Венька ещё не решил, обижаться ему на эти Пантелеймоновы штучки или не стоит, а телега уже с грохотом перевалила через рельсы на другую сторону железной дороги и покатила себе по ровной, утоптанной и укатанной колее.

- Тут недалеко, - небрежно отпустив вожжи и лениво развалясь в телеге, пояснил Пантелеймон, - Через два дня на месте будем. А может, через полчаса. Как пойдёт. Правда, Василий?

Василий согласно кивнул головой и, легко перебирая ногами, пошёл себе вперёд, застучал копытами. Телега катилась ровно и гладко. Лес вокруг посветлел, стал звонкий и прозрачный. Защебетали, запели в ветвях птицы. Где-то недалеко зажурчал ручей.

Потом выехали в поле. Поднялись на пригорок. На горизонте блеснула широким, извилистым боком ленивая речка.

- Ты вот всё спрашиваешь, - подал голос Пантелеймон, хотя Венька ни о чём таком не спрашивал, а лежал себе на дне телеге, разморившись от пережитых приключений и блаженно глядя в яркое безоблачное небо, - Отчего у меня такая причёска зелёная.

Тут Федулыч замолчал и как будто задумался. Вроде как и сам он не знал, почему так вышло и с чего это он вдруг позеленел. Думал Федулыч долго, и Венька решил, что продолжения разговора не будет и начал уже потихоньку задрёмывать…

- Домовой это всё, - смущённо скребя в голове, признался наконец Пантелеймон, - Шалил, негодник.

- Какой ещё домовой? – не понял Венька.

- Обыкновенный. Как у всех. Я его, видишь ли, покормить забыл. Ну, раз забыл, другой забыл, третий. А он взял и отомстил неизвестно за что. Стащил где-то три пузырька аптечной зелёнки и, пока я спал, мне на голову вылил. Негодяй неблагодарный! – Пантелеймон сжал руку в огромный кулак и погрозил этим кулаком кому-то в воздух, - У меня ещё и борода зелёная была. Только я, чтоб не пугать людей, её подчистую сбрил.

«Мог бы и голову побрить», - подумал Венька. Но потом представил себе Пантелеймона – лысого, с синим, как слива, носом… нет, пусть уж лучше так будет, как есть.

- А нос синий, - продолжал свою историю Пантелеймон, - Так это он меня с печки столкнул.

- Кто?

- Ну, домовой же, господи! Кто ж ещё? Он, когда мне голову испачкал, с печки меня вдобавок спихнул, бандитская рожа. Ну, нос перевесил. Я на лавку упал. Носом приземлился. И вот…

Пантелеймон развернулся лицом к Веньке и выставил вперёд свою вполне созревшую сливу. Вот, мол, полюбуйся, мил человек, до чего теперь домовые распустились и что они с честными людьми творят.

Венька уткнулся в солому, подавившись смехом. Показалось ему на миг, что опять набросились на него плюхи-щекотухи. И снова он едва не расхохотался во весь голос. Но обижать Пантелеймона не хотелось. И Венька, закусив губу, кивал возничему затылком. Понимаю, мол, очень даже понимаю. Но ничем помочь не могу.

Пантелеймон занял привычную позицию, лицом к дороге, и хорошенько хлестнул кнутом Василия. Будто тот каким-то боком был в приключениях Пантелеймона виноват.

Венька меж тем выбрался из-под душной и колкой соломы.

- Пантелеймон Федулыч…

- Ась?

- Скажите… а вот Сима… это… что ли, правда, клоун?

Федулыч от неожиданности закашлялся, обернулся к Веньке, вытаращив глаза, и уставился на него в полном недоумении.

Глава 16. Клоуны и весельчаки.

Несколько минут Федулыч со Венькой ошалело смотрели друг на друга.

«Может, я чего не то спросил?» - подумал Венька и уже пожалел о заданном вопросе. Но тут Федулыч тихо крякнул, прищурил глаз и согласно затряс головой.

- Клоун, ха-ха. Клоун и есть. Ведёт себя… обхохочешься.

- Я смотрю, - сказал Венька, - у вас тут все весельчаки.

- Все до единого, - подтвердил Венькины предположения Федулыч, - даже Василий.

- И-и-и-и-и-ха!!! – Василий радостно взбрыкнул копытами и подпрыгнул метра на три вверх.

Телега взлетела вслед за ослом. Седоки с чемоданом – вслед за телегой.

- Но-но-но, - пожурил осла Пантелеймон, - Не балуй!

