— Глупость, глупость… — пробормотал Зинченко. — Недомыслие, скудоумие…

— Что вы имеете в виду?

— Да все то же! Кто из вас подумал о тех последствиях, которые могут быть, если способ изменения пола попадет к нашим потенциальным противникам?

— Я не знаю…

— Женщины, которые превращаются в мужчин… в боевых единиц… в армейскую силу! Что, неясно?

— Все это очень странно… — промямлил Вениамин Алексеевич.

Зинченко прошелся по комнате. Щеки его горели, пух на затылке выстроился в колонну по одному, предварительно рассчитавшись на «первый-второй».

— Надо предпринять самые жестокие меры! — Андрей Павлович разрубил перед собой воздух. — Всю лабораторию спрячем в бункер. Труд Ик. Савельева арестуем. Вместо знакомой машинистки посадим нашу сотрудницу, точную ее копию. Есть такие у нас. Вот с ученым советом сложнее… Разве что на морковку отправить в полном составе и там нейтрализовать?

— А не слишком ли круто, товарищ полковник? — вступился Черешников.

— Нам нельзя иначе. В такое время живем. Или мы их, или они нас. Нами расшифрована секретная директива крупного разведцентра на Западе: они разработали операцию, цель которой — во что бы то ни стало узнать формулу ваших одорантов. Ну, теперь вы осознаете?

Биохимик затравленно посмотрел на полковника:

— Как же быть?

— Они обязаны на вас выйти. Вот, запишите телефон: обо всех подозрительных, с вашей точки зрения, контактах сообщайте немедленно. Ваш условный номер — девяносто четыре. Я — второй. Никаких имен, никаких адресов и терминов! Вы прониклись идеей?

— Маму кодировать тоже будем? — осведомился ученый.

— Маму? Зачем?

— Так, для порядка. Например, я скажу: «Докладывает девяносто четвертый. На объекте «зет-игрек» субъект «эр-икс» пытался совершить «дубль-ве» с девяносто пятой, но не смог».

— Что это значит?

— «На колхозном рынке неизвестный товарищ под видом продажи сельдерея хотел завербовать мою маму».

— Только не будем усложнять, — поморщился Андрей Павлович. — Игра, конечно, игрой, но главное — это дело. Краткость — сестра победы.

— Веня, Веня! Про тебя напечатали статью! — раздалось из кухни.

Зинченко замер. Вениамин Алексеевич содрогнулся. Радостная Анастасия Лукьяновна отворила дверь и потрясла центральной газетой, которую держала в руке, будто знамя.

* * *

Его разбудили посреди ночи. Телефон визжал, как похищенный поросенок.

— Але! — Черешников долго включал сознание, согнутым пальцем массируя грузные веки. — Слушаю, але.

— Номер какой? — спросила телефонистка.

— Девяносто четыре, — сказал биохимик. Потом спохватился, плюнул и произнес номер телефона.

— Соединяю с Норильском.

— С Норильском? — удивился Вениамин Алексеевич. — У меня там нет никого. Я не хочу говорить с Норильском, я сплю!

Но ему не ответили. Трубка заговорила капризным фальцетом:

— Дядя ученый, это вы?

— Кто это, кто это?! — крикнул создатель одорантов.

— Меня зовут Катя. Мне десять лет. Я хотела бы сделаться мальчиком.

— Каким еще мальчиком? — перешел на высокие тона разбуженный. — Что за шутки в половине второго?

— Я вас очень прошу, пожа-алуйста… — заканючило из Заполярья дитя. — Мы читали газету всем классом. Наши девочки давно про это мечтали…

— Глупости какие! — Черешников грохнул трубку и отправился досыпать. Однако сна уже не было.

Вскоре позвонили с камвольного комбината, комсомолки которого решили добровольно подвергнуться биохимическим опытам. Далее звонки пошли почти беспрерывно. Многие изъявляли желание сдать свои одоранты и спрашивали, положен ли за это отгул и бесплатный завтрак. Кто-то хотел сделать из козла козу, дабы получать от нее дешевое молоко, богатое витаминами. Другие же просили обратить их собаку в кобеля и не мучиться больше с устройством рождающихся кутят. Юннаты близлежащего Дворца пионеров вызвались устроить круглосуточное дежурство около клеток с подопытными животными. А представители молодежного клуба «Бегущие по волнам» звали прийти на вечер «Встреча с интересной обезьяной», имея в виду, естественно, шимпанзе Женюру. Какая-то злосчастная дама спрашивала, не превратил ли Черешников ее мужа в особу женского пола, потому что вот уже год, как он исчез, прихватив с собой ее шубу, зимние сапоги, брошки и колье. А чей-то сердитый голос пообещал прибить правофлангового науки, если тот попадется ему на пути. «За что?» — оторопел биохимик. «Будто сам не знаешь!» — ответил голос.

