Она притянула его за лацкан плаща, смачно облобызала щеки и губы. Он ей ответил. Так они целовались в течение получаса, во время которых Черешников то и дело поглядывал в жуткую темноту: не вернулся ли наемный убийца? Но убийца отсутствовал.
* * *
Вениамин Алексеевич спустил ноги на пол, принялся надевать штиблеты. Из-под майки со скрученными бретелями выдавались его остроконечные лопатки. Крупными бугорками бежал по спине хребет. Вообще гений биохимии без одежды был намного менее авантажен, чем в галстуке и рубашке. Хельга отметила про себя это обстоятельство.
— Ты уходишь? — спросила она, кутаясь в одеяло.
— Обезьяна не кормлена, — ответил ученый. — Эксперимент может провалиться.
— Мама покормит. Позвони и напомни.
— Мама боится. Шимпанзе напоминает ей мою первую супругу. Нет, не внешностью, а уровнем интеллекта.
Хельга закурила:
— Значит, для тебя наука важнее нашей любви? А говорил, будто домик, цветы и жена — это самое главное теперь.
— Ты была права: мне написано на роду совмещать и то и другое…
«Да и нет не говорить, черного и белого не называть…» Кстати, об играх. — Он почему-то вспомнил убийцу, и его посетила блестящая мысль. — Можно ли тебя попросить об одной незначительной услуге?
— О значительной, незначительной — любой.
— Я хотел бы… на какое-то время… спрятать свою рукопись. Формулы, расчеты. Данные опытов. Ролик с пленкой… Трудно объяснить, почему. Просто — игры… Я обещал… Можешь быть покойна: в этом нет ничего противозаконного.
Женщина согласно прикрыла веки:
— Сделаю, как ты хочешь. Я люблю тебя, дурачок. Нет, на самом деле люблю. Сама не знаю, как это получилось…
Он поцеловал ее в щеку, слегка боднул, захихикал:
— Потому что я красавец мужчина. Знаешь, как студентки за мной охотятся?
— Ладно, трепач. Иди к своей шимпанзюге. Увидимся завтра.
Она проводила его до дверей. Чмокнула, заперла замок.
Вениамин Алексеевич, напевая что-то из Лядовой, бодрой походкой спускался вниз. Эта женщина, такая экстравагантная, тонко чувствующая его внутренний мир, придала ему силы. Хотелось окунуться в работу, открыть все, что до сих пор не открыто, разгадать все, что до сих пор не разгадано.
В подъезде Черешников увидел убийцу. Тот стоял и смотрел, довольно громко дыша. Темные мохнатые баки топорщились на его мясистых щеках. Дикие глаза были налиты кровью. Вениамин Алексеевич замер на последней ступеньке, сделал шаг назад, но убежать постеснялся.
— Что вам надо? — проговорил он пугливо. — Почему вы преследуете меня?
Толстой рукой хватая перила, гангстер начал медленно подниматься.
— Я тебя ищу со вчерашнего вечера. — Голос его был сипуч и загробен. — Любой ценой… Слышишь, Любой… У меня богатые покровители… Нам необходимо сотрудничать…
— Я не предатель! — гордо заявил биохимик. — Честь моей страны, моего народа… Вы не смеете! Есть международное право!..
— К черту право! — задышал ему в лицо мафиози. — В этом мире покупается всё: и люди, и страны, и формулы одорантов… Мы, конечно, могли бы действовать иными путями. Но страх огласки толкает к неофициальным контактам… — Он притиснул Черешникова животом к стене. — Моя фамилия Густопсиди…
Вениамин Алексеевич дернулся, сделал обманный финт, проскользнул у громилы под мышкой и пулей бросился вниз по лестнице.
— Стой! Куда? — завопили баки. — Ты не бойся, мы люди честные… Мы друзей не надуваем, пойми…
Резвый ученый по-спринтерски перебежал через двор, залетел в свой подъезд, ринулся к лифту, взмыл на пятый этаж, отпер ключом квартиру и, только захлопнув дверь, облегченно вздохнул.
— Что с тобой? — Анастасия Лукьяновна стояла в ночной рубашке и тапках на босу ногу; ее волосы были заплетены в тонкую косичку. — Где тебя носит? Двенадцатый час на дворе!