- А Фима? – Венька, хоть и прикусил во время этого полёта язык, прекращать свои расспросы не собирался, - Фима тоже клоун?

- Фима-то? – смущённо почесал правый бок Федулыч, - М-м-м…

Похоже, этот Венькин вопрос окончательно загнал его в тупик. Пантелеймон кряхтел, елозил в телеге, закатывал к небу глаза.

- Фима-то? – повторил он, с трудом подбирая слова и делая между ними километровые паузы, - Фима… Клоун… Наверное… Конечно… А как же… Раз Сима клоун… Куда Фиме деваться… Клоун… У нас тут вообще… Клоун на клоуне сидит и клоуном погоняет.

- А представление? – загорелся Венька, - Представление они мне покажут?

- Они?! – как будто удивился Федулыч, но тут же спохватился и весело закивал, - Покажут! Такое представление покажут! Закачаешься!

Пантелеймон чему-то усмехнулся. Подхлестнул легонько Василия. Василий побежал шибче. Телега закачалась. И Венька закачался, разлёгшись на дне и раскинув в стороны руки. И небо над его головой закачалось тоже – вместе с набежавшими невесть откуда белыми кучерявыми облаками.

Совсем уже скоро они приедут на место. И там наверняка будет такой белый шатёр. Называется шапито, Венька знает. Из шатра навстречу им выскочат Сима и Фима – в широченных брюках и с красными поролоновыми носами. Они обрадуются Веньке и станут смеяться, прыгать, стоять на голове и ходить на руках. И покажут своё лучшее в мире представление. И…

- А я вот тоже тебя спросить желаю, - бесцеремонно влез в Венькины фантазии Федулыч, - Что у тебя там, в чемодане? Тяжёлый, будто кирпичами или булыжниками какими набит.

- Понимаете…, - Веньке было как-то неудобно признаваться, и он теребил солому, ковырял край телеги, мучительно соображая, что бы такое сказать.

Врать было неудобно и стыдно. Говорить правду – ещё неудобнее. Подумает Пантелеймон, что Венька неженка и маменькин сынок. Засмеёт.

- Вещи там,- в конце концов решился Венька.

Глава 17. Платки и колпаки.

- Какие вещи? – не понял Пантелеймон, внимательно рассматривая раздувшиеся бока чемодана, - Что за вещи? Вторсырьё? Антиквариат?

- Одежда моя. Обувь всякая. Ну… что мама собрала.

- Да? – оживился Федулыч, - Одёжа? А на что тебе столько? Это ж надо, целый чемодан одёжи. С горкой.

Пантелеймон Федулыч цокал языком и недоверчиво качал головой. А Венька закатывал глаза, вспоминая, что же там насовала ему мама, и терпеливо перечислял:

- Трое штанов. Шорты, четыре штуки. Полотенца махровые, пять штук. Нет, кажется, шесть. Платки носовые…

- Платки? – заинтересованно переспросил Пантелеймон, - Как ты сказал, носовые? На нос их, что ли надевают?

Возница сипло рассмеялся собственной шутке и энергично потёр свою синюю сливу. Видно, живо представил, как бы он на свой нос платок намотал и какой при этом элегантный вид у него при этом получился.

- Не надевают, - Венька поразился дремучести Пантелеймона, в глубине души надеясь, что уж Сима с Фимой подобным недостатком не отличаются, - А сморкаются.

- В платок?! Сморкаются?! – оскорбился Пантелеймон и гневно зыркнул на Веньку бледно-голубым, как будто выцветшим глазом, - В наших краях платок на голове носят. А вы, городские охальники… тьфу!

Напрасно Венька пытался уверить Пантелеймона, что это совсем другие платки. И на голову, ввиду несерьёзного размера, надеть их никак невозможно. Пантелеймон лишь ворчал себе под нос, грозно шевелил бровями и время от времени, присвистывая, крутил скрюченным пальцем у своего зелёного виска.

- Ну, а ещё что там у тебя? – в конце концов снизошёл он, вернувшись к теме разговора, - Куда вы там ещё сморкаетесь?

- Ещё три свитера, - продолжил Венька, проигнорировав ехидное замечание Пантелеймона, - кеды, кроссовки, сандалии, резиновые сапоги. Куртка на синтепоне. Ещё есть лёгкая, навроде ветровки…

Пантелеймон слушал внимательно, пожимал плечами, удивлённо присвистывал и вскидывал брови. У него самого из одежды явно было только то, что надето на нём: полосатые штаны в заплатках и пиджак, лишившийся из-за плюх-щекотух последней пуговицы.