Завтра Илья Сол[омоник] позвал меня к брату, чтобы познакомить с тетками, сестрами М. И. Фрумкина, но наверно не пойду под предлогом гриппа.

Надо побывать у Н. Я., у Ц. И., у Мацкина, у Гариных — и не хочется… Еще надо к Борщ[аговскому], к Ю.Триф[онову].

К Леве не хочется из-за Люси, которая мне стала неприятна после двух эпизодов летом.

5 окт. Из московских слухов. Шолохов прислал в СП письмо о том, что он не желает быть членом СП, если им является Солженицин. <…>

Говорят, что в КГБ создан особый отдел для изучения настроений интеллигенции и он должен также заняться проблемой прекращения самоиздата, о чем Андропов обещал политбюро.

6 окт. <…> Надо бы мне на зиму поискать пристанища в Москве. Что-то не хочется больше остонавливаться у Левы. А приезжать придется, и не раз. Зовет Боря Балтер, но мы с ним очень уж разные.

10 окт. Давно уже я не ощущал такой скуки вокруг. Фальшь и бездарность в подготовке 50-летия, цензурный зажим, тупик в личной жизни и пр. — от всего этого глухая тоска. И как обычно это бывает у меня, страшно недоволен сам собой, хотя, кажется, на этот раз я сам виноват меньше всего.

Недовольство собой, доходящее до презрения к себе, до нежелания начинать утром новый день.

11 окт. <…> Утром придумал кое-что для 3-й картины «Молодости театра», резко ее обостряющее и что, как я все время инстинктивно чувствовал, как раз в ней нехватало.

14 окт. У Борщаговских. Оказалось, что нынче день рождения Саши. В гостях еще две пары: его друзья — одну я уже встречал у него; другая — физик (забыл имя), он же художник-любитель, работающий по майолике.

У Саши заканчиваются съемки фильма «Три тополя»^[62] и на столе лежит верстка рассказов. Но он мрачен. Наступление реакции очевидно, и он думает, что это только начало. Будто бы продолжаются антисемитские мероприятия «на разных этажах», увольнение писателей на Мосфильме и пр. Общая военизация жизни. <…>

15 окт. <…> Недавно пришла в голову мысль: написать биографию Грибоедова. Такой книги нет, хотя монографий вокруг много и матерьял изучен и разработан. Написать не как исследовательскую работу, а как книгу для чтения. Написать для ЖЗЛ. Надо же что-то делать и делать реальное. Бессмысленно писать «в стол», да и подохнешь с голоду.

Нужно искать цензурные и интересные темы.

Хочется еще написать пьесу о Наполеоне по моему старому сценарию.

16 окт. Днем у Левы. Гипотетический спор о том, что бы было, если бы… И Лева начинает выставляться передо мной, давая мне понять, что он смел, умен, принципиален в противоположность мне. Еще до этого он бранит Сашу Борщаговского за «трусость», за то что он много пишет и пр. Как всегда, я, ошеломленный наглостью, терплю, пока не чувствую, что подкатывает что-то и могу сам начать браниться. Но до этого не доходит, так как я срываюсь и ухожу стремительно.

Еду к Саше Борщ[аговскому] и занимаю у него 300 р.

У него Елизар Мальцев и потом Леонид Первомайский^[63]. <…>

Рассказ о Василии Сталине^[64] <…> Жизнь в Казани. Снова грузины и кутежи. После одного его привозят домой в бессознательном состоянии и он умирает от отравления алкоголем, не приходя в себя. Вскрытие показало полное разрушение организма.

Ночью пишу письмо Леве.

17 окт. <…> Перевожу 100 р. Т.^[65]

Послал письмо Леве, м. б. все же зря. Лучше тихо прекратить отношения, чем пускаться в объяснения. Письмо спокойное, но достаточно жесткое.

В ЦДЛ встреча с Борей Балтером и Галей^[66]. Боря говорит о их решении уйти из семей и соединиться. Но они невеселые и какие-то растерянные. Разговор о Загорянке. Боря говорит, что он мне (почему?) рассказал об этом первому. <…>

18 окт. <…> Из Киева Шура Смолярова^[67] <…> [после просмотра фильма]:

«<…> Спасибо от артистов за фильм о нашей «легкой» профессии! Обнимаю. Ш. 10 окт. 67 г.» <…>

Вот этот отклик мне чрезвычайно приятен. Шура театральный (и талантливый) человек и очень требовательный. Ее оценка весома.

