— А думать вместе с тем надо! — погрозил длинным пальцем ректор. — Тщательно проверить и обсудить… Ну, я понимаю, в домашних условиях проводить опыты — это профанация. Вам нужна солидная экспериментальная база, материальное подкрепление. Я готов этому способствовать. С привлечением мощностей нашего института…

Гений биохимии просиял:

— Был бы… весьма польщен… в вашем лице…

Альбинос кивнул:

— Да, в моем лице… в моем лице вы приобретаете не только единомышленника, соратника, но и друга! Время талантливых одиночек минуло навсегда. Современная наука диктует свои законы: разумное разделение труда, интеграция в каждой отрасли… Вы подбрасываете идеи, мы их подхватываем, углубляем, внедряем в практику… Связь науки и производства — вот что выходит на деле… — Он посмотрел на доцента своими пронзительными глазами. Тот сначала даже не понял, что имеет в виду Альбинос. Но потом до него дошло:

— Вы желаете… чтобы у меня…

— Нет, не я желаю — эпоха требует! Мы сплотим около себя достойных людей. Это будет мозговой трест, интеллектуальная атака на проблему. Лично я беру на себя переговоры в верхах. И организацию издания книги. Мой опыт, мои контакты способствуют этому…

Черешников пошел пятнами. Он представил свои бессонные ночи, опыты в кустарной лаборатории, собственные деньги, выплаченные за корм животных, выходные и праздники, заполненные только работой, свою несчастную семейную жизнь, которая и стала несчастной из-за одержимости и фанатизма, и мысль продать все это за здорово живешь Альбиносу поразила Черешникова в самое сердце. Он проговорил:

— Вы… знаете ли, кто вы после этого?.. Мне стыдно слышать от вас подобные предложения. Это хамство!

Губы ректора сделались совсем белыми:

— Жадность погубит вас! — резюмировал он еле слышно. — Мне казалось, что вы поймете. Я не о собственной выгоде забочусь. И не о вашей, само собой. Я забочусь о благе науки! Об истине, из которой народное хозяйство могло бы получить определенную пользу! Но вы не хотите… Как скупой рыцарь, вы дрожите над своим детищем… Ладно, пускай. Я считаю, что разговора этого между нами не состоялось. Будьте здоровы. — И, сухо кивнув, Агин зашелестел какими-то сводками.

Вениамин Алексеевич, бормоча непонятные, глупые слова, встал и вышел, надсадно поскрипывая по ходу натертыми паркетными половицами.

* * *

Хельге он позвонил после семинаров. Ее голос, чуть-чуть хрипловатый, тягучий, с едва заметным прибалтийским акцентом, проворковал в трубке:

— Я свободна сегодня. Можем встретиться. В шесть около Сергеича — как, договорились?

— Кто такой Сергеич? — спросил Черешников.

— Вы в каком городе живете, лунатик? Школьнику известно, что самое лучшее место московских свиданий — это возле Пушкина, отца которого звали Сергеем. Там и кафе очень много. Есть куда деться. Лады?

— Гм-м… лады, — ответил ученый.

Капал осенний дождик. Хельга была с красно-фиолетовым зонтиком, в красном плаще и фиолетовых брюках. Сумка через плечо, алые губы, веки оттенены серебристо-зеленоватой краской. Вениамин Алексеевич подарил ей букетик роз, купленный у торговки за пять рублей. Хельга зарделась, трепетно опустив нафабренные ресницы:

— Очень тронута. Мне давно не преподносили цветов. — Она раздвинула кончиком носа округлые лепестки. — Пахнут волшебно. Спасибо, Вениамин.

— Рад, что они вам понравились.

Он смотрел на нее восторженно. Вся его внешность, добрые морщинки, белые, давно не стриженные вихры, торчащие в разные стороны из-под берета, детские губы, немодное пестрое кашне и курчавая борода, которая росла прямо из шеи, — все это говорило о том, что человек он приятный, хотя и чудаковатый, до обидного непосредственный, склонный к сомнениям и рефлексии, но имеющий в жизни цель, ради которой способен жертвовать многим. Люди такого типа нравились Хельге. Она сказала:

— Что ж мы стоим? Действуйте, славный рыцарь! Дама проголодалась, у нее зябнут пальчики. Дайте ей тепла и немножко пищи. Клянусь, она тогда навек будет вашей!

