– Ладно! Пошли!

– Проша! Боюсь я очень! – запричитала Наталья.

– Пошли! – бросил дед.

К дому они пошли не через свой огород, а обошли кружными путями и с улицы зашли в дом.

В комнате Наталья, встав сбоку занавешенного окна, взглянула в него и прошептала:

– Посмотри! Что делается! Боже ж ты мой!

Она взяла подошедшего к окну мужа за руку:

– Прокопий! Умоляю! Только осторожно!

Дед, не раздвигая занавесок, выглянул в окно. Изгородь была повалена. Там, где еще недавно были две кучи, прикрывающие ямы с картошкой, стояла лошадь с телегой, доверху нагруженной мешками. Два немецких солдата споро работали: один подавал мешки из ямы, другой грузил их на телегу. Рядом, опустив голову и сложив перед собой руки, стояла соседка, с которой дед только вчера разговаривал. Закончив работать, немцы отсыпали женщине полмешка картошки, после чего она, кланяясь, задом попятилась с огорода, неся перед собой мешок. Выйдя на дорогу, закинула мешок за спину и бегом бросилась к своему дому. После того как она побежала, солдаты весело захлопали в ладоши и засвистели.

– Зарублю, суку! – сверкнув глазами, прошипел Прокофий и кинулся от окна.

– Сто-ой! – зашептала Наталья, повиснув на нем.

Дед дернулся, но она крепко вцепилась в него, волочась по полу. Прокофий, тяжело дыша, опустил руки и замер. Наталья поднялась с пола и прижалась к мужу.

– Не надо, Проша! Не надо! – шептала она, плача, – Сам погибнешь и нас погубишь! Не стоит того! Проживем как-нибудь, Бог поможет!

В комнату вошла встревоженная Маруся:

– Там опять этот с рыжими усищами!

Дед подошел к окну, выходящему на улицу. Уже знакомый рыжий усатый немецкий солдат, заводил во двор лошадь, запряженную в телегу. Телега доверху была загружена чемоданами и разными узлами. Закрыв ворота, немец зашел в дом. Женщины с детьми юркнули за занавеску, а дед, как и в прошлый раз, остался ждать его у двери.

– Доброго здоровьица! – поздоровался дед, поклонившись, когда открылась дверь, и вошел, согнувшись, высокий немец.

– Guten Tag! (Добрый день!) – выпрямившись и, достав трубку изо рта, ответил солдат.

Он смерил деда взглядом, а затем голосом, не терпящим возражений, сказал:

– Komm mit mir! (Пошли со мной!)

Они опять обошли весь дом. Немец заглянул за занавеску, поздоровался с женщинами.

Затем вышел в коридор и, показав на дверь, ведущую в сторону большей части дома, произнес:

– Dort wird ein Offizier Leben. Dort ohne Erlaubnis nicht zu gehen. Verstanden? (Там будет жить офицер. Туда без разрешения не ходить. Понял?)

Дед кивнул головой, хотя не понял ни слова.

Видимо увидев его нерешительность, немец еще раз показал на дверь и сказал:

– «Nicht зайходить! Tod! (Не заходить! Смерть!)

И для убедительности поднес к голове деда палец, как будто это был пистолет.

– Пуф! – сказал он и добавил, – Verstanden? (понял?)

– Ферштею, гер, солдат, ферштею! – закивал дед и по спине у него пробежал неприятный холодок.

– Leben Sie hier! (Жить, будете здесь!) – продолжал немец и, ткнув пальцем вначале деду в грудь, затем показал на маленькую комнату, – Verstanden? (понял?)

– Ферштею, гер, солдат! – опять кивнул дед.

На улице послышался шум.

Дед вопросительно взглянул на немца, но тот, не говоря ни слова, по-хозяйски открыл дверь. У дверей стоял солдат, который всего несколько минут назад грузил картошку из ямы. Увидев в дверях высокого немца, он немного опешил.

– Was du willst! (Что ты хочешь?) – спросил его усатый немец.

Солдат показал на деда, стоящего за спиной усатого, и зло сказал:

– Er versteckte Kartoffeln von uns! (Он спрятал картофель от нас!)

– Und was? (И что?)

Was? Sich verhőren! Kann er noch etwas versteckt! (Как что?! Хотели допросить! Может он еще что-нибудь спрятал!) – сказал солдат.

– Ich werde es selbst tun! (Я сам это сделаю!) – ответил усатый и захлопнул дверь.

Дед стоял, ни жив, ни мертв.

Немец открыл дверь в комнату и, внимательно посмотрев на деда, произнес:

– Komm mit mir! (Пошли со мной!)

Войдя в комнату, отдернул занавеску и, обращаясь к бабушке Наташе как к старшей, сказал:

– Тряпка, вода, мыть! Bett (Кровать), белье чистый! Schnell! (Быстро!)

И показал в сторону большей части дома.

Наталья со страхом посмотрела на деда:

– Проша! Что он хочет?

