Обитатели оказались весьма приветливыми людьми с придурковатой внешностью и ярко выраженным чувством благодарности за предоставленную возможность жить за небольшие деньги в тихом центре. За чашкой чая они поведали мне, что на прошлой неделе ЖЭК нанял подрядчиков и начал перекрывать прохудившуюся крышу, и что деньги на этот ремонт собрали всем домом сами жильцы. А ещё сосед за стеной на балконе козу завёл, которая блеет на весь двор, а уж пахнет так вообще на всю округу.

Я сидел на родной кухне и почти не слышал щебетания квартиросъёмщицы. Я рассматривал старую мебель, краска на которой выгорела от времени и стала тусклой и безжизненной. Смотрел на водопроводный кран, который не менялся уже лет двадцать, если не больше. Я пытался прикинуть, сколько же раз своими маленькими детскими ручонками откручивал его, чтобы напиться прохладной воды после долгой беготни в «казаки-разбойники» на горячем асфальте двора.

Я кивал, делая вид, что слушаю, а когда кивать надоело, поблагодарил за чай, попрощался и вышел на лестничную клетку, едва не сбив с ног какого-то пьяницу. От столкновения у того выпал дымящийся окурок, и он весьма доходчиво объяснил мне, кто я такой и в какую сторону мне немедленно следует пройти. Высказавшись, он поднял с пола свой окурок и, шаркая, поплёлся вверх по лестнице. Я же тихо извинился и заковылял вниз, а когда спустился уже на добрую пару пролётов, вдруг услышал хриплый голос алкаша:

– Серый, это ты был, что ли?

Я замер. На мгновение повисла тишина. Вопрошающий явно ждал ответа, но я никак не решался говорить. Боялся, что догадка может подтвердиться.

Ждать пришлось недолго. Сверху послышались шаркающие шаги и, когда опухшее, небритое лицо оказалось в поле зрения, я не сразу узнал в нём Вовку. Беззубый рот растянулся в широкой улыбке, а чёрно-жёлтые, грязные ручищи уже тянулись к моим плечам, чтобы заключить в беспощадные объятия. Я стоял, оглушённый, шокированный, и с трудом вдыхал тошнотворный запах немытого тела, дешёвого табака и многодневного перегара. А Вовка причитал:

– Старик! Ты куда пропал-то, друг!? Ха! Красавчик! Серый! Вижу – поднялся! Солидняк!

Слово «поднялся» он произнёс с наигранной важностью, протягивая букву «я» и расплываясь в беззубой улыбке.

– Ты как вообще? Вернулся, что ли? – Повисла пауза. – Ёли-палы, это ж я! Ты чё? Не узнал? Вован я! Ну? Друзяка, ёптить! Х-а-а!

Он снова полез обниматься. Я не отвечал и просто смотрел прямо перед собой. Говорить ничего не хотелось.

– Слышь, ну ты чё немой стал?! А? – полушутливо заглядывая прямо мне в глаза, но уже явно начиная сердиться, проорал он. – Это ж я – Вовка! Ну? Вован! Это у меня в организме дефицит фосфора! Помнишь? Мы же с тобой в пробирки ссали хором!

После этих его слов сдержать улыбку уже не получилось, а он как-то сразу успокоился, отступил на шаг, с ног до головы меня осмотрел, продолжая искренне улыбаться, склонил голову набок и тихонько прошептал:

– Серый… – по его опухшим, небритым щекам вдруг потекли слёзы.

Я оторопел. Он смутился, старался улыбаться, но слёз сдержать не мог. Только разводил руками, и отворачивался, часто моргая и тихонько бормоча:

– Ну, вот, мля… Друган приехал… – а потом как заорёт: – Друг приехал, ёли-пали!!! Друг!

Щёлкнул замок одной из квартир. Из-за приоткрытой двери показалось испуганное лицо тёти Муси – нашей общей соседки. Она окинула нас гневным взглядом, фыркнула что-то невразумительное и негромко пробубнила:

– Понажираются… – Затем отвернулась и захлопнула тяжёлую дверь.

Я понимал, что нужно было что-то говорить, но не знал что именно, а тем более – с чего начать. Выпалил первое, что пришло в голову:

– Ты не заболел, старик? Выглядишь, если честно, не очень. Прости за прямоту.

Вовка отмахнулся, утирая слёзы засаленным рукавом уставшей ветровки.

– Да что со мной станется? Я проспиртован как лягушка в колбе. Ни одна зараза не пристанет.

– А живёшь где?