— Будет, будет… — махнул на нее рукой Вениамин Алексеевич. — Только один звонок… — Он положил на колени телефон и принялся набирать номер Зинченко. Андрей Павлович, как всегда, был в рабочем кабинете. Выслушал сбивчивый рассказ биохимика, уточнил кое-какие детали.
— Он сказал, что его фамилия Густопсиди? — Полковник задумался. — Странно, странно. Полагаю, что это липа. Слишком уж отдает литературой… Сколько предлагал денег? Не знаете? И в какой валюте — доллары, франки, фунты стерлингов? Тоже не успели спросить? Хорошо, с завтрашнего дня я приставлю к вам своего сотрудника. Он за вами походит. И держитесь смелее. Главное, что они обнаружили себя. А теперь уже дело техники. Никуда не денутся, не допустим!..
* * *
Три дня прошли в каком-то полусне. Густопсиди не объявлялся, Андрей Павлович сетовал, что его спугнули, зато Хельга наполняла все свободное время изобретателя одорантов. Он представил ее Анастасии Лукьяновне. Мама на первых порах отнеслась к увлечению сына холодно, неодобрительно даже, задавала Хельге каверзные вопросы и язвила насчет дурного характера своего наследника («то сидит со своими обезьянами, то с ума сходит при виде женщин»). Но затем очень скоро ум и такт, свойственный прибалтке, ее теплое отношение к своему избраннику, юмор и доброта покорили сердце усталой мамы. Они пили чай, обменивались рецептами блюд и лекарств, веселили друг друга забавными случаями. Единение было полным. Вениамин Алексеевич прокрутил возлюбленной кинопленку с изменением пола у шимпанзе. Хельга была потрясена. Она сидела безмолвно, потом подняла на Черешникова встревоженные глаза и произнесла: «Это не менее страшно, чем атомный взрыв. Кто будет обладать секретом? Нарушение равновесия… Новая конфронтация… Новый виток… И вообще — зачем было открывать то, что может повредить человечеству?» «Знания не могут вредить», — сказал Вениамин Алексеевич. «Ты не прав. Знания порой убивают…» Данные опытов, бумаги и дневники они поместили в «дипломат» с кодированным замком и под покровом ночи перенесли его на квартиру к Хельге. Было решено, что назавтра влюбленные пойдут в загс. Он уже не мог существовать без нее. И она, по многим признакам, тоже.
На другое утро Вениамин Алексеевич встал и ощутил за спиной маленький пропеллер. Будто Карлсон, Черешников надавил на собственный пуп и воспарил к потолку. «Я лучший в мире изобретатель одорантов! — пела его душа. — Я мужчина в расцвете! Меня любит феноменальная женщина! На которой я сегодня женюсь!» Он порхал возле абажура, когда в комнату зашла Анастасия Лукьяновна с утренней газетой в руке. Она сказала:
— Про тебя опять статью напечатали. Но уже разгромную.
— Как разгромную? — опешил доцент, падая с потолка.
— Твой дружок Агин. И название-то какое: «Дутые сенсации и разбойники от науки». Камня на камне не оставляет. А реверсия пола у твоего шимпанзе — знаешь, что такое? Трюковая съемка, не больше.
— Трюковая съемка?! — задохнулся Черешников. — Негодяй… подонок… Дай сюда, я прочту! — Он схватил статью и принялся скакать глазами по красиво разверстанным столбикам. — Что за грабитель… Какую базу подводит, ты чувствуешь? Классиков цитирует… — Вениамин Алексеевич отшвырнул газету. — Я ему нанесу оскорбление действием. Зайду в кабинет и ударю.
— Правильно. Он тебя и посадит, — кивнула Анастасия Лукьяновна. — Тоже мне, нашел метод!
— А это — метод? — Ученый показал бородой на газету. — Он фактически назвал меня этим самым разбойником. Да еще в таком органе! Теперь со мной никто разговаривать не захочет!
Мама провела старческой рукой по его вихрам:
— А куда они денутся? Придет время… Скольких на моей памяти лжеучеными объявляли… Милый ты мой!.. Где они теперь, критиканы рьяные? Сами читают лекции о том, что еще вчера сокрушали… — Она поцеловала сына в висок.
Позвонили в дверь. Черешников завздыхал:
— Я в трусах. Открой, будь любезна.
Мама заковыляла в прихожую. На пороге стоял Густопсиди.
— Где он? — спросил убийца, протискивая могучее тело в дверной проем.
— У себя, а что? — не поняла женщина. — Кто вы вообще такой?
