Со смертью И. Г. образовалась огромная пустота, которую чем дальше, тем будет ощущать острее. Все-таки огромное он занимал место в нашей жизни. <…>

Кроме Кассиля прилично говорил Лидин^[48]. Но и это все.

Кто-то сказал: «Не могут у нас без Святогорского монастыря»!.. Чрезвычайные милицейские меры и толпы шпиков с выразительно тупыми лицами с казенными траурными повязками (жалкая мимикрия!) на рукавах — все это было характерным зловещим и трагикомическим обрамлением похорон, которые могли бы быть широкодушны [sic] и сердечны. Вот в этом вся наша жизнь — новый светлый дух нашей интеллигенции, воспитанной, кстати говоря, Эренбургом больше, чем кем бы то ни было другим, и полицейское охранительство самого дурного пошиба… <…>

Третьего дня приезд Т[они] с девочкой. Отдал ей все деньги, которые были и надо перевести еще.

10 сент. Сегодня американцы передавали по радио 1-ю главу из книги Светланы Сталиной о смерти отца. Пожалуй, ее можно было бы смело напечатать в «Правде» — она полна любви и уважения к отцу. Ну, на то она и дочь. С фактической стороны она не совпадает с известным рассказом о смерти Сталина, напечатанным во Франции, где изображается, что будто бы его нашли уже мертвым и перед этим взламывали дверь. Впрочем, м. б. и взламывали, но это было еще до приезда Светланы на дачу в Кунцево. <…> Светлана писала эту книгу в Жуковке под Москвой: это район, который я хорошо помню — мы там жили на даче летом 1928 года и она называет названия Ильинское, Знаменское и Усово, которые я помню. Помню, что тогда говорили, что поблизости дача Сталина. Потом это стало запретной зоной. Мы жили, помнится, в Ильинском. <…>

Письма от Эммы и Татьяны Тэсс. Телеграммы от Эммы и Гарина. Я написал Эмме, что не приеду сейчас.

Попрежнему болею: то лучше, то хуже. Думаю, что это почки.

Ветви яблонь ломятся под плодами. Яблок так много, что их даже не воруют. Я не помню, чтобы было столько. <…>

Недавно вспоминал, просматривая дневники, свой роман с Надей^[49]. Уж тогда я был в полном говне и почти нищим, но все время хочется сказать: хорошее было время.

Какая подлая штука — память!..

[19] сент. Приехал днем на дачу. Обрываю черную рябину и собираю яблоки. Переделываю статью о Гарине. [о постановке им спектакля «Горе уму»] <…>

Сегодня передавали главу о романе Светланы с Каплером. Что-то я об этом знал, но подробности страшны. В какое время мы жили!

20 сент. <…> Утреннее радио (америк.) сообщает, что Шостакович сломал ногу, упав в кювет, когда спасался на прогулке от машины. И еще одно автомобильное происшествие: Аджубей^[50] ехал пьяный на машине и сбил женщину с ребенком: женщина ранена, ребенок цел. Аджубей арестован.

Вот какую хронику уличных происшествий нам передают из-за рубежа. <…>

Х. А. [Локшина] говорит о том, что я удивительно верно и свободно пишу о Мейерхольде, что я удивительно владею матерьялом, что она не знает лучшего знатока М-да, чем я. Это наверно действительно так. Могу это признать без ложной скромности.

22 сент. Вчера встал в пять утра и в семь часов уехал уже в город встречать Эмму. Их театр встречают представители министерства, театров. <…>

Под вечер у Ц. И. Кин. Знакомство с Дроздовым. Оказывается, мы учились в одной школе. Слух об арестах в Ленинграде. Спор с Кацевой^[51] о книге Светланы. Вчерашний кусок я не слушал. Едем с Ц. И. и Дроздовым в театр на «Мещан». Успех. Разные встречи. Провожаю Ц. И. Уезжаю с поездом 0.49^[52].

2Х сент.^[53] Дни, когда не работаю, так как ежедневно торчу в городе из-за Эммы.

