– Ой, фи! Говоришь прям как Нана, – фыркнула Анфиса.

– Если тебе не нравится человек, Ан, это ещё не значит, что он во всём неправ и к нему не надо прислушиваться, – отметил ей отец.

– Я знаю, что она это из лучших побуждений… Спать велит, чтобы не переутомлялась, следит, чтобы я не сломала себе ничего, запрещая лазать по деревьям. Платье для меня это погладила, но всё равно так бесит! Если уж слушаться кого-то, то учителя по колдовству! – заявила девчонка.

– А кто сказал, что он не будет говорить то же самое? – усмехнулся Альберт. – Разве что платье тебе точно не погладит. Надо ценить, что имеешь. Встречать каждый свежий день с улыбкой. Наслаждаться тем, что живёшь и стремиться улучшать свою жизнь, чтобы хотелось искренне улыбаться. Я вот сейчас вовсю этим занимаюсь, чтобы наша семья стала на ступеньку выше, чем есть.

– Надеюсь, получится, – произнесла Анфиса.

– Вечереет, уже архиепископ должен скоро приехать, – глянул мужчина в окно. – Беги к себе переодеть платье на что-то менее перепачканное травой, а то ты будто в лес маскировку устроила. Я допишу одно послание-задание кое-кому, и пойдём.

На деревенской ярмарке было весьма многолюдно. Ребятня носилась друг за другом с пряниками в зубах, кто нёс пирожок, кто бублик, кто прочие сладости. Ещё даже не все прилавки были заполнены товарами, многое ещё лишь выкладывали, что принесли с собой или разгружали товар. Нигде не было ветровых вертушек, что слегка расстраивало дочку нунция, любящую эти палочки с вращающимися при дуновении цветастыми кусочками бумаги, а некоторые умельцы даже выдалбливали их из дерева.

Тем не менее самые длинные очереди были туда, где угощали бесплатно. Туда же кастрюли каши и кадь масла Альберт и Анфиса в белом платье с розовыми пуговицами спереди помогли дотащить пожилой Августе. Служанка Кетли осталась дома приглядывать за порядком и прибираться на кухне, а Нана с её возлюбленным проводили время вдвоём.

В ноздри ударил приторно-сладкий аромат самого разного варенья. С этого дня девушкам разрешалось есть новые спелые ягоды, а до сей поры довольствовать можно было на гуляниях разве что прошлогодним вареньем. Спрос на вишню с черешней был особо сильным, так как для неё в Империи был установлен строго первый день торговли на Солнцестояние.

Продавали её, разумеется, с самого утра, а кто приезжал за день и выставлял товар уже за полночь да подороже, с наценкой для самых богатых и нетерпеливых. Например, таким был Ирвин. Сколь его знала Анфиса эти годы, мальчишка был в деревне абсолютно свободен, на него не наседали с заданиями на лето, он сам выбирал себе под это время, так как любил учиться и мечтал о военной карьере. И ложиться он мог тогда, когда ему заблагорассудится. Так что, с учётом достатка в семье, мог и самую первую черешню на деревне отведать.

– Ух, сколько всего! – сверкала глазами Анфиса, пока они с отцом тащили всякий поломанный хлам на сожжение у центрального костра. Там же был возведён большой столб с колесом и лошадиным черепом, который полагалось сбивать камешками или огрызками яблок. Кидаться целым плодом считалось недопустимым кощунством, как и швырнуться печеньем или баранкой. Всё, что можно съесть, обязательно должно быть съедено. В крайнем случае использовано приманкой, наживкой или оставлено угощением для духов.

Последнее вообще касалось всех многочисленных ритуалов на летнее Солнцестояние. Проходя мимо домов и изб, Анфиса поглядывала, как крепкие мужики втыкают железные вилки в двери, подоконники и наличники окон. Через сами окна и раскрытые двери был виден аналогичный ритуал и со столами внутри дома.

Много где перед этим на подоконниках и у ворот складывали крапиву в один или несколько слоёв. Босяком теперь разгуливать было опасно. Двери и порог также украшали ветвями боярышника, чтобы упыри даже не думали соваться. Считалось, вампир может войти в дом лишь по приглашению хозяина, а к боярышнику они даже приближаться не хотели.

