Тут Венька успокоился окончательно и уселся на лавке, чувствуя, как в нём разгулялся и разыгрался аппетит. Старушка этому обстоятельству обрадовалась и принялась энергично метать всякую снедь на покрытый крахмальной скатертью стол.

- Давай, скатерть-самобранка, накорми-удиви путника заезжего, гостя долгожданного, - приговаривала она, подсовывая Веньке под нос широкую, наполненную чем-то густым и розовато-малиновым миску, - Первым делом киселю. Кисель для путника – главное дело. Ради чего ж ты, внучок, семь вёрст шкандыбал и пёрся, если не киселю моего похлебать?

Венька хотел было и ей объяснить, как давеча той бабушке с носом-пуговкой, что вообще-то не семь вёрст, а полторы тыщи километров. И что он терпеть не может и кисель, и какао с пенкой, и бабушки-Марусин компот из кислых антоновских яблок. И не ради киселя он в такую даль притащился, а чтобы с Симой и Фимой познакомиться и на их весёлое представление посмотреть.

Но старушкин кисель был столь необычный, непохожий на всё, что Венька видел и пробовал дома. И запах от миски шёл такой манящий и сладкий. И голод так громко и требовательно бурлил, бормотал и бурчал в животе. В общем, не стал ничего Венька говорить и объяснять, а просто взял со стола расписную деревянную ложку и…

Глава 3. Кисельная река, простоквашные берега.

- М-м-м-м-м-м…, - только и смог промычать Венька, перекатывая во рту что-то нежно-густое, восхитительно тающее на языке и вкусное необыкновенно, - М-м-м-м-м-м-м-м-м-м…

- А ты говорил, не хочу кисель, не буду кисель, - беззлобно проворчала старушка, забирая у Веньки опустевшую миску, - Ну, ладно, не говорил. По лицу было видно. Вкусно?

Венька сыто и удовлетворённо икнул, еле сдержавшись, чтобы опять не замычать.

- У нас же тут совсем другой кисель, не как у вас, - пустилась в многословные объяснения старушка, - Это у вас там бурда из порошка. А у нас кисельная река, простоквашные берега. Аккурат перед твоим приездом я на речку сходила. Свежего киселю зачерпнула. И простоквашка в самый раз. Накось, попробуй.

Старушка шваркнула перед Венькиным носом другую миску. На этот раз – с кремово-белой, студенистой, дрожащей, как осиновый лист, простоквашей.

- Эка простоквашка! – гордо сказала старушка, - В ней ложка стоит! Главное, далеко за ней ходить не надо. По бережку не спеша туда-сюда прошёлся, крыночку-то и набрал.

Ложка из простокваши, и правда, торчала фонарным столбом. Но всё-таки Венька был человек начитанный, и слова старушки по кисельную реку вызвали у него глубокое недоверие.

- Ошибаетесь вы, бабушка, - сделал замечание Венька, поглощая простоквашу с невиданной доселе скоростью, - В сказке было «молочная река, кисельные берега».

- Так то в сказке! – глубокомысленно произнесла гостеприимная старушка, продолжая швырять на стол то миску творога, то блюда с булками и пирожками, блюдца с земляничным вареньем, сушёными яблоками, грецкими орехами и печеньем, кувшины с морсом, взваром, душистым настоем из шиповника, - А у нас тут не сказка, а самая настоящая жизть. У нас тут, если хочешь знать, седьмая вода на киселе. Значит, ты теперь, опосля киселя, семь кружек жидкости выпить должен.

Венька, и без того сытый до последней осоловелости, послушно прихлёбывал травяной чай, квас, клюквенный морс, отвары из чабреца и брусничного листа, компот из прошлогодней сушёной малины… Семь кружек выпил, аж взопрел.

- Ну, как доехал? Что видел в пути? – расспрашивала старушка, не забывая при этом утирать Веньке вспотевший лоб и перемазанные вареньем щёки, щедро подливать, пододвигать и подкладывать.

Венька жадно ел, жевал, чавкал и причмокивал. И рассказывал, рассказывал, рассказывал – даже язык стал заплетаться и болеть.

Всё Венька старушке изложил и поведал. Про то, как маме не дали отпуск, и про папину командировку. И про холодильник с телевизором. И про голубиную почту и Варварино сарафанное радио. Ещё – про поезд, старушку с носом-пуговкой, Дюймовочку и богатыря. Не забыл он про телегу, зелёную поросль на голове Пантелеймона, придорожный камень и весельчака Василия.

