Возвращаюсь к нестандартным ситуациям и абстрактным конструкциям. Выделение необычного человека из толпы происходит за счёт интерпретации его поступков и сравнения их с обобщённым образом этой толпы. Если совпадение налицо, относим его к стаду, если нет – клеймим. И при этом каждый человек не просто выносит своё суждение, он ещё и предполагает суждение остальных членов группы, проверяя и своё собственное нахождение в группе при таком приговоре, и, соответственно, это своё суждение – на состоятельность.
Если у группы недостаточно слов, чтобы однозначно классифицировать выделяющуюся персону, либо произойдёт развитие языка и появление нового эпитета (статуса), либо персона будет осуждена с «закрытием глаз» на часть фактов и названа уже имеющимся эпитетом.
Хорошим примером являются оценки положительных и отрицательных персонажей в кино и литературе.
И положительный, и отрицательный персонажи могут в равной мере совершать совершенно одинаковые с точки зрения светского закона поступки, убивать одинаковое количество окружающих людей, нарушать морально-этические правила, идти напролом, вести паразитический, вредный, опасный, неправильный (нужное подчеркнуть) образ жизни, – словом, грешить по полной программе. И почему-то у одного из них все эти факты на поверхности, обсуждаются и порицаются обществом, и справедливой расплаты ему за них не избежать. А вот второму это прощается, будто бы так и должно было быть.
Недостаток слов и, самое главное, отброшенных фактов на уровне обобщения и закона приводит к тому, что мы вынуждены клеймить лишь крайностями – «хороший» или «плохой», например, причём лишь по ограниченному списку критериев. При этом, хорошим считается тот, кто отнесён к толпе (к стаду, группе, команде и т. п.), а плохим – выделяющийся, имеющий нестандартную точку зрения или даже поведение.
Сравните с этой позиции поведение в ресторане быстрого питания трёх людей. Михаил знаком не просто с этикетом, а ещё и с его историей, назначением (обоснованием), применимостью и значением. И он в данной ситуации принимает решение не обращать внимания на догмы и правила поведения в ресторанах, поскольку понимает, что эти правила были созданы не для этого заведения. И ест себе, не заморачиваясь, звонко чавкая.
Пётр вообще никогда толком не слышал об этикете и даже термина такого не знает. Простой человек, простая жизнь, ему ни этикет, ни тем более такие высшие материи, как отношение к его персоне окружающих, мягко говоря, неважны. Не в его рефлексах. И он точно так же громко и звонко чавкает, не уступая Михаилу.
Мария никогда не слышала и не задумывалась об истории этикета, но родители, желая дочке хорошей жизни с принцем, приучили её всегда первой входить в лифт, пользоваться салфетками, ножом и вилкой, тихо смеяться и писать «Вы» с большой буквы. И она пребывает в абсолютной уверенности, что является эталонным носителем норм этикета, имеет право судить окружающих в части соблюдения оного, и это слово должно восприниматься окружающими, как божественный мотиватор изменения поведения. Глядя под звонкое чавканье на капающий с рук Петра и Михаила кетчуп, она однозначно классифицирует их как быдло. Ведь она сама режет ножом бургеры на маленькие кусочки, ест их не иначе как вилкой, вытирая губы салфеткой после каждого куска.
В этой картине Мария аллегорически представляет толпу. Михаил – гения. Пётр – быдло.
Сточки зрения толпы выделяющийся человек плохой. Куда бы он там ни выделялся. Ведь оценка ведётся не по уровню знаний или решениям – эти факты были отброшены при обобщающей классификации. Оценка ведётся по объёму кетчупа на столе и на губах после еды. А ведь, согласитесь, чисто случайно и Пётр по этому показателю мог оказаться лучше Марии. Если бы был ловким, внимательным и голодным любителем кетчупа и не проронил бы ни капли.
Разница в отношении и оценках толпой падших и возвышенных людей скрыта в языке, в присваиваемых ярлыках – именно отсюда разночтения. Ведь ярлыки выносятся на уровне интерпретаций, то есть на основе личного отношения, а относятся к уровню обобщений, то есть предназначены для оценки и взаимодействия с носителем ярлыка всех окружающих.