– Как где? Там же, где и раньше – дома у себя! Я как раз к себе шёл, а тут ты на меня набросился! Чуть не убил, подлец! Ты вообще далеко собрался? – На лице у Вовки снова сияла беззубая улыбка.

– Да я в город на один день приехал, вечером поезд, возвращаюсь в столицу.

– А-а-а… Понятно… А я думал, мы с тобой сейчас это… – он сжал руку в кулак и потряс над головой. Я в ответ только пожал плечами. Вовка разом погрустнел, вздохнул, перевёл взгляд на окно и прищурился. Затем, будто внезапно что-то вспомнив, торопливо пролепетал:

– Слышь, Серый, займи чирик, а? Ты в следующий раз приедешь, я обязательно отдам. Сейчас, понимаешь, просто период такой в жизни… Как-то одно на другое наложилось – мама умерла, с работы уволили… Короче, там рассказывать долго…

– Мама умерла?

– А? А, ну да… Да там, в общем, история та ещё – долго рассказывать… Мне-то много не надо, Серый! Так, макарон каких-нибудь купить, а дома кабачки есть консервированные – мамка ещё закрывала, царство ей небесное.

Было ясно как день, для чего ему нужны деньги, но отказать старинному другу не решился. Поэтому и предложил альтернативный вариант развития событий, а Вовка на него с удовольствием согласился. Уже через пятнадцать минут мы сидели под ещё пригревающим октябрьским солнцем на летней площадке небольшой шашлычной, а когда принесли наш заказ, Вовка лихо подхватил запотевший графинчик и так же лихо разлил водку по пластиковым стаканам.

– За встречу! – торжественно продекламировал он и, не дожидаясь, залпом осушил посуду. Не поморщившись. Крякнул, закусил корнишоном, откинулся на спинку пластикового стула и великодушно разрешил:

– Рассказывай!

Я вкратце описал, чем занимался последний десяток лет, а он мне рассказал, как не вышла у него карьера военного, как связался с азерами с рынка, а те его подставили на валюте. Как отсидел он пять лет за эту подставу и как перебивался после отсидки на стройках разнорабочим. И о том, как запил от безысходности, тоже рассказал.

– Ты думаешь, я не понимаю, что я алкаш конченый? Я пьянь, а не идиот, Серый. Не хуже тебя это понимаю. Знаю, что смерть мне будет от водки, но ничего не могу с собой поделать. Да и хочу ли, тоже не уверен. Бабу мне надо путёвую, чтобы в ежовых рукавицах держала. Только где ж её возьмёшь такую, чтоб на меня полубомжа повелась? Если бы баба, Серый, – клянусь! Детей бы завёл! Воспитывал бы! Я бы их в футбол научил… Помнишь, как я в футбол бегал? А!? Всех мы с тобой делали как сынков! Козырная команда была!

Вовка приуныл, глядя на шумящий вдалеке проспект.

– У тебя работа-то есть? – спросил я.

– Ну вообще я на столярке последний раз батрачил. Но там хозяин – та ещё падла – на зарплату прокинул. Я его послал и сейчас вот месяц пока без работы. Но я ищу! Если ты за бабки паришься, то обещаю…

– Да не переживаю я за бабки, угомонись. Если тебя так это волнует, то в следующий раз ты меня угостишь, договорились?

– Не вопрос, старик! О чём речь вообще?

Мы неспешно закончили обед и пешком отправились в ЖЭК, чтобы уладить кое-какие вопросы, связанные с приватизацией квартиры. По дороге Вовка долго пел мне оды о том, какой я молодец, что выбился в люди и всё такое прочее. Я из уважения слушал, а на душе было горько и паскудно. Наверное, от того, что не мог ответить ему тем же.

Чем больше я размышлял о Вовке и о его положении, тем сильнее крепла уверенность, что нужно его как-то спасать. Надо обязательно что-то делать! Он остался совсем один. А как расплакался в подъезде? В общем, не было у него теперь никого, кроме меня, и бросить его, означало бы – обречь на медленную, но верную гибель. Такого морального права у меня не было.

– А помнишь наш чердак? Ну, лабораторию эту и балку деревянную с надписями. – Вовка улыбался, когда говорил это.

Я тоже улыбнулся и кивнул. В груди как-то потеплело и немного заныло. Эдакая лёгкая, но сладостная боль.

– Помню, конечно! Мне та блондинка с обложки «Работницы» до сих пор покоя не даёт. В эротических снах приходит. Помнишь её? В сарафане таком бирюзовом. Она единственная, наверное, без химии на башке была. Остальные все под Макаревича косили.