Винцент Шикула

Каникулы с дядюшкой Рафаэлем

повесть

Рисунки В. Чапля

VINCENT SIKULA

PRÁZDNINY SO STRÝCOM RAFAELOM

MLADÉ LETÁ. BRATISLAVA. 1966

ПЕРЕВЕЛА CO СЛОВАЦКОГО В. В. ЧЕШИХИНА

В 1966 году в Праге проходил Международный конкурс книг для детей и юношества под девизом «Для молодёжи атомного века». Первую премию на этом конкурсе получила повесть молодого словацкого писателя Ви́нцента Ши́кулы «Каникулы с дядюшкой Рафаэ́лем».

В весёлой непритязательной манере рассказывает повесть о деревне Гру́шковец, «самой обыкновенной деревне, как и все», и о знаменитом деревенском оркестре, в котором играет на геликоне герой повести одиннадцатилетний Винцент.

Но за этим непритязательным весёлым рассказом встаёт жизнь современной словацкой деревни со всеми её заботами и радостями.

ГРУШКОВЕЦ

Гру́шковец — самая обыкновенная деревня, как все. По обе стороны улицы — домики, и перед каждым растёт груша.

В этом особенность нашей деревни. В других-то перед домами вы найдёте ну хоть орехи, сливы, яблони или черешни. И некоторые деревни так и называются — по деревьям.

Так, к примеру, у нас есть Верхние и Нижние Ореша́ны, потом Яблонец, который раньше назывался Га́льмешем.

А что такое Гальмеш? Никто не знает, и я тоже. А яблоко-то всякий знает. А тому, кто яблоко знает, и груша не в диковинку.

Там, где плодовым деревьям не повезло, и деревни по-другому прозваны: Ве́рбова, Ясенева, Ду́бовец, Ду́бово, Гра́бушица или Сосновка.

У нас болтают, будто первые тачки появились в Сосновке.

Нашим предкам тачки служили для перевозки тяжестей. На тачке, скажем, можно переправить к соседу мешок картошки или зерна. А если первые тачки в Сосновке появились, так и деревню назвать следовало бы в честь такого человека, который тачку придумал. Может, звали его Ма́цак, По́лякович или Ла́буда. И деревня должна была бы называться Ма́цаковка, По́ляковичева или Ла́будова, Ма́цаковцы, По́ляковичевцы или Ла́будовцы.

Есть ещё и другие деревни: Играм, Ча́тай, Ба́гонь, Ци́фер, Го́цног, Штефа́новка, Ка́плна, Ча́ста, Выпыта́лец.

Откуда взялись такие названия, можно голову ломать хоть до самых святок. Не лучше ли взять велосипед и поехать по деревням, подмечать в них всякие особенности и спрашивать у людей: «Эй, послушайте! Почему Багонь называется Багонь?» Только поосторожней спрашивайте: ведь кое-где на вас и обидеться могут. В Чатае, например, не выговаривают «р»: вместо «гурьба» говорят «гульба», вместо «вихор» — «вихол». В Штефановой каждый второй мальчишка — Ште́фан. Частане в гости часто ходят, в Играме музыку любят, хорошо поют. Измеринцы вечно что-то меряют. Жители Выпытальца все страх как любопытны. Встретят кого-нибудь и давай выпытывать да расспрашивать о чём попало:

— Вы откуда?

— Из Грушковца.

— Из Грушковца?

— Да.

— Из какого? Из какого это Грушковца? Ха-ха-ха!

— Как — из какого? Двадцать, что ли, Грушковцев-то?

— Хе-хе-хе!

— Чему вы смеётесь?

— Чему? Хе-хе-хе-хе! Так, значит, из Грушковца? Хи-хи-хи-хи-хи! Это ведь у вас колокол?

— Какой колокол?

— Ну, тот самый!

— А нам как будто колоколов хватит: три их у нас. В будни звонит один, в воскресенье — все три.

— Ну тот самый, из-за которого вас рваными-драными дразнят. Хи-хи-хи!

— И такой колокол есть. Ну так что? Хоть сто колоколов звони, а наш-то всегда распознать можно!

— Распознать? Хи-хи-хи-хи!

Вот видите. Выпыталицкие-то ещё и насмешники вдобавок. Ни за что ни про что высмеют. К счастью, в Грушковце никто ещё из-за колокола не обижался.