Откуда такая ограниченность языка?
Оттуда, что у людей нет нужды в том, чтобы говорить правду, чтобы какое-то слово однозначно говорило о сути предмета, отношения или понятия. Особенно это относится к тем сферам жизни, где есть возможность влияния на других людей: эмоциям, чувствам, поведению, всем тем товарам и предметам, которые символизируют определённые социальные группы и статусы и т. п., а также к тем понятиям, которые связаны с властью над людьми и управлением: политике, продажам, рекламе, образу жизни и так далее.
Что это за сферы влияния такие и что за управление понятиями?
Забегая вперёд, отмечу, что это те самые социальные группы и статусы, которые человеку очень желанны, но в которых он не является ревизором. Создание новых понятий, по сути, ведёт к созданию альтернативных социальных групп, в которых человек уже обладает необходимым статусом. Для самого человека, с позиции психики, это договор с богом, для всех остальных – обучение.
Простым языком, это те части нашей жизни, в которых удалось обмануть толпу.
Каждый из нас в обычной жизни сталкивается с тем, что какие-то свои чувства он вынужден прятать или даже отрицать, а какие-то чувства и потребности – наоборот, демонстрировать. Вынужден, потому что от него этого ждут, потому что должен, потому что он считает это правильным или логичным (см. ниже «Идеальный человек»), Во всех тех случаях, когда не сделать этого означает что-то плохое, а сделать – что-то хорошее.
При этом, кроме этого великого «добра» и «зла», в конкретной проблеме и конкретном выборе, у человека есть ещё десятки и сотни желаний и потребностей, которые он учитывает, расставляя приоритеты не по каждому отдельному решению, а по всей системе в целом.
И сказать и сделать или скрыть и недоговорить нужно так, чтобы влияние на все остальные сферы жизни было или позитивным, или хотя бы минимальным. Эти сокрытие или демонстрация чувств и потребностей при их, соответственно, наличии или отсутствии ведут к искажению качественных характеристик.
Такому искажению, при котором человек, говоря «белое», при том что видит на самом деле нежелательное для него «чёрное», сам же начинает наделять это «белое» некоторыми оттенками черноты. Верит в то, что говорит, – для убедительности.
Верит в то, что говорит, потому что иначе у него же самого будет когнитивный диссонанс. И это выражается в языке в виде искажения смысла слов, приставок, усилителей и уменьшителей, дополнительных пояснений или поступков, демонстрирующих истинное значение сказанного слова.
Потом, далее, когда он будет говорить про действительно белое, эта вера останется, и он уже никогда не сможет обозначить белый цвет. Даже когда он дополняет понятия усилителями вроде «по-настоящему белое» или «самый лучший», рано или поздно смысл самих этих приставок и усилителей тоже искажается. И «по-настоящему белое» тоже становится серым.
Пример 1. Обозначение чувств.
Миша и Маша уже давно вместе, их отношения, по их словам, очень серьёзные, близкие, ответственные.
Как они понимают эти слова – серьёзные, близкие, ответственные.
Маша регулярно спрашивает Мишу, любит ли он её.
Для неё этот вопрос может быть всем, чем угодно – от привычного и приятного способа заполнить тишину порцией комплиментов, сравнимого по эмоциям с пожеланием доброго дня каждое утро, до единственного и неповторимого удовольствия от голоса любимого человека, произносящего определённые слова. По настроению – вопрос уже вошёл в привычку, и слова срываются с губ сами собой. Для Миши каждый такой вопрос является вызовом. Он всякий раз воспринимает этот вопрос как результат сомнений любимой в том, как он к ней относится. И если поначалу это было вызовом для его модели ухаживаний, далее стало привычной и скучной традицией, то последние месяцы стало действительно признаком сомнений. Он сам полон сомнений:
«Мы же столько лет вместе! Как можно спрашивать об этом каждый день? Она что, ждёт, что я вот так вдруг в какой-то день могу сказать „нет"?».