Приободренный дерзкими словами, Вениамин Алексеевич подхватил даму под руку и зашагал с нею в бар, в котором раньше губила время веселая местная молодежь, а после указа от 1 июня собирались одни только передовики производства, отличники боевой и политической подготовки, а также именные стипендиаты технических институтов. В зале было полутемно. Тихо играли Саймона. Тихие посетители тихо тянули из трубочек безалкогольный коктейль. Все располагало к невинности и возвышенным мыслям.

Ученый заказал курицу, поджаренную на гриле, кофе, коктейль и пирожные. Курица была мягкой. Хельга облизывала сальные пальчики, громко смеялась, явно кокетничала со своим спутником.

— Расскажите мне о себе, — попросил Вениамин Алексеевич.

Промокая губы салфеткой, женщина закатила глаза:

— О-о. рассказывать о себе — это гиблое дело. Стану говорить об удачах, получится — хвастаюсь. Если же о несчастьях — вроде на сострадание набиваюсь. Никому не приятно — ни мне, ни вам.

— Нет, ну, а все ж таки? Мне хотелось бы знать — кто вы, что вы, откуда?..

— Зачем? Странные русские: пункты анкеты для вас важнее того, что видят глаза и чувствует сердце… Впрочем, и мы порой страдаем от бюрократов… Ну, ладно. Мой папа — специалист сельского хозяйства.

Мама — специалист хозяйства домашнего. Они живут в своем домике на берегу тихой речки. Папа выращивает левкои. Мама все думает: как там живет в Москве славная девочка Хельгочка? И скоро ли вернется обратно? Что еще вы хотите знать, Эркюль Пуаро на общественных началах? Я закончила высшее учебное заведение, была замужем, встретила вас — а вы мне помогли нести мусор. Вот и вся биография.

Гений биохимии задумчиво мешал черный кофе:

— У меня еще проще: работа, работа, работа… Для чего, если разобраться?

— Ну, наверное, для прогресса. — Хельга прикурила от спички. — Или же для известности. Вы хотите стать знаменитым, профессор?

— Не знаю. Теперь не хочу. Домика хочу — на берегу тихой речки. Цветы, жену. Больше ничего.

— Вы устали. — Она провела рукой по его плечу. — С женой и цветами, на берегу тихой речки вам надоест очень быстро. Вы не сможете без науки.

— Я устал от кретинов, которые меня окружают, — вздохнул ученый. — Я устал играть в «казаки-разбойники». В «да и нет не говорите, черного и белого не называйте…» Не хочу быть проходной пешкой!

— Всеми нами играет кто-то, — философски заметила Хельга. — Так заведено, тут уж ничего не изменишь. Надо играть свои роли до конца…

Они вышли из кафе. Стало холодно, ветер применял прессинг по всему уличному полю. Грузный мужчина в шляпе, надвинутой на самые уши, в плаще с поднятым воротником, отделился от угла подворотни и пошел вслед за Хельгой и ее кавалером. «Так, — подумал Вениамин Алексеевич, внутренне напрягаясь. — Кажется, началось. Судя по всему, этот вооружен до зубов. Наемный убийца. «Крестный отец». Именно такие свергают правительства, неугодные ЦРУ. Я погиб. Моя песенка спета».

— Куда вы все время смотрите? — Хельга прервала свой рассказ в самом неожиданном месте.

— Я?.. Никуда… — замялся Черешников.

— Тогда меня поцелуйте. — Взгляд ее был решителен и серьезен.

— Как, прямо здесь?

— Ну, а где же, профессор?

— Здесь не могу, — замотал головой биохимик. — Мне стыдно.

— Чего?

— Не чего, а кого. Видите гражданина, который следит за нами?

Хельга взглянула на человека в шляпе. Крикнула:

— Эй, приятель! Ты зачем это ходишь в такую погоду? Тебе делать нечего? Завтра на работу, иди отдыхай! Чао!

Незнакомец от этих слов явно вздрогнул, нерешительно повернулся и двинул в противоположную сторону. Хельга рассмеялась:

— Ну, вот видите? Все нахалы ретировались. Можете меня целовать без зазрения совести.