196. РАЙ Апостол Петр, бери свои ключи, Достойный рая в дверь его стучит. Коллоквиум с отцами церкви там Покажет, что я в догматах был прям. Георгий пусть поведает о том, Как в дни войны сражался я с врагом. Святой Антоний может подтвердить, Что плоти я никак не мог смирить. Но и святой Цецилии уста Прошепчут, что душа моя чиста. Мне часто снились райские сады, Среди ветвей румяные плоды, Лучи и ангельские голоса, Внемировой природы чудеса. И знаешь ты, что утренние сны Как предзнаменованья нам даны. Апостол Петр, ведь если я уйду Отвергнутым, что делать мне в аду? Моя любовь растопит адский лед, И адский огнь слеза моя зальет. Перед тобою темный серафим Появится ходатаем моим. Не медли более, бери ключи, Достойный рая в дверь его стучит. 197. ИСЛАМ
В ночном кафе мы молча пили кьянти, Когда вошел, спросивши шерри-бренди, Высокий и седеющий эффенди, Враг злейший христиан на всем Леванте. И я ему заметил: — "Перестаньте, Мой друг, презрительного корчить дэнди, В тот час, когда, быть может, по легенде В зеленый сумрак входит Дамаянти". — Но он, ногою топнув, крикнул: — "Бабы! Вы знаете ль, что черный камень Кабы Поддельным признан был на той неделе?" — Потом вздохнул, задумавшись глубоко, И прошептал с печалью: — "Мыши съели Три волоска из бороды Пророка". — 198. БОЛОНЬЯ Нет воды вкуснее, чем в Романье, Нет прекрасней женщин, чем в Болонье, В лунной мгле разносятся признанья, От цветов струится благовонье. Лишь фонарь идущего вельможи На мгновенье выхватит из мрака Между кружев розоватость кожи, Длинный ус, что крутит забияка. И его скорей проносят мимо, А любовь глядит и торжествует. О, как пахнут волосы любимой, Как дрожит она, когда целует. Но вино, чем слаще, тем хмельнее, Дама, чем красивей, тем лукавей, Вот уже уходят ротозеи В тишине мечтать о высшей славе. И они придут, придут до света С мудрой думой о Юстиниане К темной двери университета, Векового логовища знаний. Старый доктор сгорблен в красной тоге, Он законов ищет в беззаконьи, Но и он порой волочит ноги По веселым улицам Болоньи. 199. СКАЗКА На скале, у самого края, Где река Елизабет, протекая, Скалит камни, как зубы, был замок. На его зубцы и бойницы Прилетали тощие птицы, Глухо каркали, предвещая. А внизу, у самого склона, Залегала берлога дракона, Шестиногого, с рыжей шерстью. Сам хозяин был черен, как в дегте, У него были длинные когти, Гибкий хвост под плащем он прятал. Жил он скромно, хотя не медведем, И известно было соседям, Что он просто-напросто дьявол. Но соседи его были тоже Подозрительной масти и кожи, Ворон, оборотень и гиена. Собирались они и до света Выли у реки Елизабета, А потом в домино играли. И так быстро летело время, Что простое крапивное семя Успевало взойти крапивой. Это было еще до Адама, В небесах жил не Бог, а Брама, И на все он смотрел сквозь пальцы. Жить да жить бы им без печали! Но однажды в ночь переспали Вместе оборотень и гиена. И родился у них ребенок, Не то птица, не то котенок, Он радушно был взят в компанью. Вот собрались они как обычно И, повыв над рекой отлично, Как всегда, за игру засели. И играли, играли, играли, Как играть приходилось едва ли Им, до одури, до одышки. Только выиграл все ребенок: И бездонный пивной боченок, И поля, и угодья, и замок. Закричал, раздувшись как груда: "Уходите вы все отсюда, Я ни с кем не стану делиться! "Только добрую, старую маму Посажу я в ту самую яму, Где была берлога дракона". — Вечером по берегу Елизабета Ехала черная карета, А в карете сидел старый дьявол. Позади тащились другие, Озабоченные, больные, Глухо кашляя, подвывая. Кто храбрился, кто ныл, кто сердился... А тогда уж Адам родился, Бог спаси Адама и Еву! |