Старушка внимательно слушала, подперев ладонью острый подбородок, и после каждого Венькиного слова кивала. Только когда речь зашла об ухабах, чувырлах и страшном туннеле с плюхами-щекотухами…

- Вот ведь рожа зелёная! – старушка в гневе вскочила с места и стукнула по столу сухонькой маленькой ладонью, как будто прихлопнула комара, - Кикимора болотная! И ишак его этот паскудный туда же, Василий кривоногий! Ишь чего удумали, паразиты! Куда ребёнка потащили, стервецы! Там же заповедные места! Туда вообще без метлы соваться нельзя!

Напрасно Венька пытался увещевать старушку, растолковывал ей, что, мол, экскурсия это была, знакомство с местными достопримечательностями.

- Я ему покажу, экскурсоводу крашеному! – грозилась тощим кулаком старушка, - Я его примечу оглоблей по хребту!

- А ещё, - дипломатично попытался переменить тему Венька, - Пантелеймон обещал меня к Симе привезти. Вы, случайно, не знаете…

- Ой! – старушка вдруг вся зарделась, как спелый помидор, и стыдливо прикрылась ладошкой, - Что ж это я? Представиться совсем забыла!

С этими словами она вышла из-за стола, церемонно сделала книксен и, выпрямившись, произнесла:

- Я это. Я Сима и есть. Будем, как говорится, знакомы.

Глава 4. Сима.

- А про тебя я знаю, что ты Вениамин Иванович, - бабушка Сима сунула кусок ватрушки в Венькин широко разинутый от изумления рот, протянула ему руку и пожала её официально и крепко, как на важном государственном приёме, - Сорока-белобока кашку варила, деток кормила, на хвосте новости носила…

Ну, про сороку-белобоку Венька уже от Пантелеймона слышал. Но вот чтобы Симой оказалась эта чокнутая старушенция… ну, дела…

- А Пантелеймон Федулыч говорил…

- Что?! – вмиг насупилась Сима, - Что говорила про меня эта басурманская аптечная морда?

- Ну… это… как вам сказать…, - Венька мучительно подбирал слова, как бы так помягче сформулировать, чтобы бабушку Симу вконец не рассердить и не обидеть.

- Так и сказать! – Сима упёрла руки в бока и выставила вперёд лоб, будто хотела Веньку забодать, - Говори-говори, не стесняйся! Всё равно ему зелёной башки не сносить. Оторву подчистую!

- Он говорил… говорил…, - чем заменить слово «клоун» Венька точно не знал, поэтому, собравшись с духом, выпалил, - Что вы цирковая артистка! Вот!

- Клоун, что ли? – уточнила Сима, облегчив тем самым Веньке задачу.

Тот только молча кивнул.

- Ну, правду говорил! – засмеялась Сима, - Только не совсем ещё клоун, учусь пока. А что избушка моя весёлая на шапито похожа, говорил?

- Нет, - честно признался Венька, - Этого не говорил. Обещал, что представление покажете. Такое, мол, представление, закачаешься!

- Ну, качайся! – разрешила бабушка Сима, - Я начинаю.

С этими словами она забежала за печку. Подождала с полминуты. Выкрикнула оттуда гулким толстым басом:

- Уважаемые зрители! Тра-та-та-та-та… это барабаны загремели… весь вечер на арене… ту-ту-ту-ту… а это уже дудки пошли… знаменитейший на весь мир… бэмц-бэмц… литавры, если кто не понял… клоун Сима! Встречайте!

Сима выскочила из-за печки в мешковатых штанах, старой драной войлочной шляпе и с вымазанными чем-то ярко-красным щеками – видно, успела там, за печкой, переодеться и как следует подготовиться. Крикнула «але-оп!» и пошла гоголем по горнице, выбивая пятками чечётку. Потом схватилась за подол, отвела руки в стороны и закружилась, завертелась, понеслась… У Веньки от этого мельтешения поплыло и зарябило в глазах.

«Сумасшедший дом», - подумал Венька.

А Сима опять забежала за печку, прокричала «второе отделение, всем оставаться на местах» и выскочила оттуда уже с балалайкой.

- Ба-а-арыня, барыня! – заголосила Сима, бряцая по струнам, - Ба-а-арыня, сударыня!

У Веньки окончательно пошла кругом голова, и даже начало чуть-чуть мутить и подташнивать.