь?! Думаешь восстановить вымаранные мной отрывки? Вот, я прочту тебе, а ты запиши, авось придется замещать меня: "Места, не согласные с требованиями цензуры, будучи выпущены в новом издании, делаются сами по себе лучшими указателями для приискания их в старых экземплярах, которые изъять из употребления нельзя; а через то и самые идеи, составляющие отступления от цензурных правил, становятся гласными и видными для всех (о чем ты толкуешь, Кайтмазов, - нашелся б десяток читателей!), быв до того времени для многих, по крайней мере, совсем незаметны!"
- Но дай хоть досказать, что молвила Юсифу Сальми-хатун, насытившись ласками!
- Зачеркну ведь, что зря писать?
- А может, я раньше тебя сожгу? - Снимает и снимает нагар со свеч длинными ножницами, это он любит делать сам, пока свечи не сгорят.
Да, ножницы. Еще не раз вернется Фатали к срезанным цензорскими ножницами усам и отрубленной топором бороде (это Кайтмазов: "А мы за конец бороды и - топором, как Петр!"), и однажды после второго приезда из столицы Кайтмазов успокоит Фатали: "Что мы? американцев - и тех не издают! полюбуйся, я тут выписал, когда знакомили с новейшими инструкциями цензурного комитета, точь-в-точь как ты мне говорил: "достоверность!", "историческая правда!" и всякая чепуха: вот, послушай: "Автор, нет-нет, не ты, а американец, чью книгу у нас зарезали, желая нарисовать настоящую картину настроения умов, приводит в сочинении мысли американских политических деятелей, порицающих монархические принципы вообще и принципы Священного союза в особенности. Эти места, нелокализованные, - видал, какое слово! - делают книгу неудобною к обращению в нашенской публике, как памфлет на монархию и апологию республики. Как книгу, могущую поколебать в легкомысленных людях надлежащее, так сказать, уважение к нашим монархическим принципам, единству Священного союза во главе с Россией, следовало бы подвергнуть действию Первого пункта закона..." и так далее!