И при всём этом он продолжает отвечать ей «Да» на каждый её вопрос. Оба это «Да» воспринимают уже далеко не так, как было пару или десяток лет назад.
Страшно представить, но если они разойдутся и какая-то другая мисс спросит Мишу, любит ли он её, какие бы чувства он ни испытывал, для него ответ «Да» будет полон сомнений.
А самое страшное тут, что это в каждом из нас. И практически в каждом слове.
Пример 2. Отношение к переработкам.
Во время интервьюирования при приёме на работу часто можно услышать вопрос «Как вы относитесь к переработкам?». Заинтересованный в трудоустройстве кандидат, разумеется, с большой вероятностью ответит, что «переработки – это его кредо» и он «жалеет, что в сутках всего 24 часа».
Работодатель помимо непосредственно вопроса держит в голове информацию о том, что:
1. На рынке 100500 аналогичных кандидатов, и острота нужды у них разная.
2. Задачи, которые планируется закрыть данной позицией, учтены в описании вакансии явно не полностью. Есть такие непредсказуемые риски, которые списать буквально не на что и не на кого.
3. Стоимость поиска сотрудника растёт с каждым днём.
4. И ещё куча других предположений с той же логикой – а что ещё говорит «за» или «против» скорейшего приёма именно этого кандидата. Для работодателя это означает, что кандидат, став сотрудником, сможет за оговоренные деньги гарантированно выполнять порученную ему работу, даже если сложность этой работы не соответствует позиции, а ресурсы для выполнения работы были оценены необъективно или с сознательными искажениями. Всё ради победы на рынке, всё ради прибыли владельцев.
Вряд ли кандидат мотивируется в духе «всё для прибыли владельцев». Даже если их прибыль для него и является приоритетом, то лишь опосредованно, через их гарантии стабильности, лояльность, расположение, политические и репутационные «очки», которые не озвучиваются, но имеются в виду каждым из них. «Заинтересованность в трудоустройстве» кандидата не связана с тем, какие проблемы стоят перед владельцами компании. Его заинтересованность определяется простым соотношением: что, по его мнению, он получит/что, по его мнению, он потеряет в жизни.
Для сотрудника фраза означает:
1. Я получу безопасность, так как буду просто-таки бесценным сотрудником.
2. Я получу гарантии, что меня не уволят в кризис. Мы ведь договорились! А мне ещё кредиты выплачивать.
3. Я покажу себя с лучшей стороны. Это редкость в наше время.
4. Да, может быть, придётся поработать пару раз в месяц чуть подольше. Это не страшно.
5. Постараюсь уходить пораньше в те дни, когда работы нет. Казалось бы, говорят об одном и том же, но за простыми словами такой разный смысл.
Если говорить об этой ситуации на уровне обобщения, её можно было бы описать так.
Рынок труда в случае данной вакантной позиции – рынок работодателя, и работодатель этим активно пользуется. Работодатель в курсе предстоящей нагрузки на этой должности, объективно понимает нехватку одного человека для выполнения всех этих задач и видит недостаток компетенций у всех доступных за предлагаемый оклад кандидатов. Поэтому манипулирует: «Хочешь на работу? Соглашайся на переработки!».
Для кандидата в данной ситуации сказать, что он не согласен на переработки, практически гарантированно означает отказ в дальнейшем трудоустройстве. В условиях рынка работодателя он подыгрывает, изображая из себя любителя погнуть спину бесплатно.
А ведь если бы называть вещи своими именами, вопрос работодателя звучал бы так:
– Как вы относитесь к тому, чтобы работать больше, чем мы с вами прописываем в договоре, чтобы я и владельцы компании получили больше прибыли?
А ответ кандидата звучал бы так:
– Мне всё равно, на кого работать, лишь бы платили сейчас и в будущем, именно это мне нужно. До тех пор, пока я не встречу кого-то, кто будет менее наглым, чем вы, я готов буду терпеть всё что угодно.
Разве станет кто-то так говорить на собеседованиях?!
А самое страшное тут, что это в каждом из нас. И практически в каждом слове.