Вчера Боря Б. говорил мне, что я «счастливый человек», потому что могу писать не только о наших днях, что я «выговариваюсь» в вещах, подобных эссеям о Пастернаке и Олеше, и могу наслаждаться красивыми романтическими сюжетами. Нет, не так все это просто: и «Зел. карета» была задумана вовсе не безобидной мелодрамой. Еще Боря говорил, что я недооцениваю свое имя как драматурга. <…>

В 2 часа ночи Бибиси передало, что советский спутник осуществил плавную посадку на планету Венеру. В 3 ч. 15 дня последовало подтверждающее это сообщение ТАСС.

Это достойно восхищения!

Как хотелось бы и всем остальным гордиться страной, которая является твоей родиной!

19 окт. Сегодня ночью уезжаю и пробуду в Ленинграде 4–5 дней. Вернувшись, буду форсировать окончание пьесы. <…>

Уже третий день снова сильно болит правый бок.

Опять меня будет бранить Эмма, что не лечусь. <…>

Днем ездил в город ненадолго. Необычайно тепло со мной почему то поздоровался Гриша Бакланов в ЦДЛ. Наверно, прочел что-нибудь мое, бродящее по городу (Пастернак, Олеша). Но вокруг были люди, шум, и он как-то значительно пожав руку, ничего не сказал. Отмечаю это потому, что он последние годы едва мне кивал (тоже неизвестно почему). <…>

23 окт. Вечером вчера у В. Ф. Пановой и Дара, потом захожу за Эммой к концу «Трех сестер».

Около часа разговаривал с В. Ф. Она сидела в капоте за столиком <…>. Говорит чуть затрудненно и лицо как-то искривлено после паралича, но я ожидал худшего. Отвечает вполне разумно.

24 окт. [АКГ возвратился в Москву, едет в Загорянку.] <…>

В городе узнаю, что в Москве фильм идет в 34 кинотеатрах со вчерашнего дня. <…>

Еду обедать в ЦДЛ. Там Балтер с сыном. Боря ушел из дома, но Галя пока не ушла и он собирается ехать в Тарусу жить там в доме Паустовского и работать. Сын на его стороне видимо. Боря при нем, не стесняясь, обсуждает свои дела и дает какие-то советы сыну в его любовных неурядицах. Неплохая сцена для комедии! <…>

Возвращаюсь в Загорянку. Как по колдовству начинает болеть правый бок, совсем не болевший в Ленинграде. Непонятно. Что за черт!

На даче в моей комнате плюс 11. <…> Сад весь облетел. Завтра придется топить.

25 окт. <…> Сегодня в «Литер. газете» цикл невероятно — скверных стихов А. Вознесенского «Зарев». В одном из них он отмежевывается от своих заграничных друзей. <…>

День хмурый, с дождиком. Топлю печку и температура в комнате поднимается до плюс 18. Болит бок.

28 окт. <…> Снова читал Булгакова. «Мастер и Маргарита» меня не увлекает. Вторично берусь за нее и не увлекаюсь. «Белая гвардия» лучше, но испорчена пильняковщиной, а «Театральный роман» — прелесть!

31-го — день рождения Над. Як-ны. Нужно поехать к ней.

29 окт. <…> Очень трудно пишется пьеса. Как-то неинтересно. Все заранее придуманное кажется банальным, а новое не придумывается. Впрочем, так у меня почти всегда. Вот «Зеленая карета» идет с успехом, а писалась со скукой и напряжением. Это мой большой личный недостаток — неумение работать по плану. Т. е. я конечно работаю, но с усилием и неохотой. И, если быть справедливым, многое из недурно написанного я писал со страшной скукой.

30 окт. <…> Я разболтался во второй половине лета и все не могу взять себя в руки. Причин на это хватало: безденежье и неясность с выпуском фильма, болел, впечатление [поверх зачеркнутого шариковой ручкой: «шок»] от романа Солженицина, нарушение всех бытовых планов из-за задержки тиражных и т. п. Трудно работать, находясь в неспокойном состоянии и изобретаю — у кого бы еще занять.

31 окт. Примирительное письмо от Левы. Нет, не хочется ему звонить. Надо бы отмолчаться, а я пишу ответ — полупримирительный. Зачем? Сам сразу жалею. Пусть живет, как ему угодно. Кажется, наши отношения исчерпаны. Его жизненный несерьез меня раздражает и никакие объяснения ничего не объяснят.