Так оно и есть.

Не обыкновенный наш колокол-то! Обыкновенный где угодно найдётся, а такого, как наш, хоть весь свет пройди, ни за что не встретить. Издалека, за несколько километров, вдруг вы слышите знакомый голос: рванн-дранн… дранн-рванн…

Раз уж вспомнился мне колокол, нужно сказать и о грушковецком духовом оркестре. Его знают не меньше колокола, и грушковцы по праву им гордятся. Я ведь и собирался начать как раз с нашего духового оркестра, да в то время у нас полдень отбивали, вот я и заговорил о колоколе, чтобы ненароком не забыть о нём.

В деревнях-то духовые оркестры постепенно на нет сходят. Молодым музыкантам по душе больше джаз, а у стариков — ни одного зуба во рту. А как на трубе беззубый сыграет? Где там!..

Встретятся два старичка, один из них когда-то капельмейстером был. Заглядывают они друг дружке в рот да головой качают: передних-то зубов давным-давно не осталось.

Вот старички и ведут, к примеру, такой разговор:

— Марш Ра́коши знаешь?

— Ну, как не знать!

Другой старичок, выпятив губы, насвистывает несколько тактов.

— Хороший был марш! — растроганно говорит один старик.

— Просто замечательный был марш! — ещё растроганнее восклицает второй.

— И «Победу» помнишь?

— И «Победу» помню. Как же! И «Злату Прагу», — начинает перечислять первый.

— Прекрасные марши были.

— Отличнейшие марши… Слыхал я, будто в Грушковце и по сю пору «Злату Прагу» играют, — сообщает первый, помолчав.

— «Злату Прагу»? — переспрашивает второй.

— И «Злату Прагу» и «Победу», — отвечает первый. — И ты знаешь, Йо́жка, на ком всё держится?

— Да на ком там оркестр держаться может? На старом За́грушке только. Когда он молодой был, кое-что усвоил и ничего не перезабыл.

— На нём весь духовой оркестр держится, — повторяет первый и снова растроганно качает головой.

— Потянет ещё немного — и конец. Совсем дряхлый стал.

— В прошлый четверг ждал я поезда в Ше́нквицах…

— В Ча́никовцах, — поправляет второй.

— В Шенквицах…

Шенквичанам название «Чаниковцы» не нравится, вот они и называют свою станцию по-старому.

— Ждал я там поезда, наконец примчался он с грохотом… И тут из одного вагона выскакивает Загрушка, а за ним остальные музыканты посыпались. Не все ещё на перрон выбраться успели, а кто-то уже Загрушку за полу дёргает.

— Грянем, что ль? — прогудел этот дядька.

— Грянем! — ответил Загрушка.

— Что ж мы отхватим? — спросили музыканты.

— Отхватим-ка «Злату Прагу»…

Я и опомниться не успел, а музыканты уже в круг стали да как грянут. Пассажиры из вагонов в окна высунулись, на перроне со всех сторон оркестр обступили.

— Что тут такое, что за музыканты? — спрашивают.

— Из Грушковца музыканты. Знаете небось старого-то Загрушку?

— Загрушку? Это какого?

— Капельмейстера.

— А едут они откуда? — спрашивают пассажиры. — Со свадьбы, что ли?

— Зачем со свадьбы! В Цифере на похоронах играли!

— На похоронах? Вот тебе и раз! А тут этакую весёлую завели?

— Сами слышите. Покойнику сыграли, теперь живым играют.

— Кому же они играют?

— А всем. Это вам не филармония. Филармония только для радио играет да тем, кто в Братиславе живёт. А грушковецкий духовой оркестр хоть кому сыграет.

— Ну-ну! Так ведь это разные вещи!

— Понятно, что разные. Грушковецкий оркестр играл в Цифере, а филармония в Цифер не приедет.

Первый старичок и сказать не успел, а второй уже смеётся.

— Духовой оркестр играл в Цифере, а в Цифер филармония не приедет! — ещё раз повторил первый.

Потом он глянул на своего приятеля, увидал, что тот смеётся, и давай сам смеяться. Сначала потихоньку, а потом всё громче и громче. Беззубый рот разинул и глаза выпучил так, что слёзы брызнули.