Дороги, по которым выводят пастись скот, были недоступны для прогулок. Все расхаживали по внутренним деревенским улочкам, пока те пути вспахивали, поливая процеженным отваром из муравьев и посыпая муравьями оттуда же, перемешанными с непроросшими семенами. Тоже некий защитный ритуал, который сейчас проводили старики-фермеры.

– Это что, дайконские яблоки в карамели? – удивилась Анфиса, заметив редкое лакомство.

– Молодильные мочёные яблоки, спрыснуты лимонным соком и облиты горячей, теперь уж застывшей, карамелью. Удивительное сочетание сладости и свежести с маленькой дерзкой кислинкой! – нахваливал торговец.

– Волшебно! Я такие только два года назад видела, когда в Империи объявлялся месяц культуры Дайкона в честь визита посла Набешимы. Такая важная статная женщина, помнишь, мы видели, папочка? – спрашивала девчонка у Альберта.

– Да, личность строгая и упёртая. Я бы не сказал, что переговоры тогда прошли гладко, архиепископ присутствовал и три его нунция, включая меня, – ответил тот.

Нунций был представителем Архиепископа, отправляемым в различные города, куда сам Его Высокопреосвященство добраться по каким-то причинам не мог. Такой человек отстаивал дипломатические интересы Пресвятой Церкви или решал конкретные вопросы на месте. Альберта отправляли периодически в разные уголки империи, а в остальное время, дабы знать, какие именно интересы нужно защищать и представлять, он как раз был при главе церкви на всевозможных слушаниях, мессах и заседаниях.

– Пап, а это наше лакомство теперь или иноземное? – интересовалась Анфиса, похрустывая карамельным яблоком.

– Аккуратнее, принцесса, дай мальчишкам пройти, – притянул Альберт дочь поближе к себе, уступая дорогу нескольким рослым юношам, держащим в зубах по деревянной ложке с сырым яйцом, а руки за спиной.

Это была местная забава для молодых людей перед танцами. Кто первым донесёт яйцо, при этом не уронив и не споткнувшись, тот первым и выбирает партнёршу на танцы. А если повезёт, то и на совместные прыжки через костёр парочкой.

Так что ребята выкладывались по-полной: кто шагал медленно, но уверено, кто нёсся, оббегая народ, стараясь успеть первым и при этом балансируя ложкой в зубах, иные предпочитали притормозить, пока некоторые не сойдут с дистанции, чтобы уже не толкаться и спокойно растратить скопленные поначалу силы в финальном рывке.

С выставленных на полянках железных мангалов доносился пряный и густой аромат шашлыка. Маринад, томаты, чеснок и дорогие специи, которые хранили специально для таких летних праздников, будоражили воображение и заставляли течь слюнки. Анфиса гнала мысли о мясе прочь, вспоминая обидное прозвище от «несбывшегося» наставника, а вот неожиданные фруктовые сладости на дайконский манер манили к себе её внимание ничуть не меньше.

– Яблоки наши, вода, в которой их вымачивали, тоже. Палочки, свекольный сахар и карамель из него – тем более свои, родные. Лимоны вот лонгширские или таскарские, в Империи они не растут. Точнее, не плодоносят, даже если разрастаются и приживаются в южных регионах, – ответил тем временем Альберт, вернувшись к вопросу дочери. – Идея сладости не наша, а остальное всё, кроме цитрусового сока, наше родное.

– Не очень поняла, но раз продают на праздник, значит, можно, – заключила Анфиса. – М-м-м! Вкуснющие!

– В самое сырдечко? – усмехнулся её отец. – Вон как раз закуски из сыров раскладывают, пойдём-ка туда. Не нужно думать, что чужие блюда или наряды превратят имперский народ в безбожников, вот жеж ты фантазёрка у меня.

Сыр дочка нунция очень любила. Считала себя в нём настоящим экспертом, зная разные сорта на вид и на вкус, в том числе козий и овечий. Из поездок обычно просила отца привезти именно сыра с тамошних сыроварен. Мягкие любила мазать на хлеб или печенье, твёрдые могла грызть и так, но больше всего обожала макать в мёд. Салаты и выпечка с сыром были частенько среди любимых блюд. А ещё она любила, когда бабуля обжаривала кусочки хлеба, укладывая между ними ломтики плавящегося сыра, а иногда и что-то ещё: слой ветчины, полоски бекона, небольшую плоскую котлетку, зелень. Многие виды сыра Анфисе казались ещё вкуснее, например, когда они с укропом или руколой.