Популярность приобретала угрожающие размеры. Позвонили со студии научно-популярного кино и сообщили, что придут снимать обезьяну с хозяином для нового полнометражного фильма «Внимание: организм!». Парфюмерная фабрика поставила в известность о намерении назвать новую туалетную воду, равно пригодную для употребления всеми полами, «Одорантом «Женюра». А знаменитый композитор спел по телефону, в порядке консультации, только что написанный шлягер, который начинался словами: «Я прошу тебя, не меняйся, хрупкой девушкой оставайся…»

Не лучше обстояло и в институте. Студенты окружили Черешникова и закидали вопросами об изменении пола у высших млекопитающих. Вениамин Алексеевич еле отбился. Коллеги же по родной кафедре биохимии в отличие от других восприняли статью Ик. Савельева очень сдержанно. Кто-то перестал с Черешниковым здороваться. На него смотрели скептически, что-то шептали друг другу по углам, неприязненно усмехались. «Зря вы ставите на копеечную сенсацию, — откровенно сказал ему один из преподавателей. — Всё это раздражает. Но отнюдь не доказывает. Были уже и парапсихологи, и летающие тарелки, и люди, которые могли читать задницей. Лично я верю только фактам». «А моя обезьяна? — спросил Черешников. — Это факт!» «Посмотрим, подумаем…» — неопределенно пожал плечами преподаватель. Только молодая кандидатка наук, давно имевшая виды на первооткрывателя одорантов, от души расцеловала возлюбленного: «Вениамин Алексеевич, вы талант. Просто гений. Я всегда преклонялась перед вашей необузданной мыслью. Не хотите ли подвергнуть меня какому-либо поло-гормональному испытанию? Я заранее согласна на любой опыт». Не успел ученый вежливо уйти от опасной темы, как на кафедру вбежала секретарь Агина:

— К самому! Черешников! На ковер! Немедленно!

Агин был ректором. Его звали «Альбинос» — благодаря белой коже, светлой прическе и почти бесцветным глазам. Ректор носил очки в тонкой серебряной оправе, серый костюм, серый галстук и такие же мокасины. Вся одежда на нем сидела безукоризненно, он вообще казался божественным существом, лишенным страстей, апостолом, высшим судией и пророком. Говорил Агин дистиллированным языком, словесные конструкции употреблял из передовых центральных газет и неодобрительно относился к разного рода смутьянам, которые кипели сомнительными идейками. Это был гений стерилизации, консервации и анестезии.

— Доброго здравия, Вениамин Алексеич! — Ректор поднялся, протянул холодноватую руку с тонкими, аккуратно подстриженными ногтями. — Видели, знаем… Мне уже звонили из Академии медицинских наук… Что ж вы, родименький, скрывали свои успехи? Это нехорошо. Не по-дружески!

— Я не скрывал… — Черешников утонул в кресле, обитом синтетической кожей, которая вздыхала и охала под грузом сидящего. — Информировал ученый совет. Но никто к этому серьезно не отнесся. И вы в том числе — извините за откровенность…

Агин развел руками:

— Потому что — текучка! Прилетел из Парижа. Представляете, доктор Пирсон намеревается трансплантировать человеческий мозг! Я давал ему бой. Обратил внимание широких кругов на моральный, а также классовый аспект этой операции. Многие меня поддержали. В частности делегаты Индии, Болгарии и Марокко… Нуте-с. а вы? Как с моральной стороной ваших одорантов? Нравственно ли это — менять пол по своему произволу? Не приведет ли это к административному хаосу? Что же выйдет? Половой дисбаланс? Срыв политики демографического подъема?

— Реверсия пола у людей — дело проблематичное, — опустил глаза Вениамин Алексеевич. — И потом я не думаю, чтобы каждый…