79. ВОИН АГАМЕМНОНА Смутную душу мою тяготит Странный и страшный вопрос: Можно ли жить, если умер Атрид, Умер на ложе из роз? Все, что нам снилось всегда и везде, Наше желанье и страх, Все отражалось, как в чистой воде, В этих спокойных очах. В мышцах жила несказанная мощь, Нега — в изгибе колен, Был он прекрасен, как облако, — вождь Золотоносных Микен. Что я? Обломок старинных обид Дротик, упавший в траву. Умер водитель народов, Атрид, — Я же, ничтожный, живу. Манит прозрачность глубоких озер, Смотрит с укором заря. Тягостен, тягостен этот позор — Жить, потерявши царя! 80. АНДРОГИН Тебе никогда не устанем молиться, Немыслимо-дивное Бог-Существо. Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться, Мы верим, мы верим в Твое торжество. Подруга, я вижу, ты жертвуешь много, Ты в жертву приносишь себя самое, Ты тело даешь для Великого Бога, Изысканно-нежное тело свое. Спеши же, подруга! Как духи, нагими, Должны мы исполнить старинный обет, Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя И, вздрогнув, услышать желанный ответ. Я вижу, ты медлишь, смущаешься... Что же?! Пусть двое погибнут, чтоб ожил один, Чтоб странный и светлым с безумного ложа, Как феникс из пламени, встал Андрогин. И воздух — как роза, и мы — как виденья, То близок к отчизне своей пилигрим... И верь! Не коснется до нас наслажденье Бичом оскорбительно-жгучим своим. 81. ОРЕЛ Орел летел все выше и вперед К Престолу Сил сквозь звездные преддверья, И был прекрасен царственный полет, И лоснились коричневые перья. Где жил он прежде? Может быть в плену, В оковах королевского зверинца, Кричал, встречая девушку-весну, Влюбленную в задумчивого принца. Иль, может быть, в берлоге колдуна, Когда глядел он в узкое оконце, Его зачаровала вышина И властно превратила сердце в солнце. Не все ль равно?! Играя и маня, Лазурное вскрывалось совершенство, И он летел три ночи и три дня И умер, задохнувшись от блаженства. Он умер, да! Но он не мог упасть, Войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, Но были слабы силы притяженья. Лучами был пронизан небосвод, Божественно-холодными лучами, Не зная тленья, он летел вперед, Смотрел на звезды мертвыми очами. Не раз в бездонность рушились миры, Не раз труба архангела трубила, Но не была добычей для игры Его великолепная могила. 82. ПОКОРНОСТЬ
Только усталый достоин молиться богам, Только влюбленный — ступать по весенним лугам! На небе звезды, и тихая грусть на земле, Тихое "пусть" прозвучало и тает во мгле. Это — покорность! Приди и склонись надо мной, Бледная дева под траурно-черной фатой! Край мой печален, затерян в болотной глуши, Нету прекраснее края для скорбной души. Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг, Я для него отрекаюсь от призрачных благ. Что я: влюблен или просто смертельно устал? Так хорошо, что мой взор, наконец, отблистал! Тихо смотрю, как степная колышется зыбь, Тихо внимаю, как плачет болотная выпь. 83. РЫЦАРЬ С ЦЕПЬЮ Слышу гул и завыванье призывающих рогов, И я снова конквистадор, покоритель городов. Словно раб, я был закован, жил, униженный, в плену, И забыл, неблагодарный, про могучую весну; А она пришла, ступая над рубинами цветов, И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков. Я опять иду по скалам, пью студеные струи; Под дыханьем океана раны зажили мои. Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну, Ничего я не забуду, ничего не прокляну. И, чтоб помнить каждый подвиг, — и возвышенность, и степь, — Я к серебряному шлему прикую стальную цепь. |