С ней все то же. Второй спектакль «Мещ[ан]» прошел лучше. Вчера были в театре на Таганке. Смотрели «Павшие и живые» и «Антимиры». Первое — прекрасно, благородно, смело, с невероятными вещами. Например, со сцены читают «Гамлета» Пастернака, еще не напечатанный <…>. «Антимиры» претенциозно, неталантливо, дурновкусно (из-за бездарного текста А. Вознесенского) и воспринимается как пародия на манеру театра. <…>

Провожу Эмму и сяду за работу (если не заболею). Надо многое сделать за осень: втрое больше, чем могу. После [ручкой это слово присоединено к началу следующего абзаца:]

Завтра идем на «Послушайте» — спектакль о Маяковском в Театре на Таганке. И в тот же день у меня премьера фильма [ «Зеленая карета»]. Но разумеется, я на премьеру не пойду, хотя 99 из 100 моих друзей поступили бы наоборот^[54].

23 сент. [вклеена вырезка из газеты с объявлением о премьере фильма «Зеленая карета» 26 сентября в кинотеатре «Зарядье» — о жизни и трагической судьбе актрисы Варвары Асенковой (в главной роли Н. Тенякова)^[55]].

25 сент. <…> Эмма не в «настроении», куксится, хотя вчера спектакль прошел триумфально, беспрерывно делает мне замечания (ее болезнь) и в какой то момент — я на грани бешенства, но сдерживаюсь и удираю на дачу.

Завтра в час премьеры мы идем с ней в театр и ей не приходит в голову предложить пойти со мной на премьеру моего фильма, отказавшись от театра. Я зову ее пойти в 10 ч. утра, но это ей слишком рано, хотя от «Москвы» до «Зарядья» 15 минут ходьбы. Ладно! Так мне и надо! <…>

[Лев Гинзбург сообщает о том что Солженицына объявили] рупором антисоветской пропаганды на Западе, сравнили со Светланой Алл-й и потребовали, чтобы он публично отмежевался от своих западных защитников. По словам Гинзбурга, только Салынский как то защищал его. Сегодня об этом же сообщает Бибиси. <…>

Тяжело на сердце. Только надо держать себя в руках и не объясняться, что всегда — пошлость.

27 сент. [с Эммой на даче] Вечером смотрим с Э. «Послушайте» в Театре на Таганке. Это хорошо и благородно, особенно вторая часть.

Из театра едем в Загорянку.

В утренних газетах сообщение о пленуме ЦК с утверждением хоз. вопросов. Шелепин освобожден от должности секретаря ЦК. <…>

Читаю дневник Половцева^[56]. Купил дорогие 2 тома, после того как долго ходил вокруг них. Это не сенсационно, но интересно.

В общем, Россия мало меняется: в 1886 году правительство запретило празднование 25-летия уничтожения крепостного права.

1 окт. <…> Читаю в который раз мемуары Андрея Белого. Они и раздражают и восхищают.

3 окт. Вчера днем ко мне приехал Илья Соломоник и пробыл до нынешнего утра^[57]. Уехал в 12 часов дня. Переговорили о многом. Его рассказы интересны, особенно про то, как он мыкал горе сразу после освобождения из лагеря в феврале 50-го года. Он хороший инженер, любит свою работу и с удовольствием о ней рассказывает. Выяснилось, что он внучатый племянник некогда известного Фрумкина, бывшего наркома в 20-х годах и потом ошельмованного за какую-то «платформу Фрумкина»^[58], о которой я мало знаю. Кажется, он был чем-то вроде «правого», но одиночкой, и не участвовал в оппозициях. По словам Ильи, он исчез в конце 35-го года и погиб в лагерях. Но еще до того он был понижен и находился в опале.

[Бибиси о встрече Филби с сыном]^[59], молодым англичанином крайне левых убеждений, который приезжал к нему из Лондона в Москву. <…> Это одна из самых удивительных историй нашего века!

4 окт. <…> Не помню также, записал ли я о разговоре с Б.^[60] о идеях Солж[еницына] (22 сент.). Проэкт нового «письма» с 500 подписями с требованием реформы устава ССП. Это все наивно. Во-первых: столько подписей никогда не собрать. Как показал опыт «письма 80-ти» — 150 подписей (если добавить ленинградцев) это максимальный предел. Во-вторых, разве дело в букве устава? Дело только в духе времени, а его никакими «письмами» не изменишь. То же самое мне сказал Каржавин^[61].

Собирался сегодня в город, но встал с насморком и сильнейшим кашлем и явной температурой и не поехал.

Чудесный солнечный, теплый осенний день +20.

Мое отшельничество мне по душе. Сижу один и мне никого не надо.