– Хочет, чтобы в большом доме все вымыли и белье, в это самое, на кроватях застелили чистое.

– Ja! Ja! (Да! Да!) – подтвердил немец.

Зину оставили с детьми, а Наталья и Маруся, взяв ведра и тряпки, выдраили большую часть дома. Дед же с усатым солдатом разгрузили вещи с телеги и занесли их в комнату. Затем немец достал из чемодана шелковое постельное белье, и женщины одну кровать застелили им. Другие кровати заправили своим бельем. После этого солдат принес продукты и приказал сварить обед.

Во второй половине дня, разбрызгивая грязь, к дому подъехал легковой автомобиль. Водитель открыл дверь автомобиля и из него вышел невысокого роста толстый немецкий офицер. Он надел на голову фуражку с высокой тульей, поправил, блеснувший в глазу монокль. Рыжий солдат, выбежав из дома, вытянулся перед ним и, приложив руку, что-то доложил. Офицер, протянув ему большой портфель, который достал из машины, внимательно посмотрел кругом. Отдав приказ водителю, вошел в дом. Рыжий, последовал за ним следом.

– Немец какой-то важный, да толстый приехал! – шепотом доложил дед, осторожно выглядывая из-за занавески в окно, – Наш-то, наш-то, денщик, наверное. Так в струнку перед ним и тянется!

Через несколько минут возле дома возник немецкий солдат в каске и с винтовкой. Как догадался Прокофий – «часовой».

В этот день помыться не пришлось, боялись выйти из дома. Весь день дед Проша ждал, что вот-вот придет тот солдат, что выкапывал картошку, или рыжий денщик и заставят показать, где он спрятал мясо. Но до утра к ним никто не зашел.

Утром, когда толстый офицер, сев в машину, куда-то уехал, на их половину зашел рыжий денщик. Он опять приказал женщинам вымыть весь дом, где жили немцы. Зина осталась с детьми, а дед, взяв Леньку, все же решил истопить баню. Выйдя на задний двор, они остановились, увидев часового. Но он прошел мимо, равнодушно взглянув на них.

Через три часа, вернувшись домой, дед увидел, что жена чем-то встревожена.

– В байну можно будет скоро идти, – сказал он, и добавил, – Что случилось?

– Да, Люська, кажись, заболела!

Дед подошел к Зине, которая на руках качала запелёнатую Люсю:

– Что с ней?

Зина, молча, положила ребенка на лавку и распеленала.

– Вот, смотри! – сказала она и показала на шею дочери. На левой стороне шеи под кожей величиной с орех была опухоль.

– Еще вчера в два раза меньше была! Я думала, пройдет! – сказала женщина и заплакала, – Неужели и эта умрет! За, что мне такое наказание?!

– Ладно! – махнул дед рукой, – Хватит кудахтать!

Еще раз посмотрел на шишку, спросил:

– От чего это?

– Да кто его знает! – ответила Зина, – Может, что промокли тогда до нитки, когда в Тихвин с Марусей уходили. Но ведь не заболела же Люся тогда, только посопела немного и все!

Воцарилось молчание.

– Хорошо бы хфельшеру показать! – задумчиво сказал дед.

– Да, где ты фельдшера сейчас найдешь! – ответила бабушка Наташа, – Может погреть ее? Сама рассосется!

– Ладно! – задумчиво сказал дед, – Давайте-ка, пока все вокруг спокойно, в байну собирайтесь. А там видно будет.

Прошло две недели. Немцы жили в большей половине дома, не заходя на ту, где располагались хозяева. Вели они себя тихо, правда вечером у толстого офицера собирались другие офицеры, и тогда была слышна музыка и шум. Хозяева, если требовалось выйти из дома, ходили через задний двор, стараясь как можно меньше попадаться на глаза немцам. Особенно шумно было вчера 8 ноября. Денщик, зайдя к ним утром, как обычно заставлять женщин мыть полы и убираться не стал, а сообщил, что господин офицер сейчас отдыхает, так как всю ночь праздновал взятие Тихвина победоносными войсками вермахта. Он принес продукты и приказал готовить обед, хотя в их огороде, там, где они когда-то прятали картошку, немцы поставили полевую кухню. Картошка, которую дед с Лёнькой тогда принесли, давно закончилась, а мясо, спрятанное в подполе, доставать боялись и берегли его до крайнего случая. Питались тем, что оставалось после немцев, да еще Лёнька, почти каждый день приносил полную миску каши от полевой кухни. Однажды, это было сразу после того, как немцы поставили полевую кухню, Лёня стоял в огороде и смотрел, как повар-немец в белом фартуке накладывал большим черпаком кашу солдатам в железные термоса. Те, выстроившись в очередь, смеялись и шутили друг над другом, а получив продукты, закрывали термоса и уходили в свои подразделения. Посмотрев какое-то время на все это, мальчик забежал домой, взял алюминиевую миску и встал за солдатами к кухне. Когда подошла его очередь, он протянул миску повару. Тот вначале хотел его прогнать, затем немного подумал и сказал: