Их родной Брейтберг, под которым и располагалась это деревня Уислоу, сейчас был довольно крупным, большим центром, где развивались различные ремёсла, были алхимические и парфюмерные лаборатории, мыловарни, сыромятни, ювелирные мастерские и много всего.
Род Крэшнеров всегда находился где-то в среднем классе общества. В роду не было земледельцев и мастеров, по большей части предки Анфисы являлись военными и советниками при разной знати. Сейчас отец её как раз был своего рода поручиком архиепископа и много общался с имперским послом как связующее звено между государством и церковью.
В подробности своей работы он особенно не вдавался, но вот о людях, с которыми знакомился, мог рассказать немало интересного. Кто был настолько набожным, что отдавал почти всё состояние в храмы, кто пытался выпросить благословение на колдовскую деятельность, чтобы помогать людям, кто пытался наладить производство церковных освящённых сувениров, обратив каждую мессу в способ заработка.
– Огненной воды вам привёз к празднику, дорогого сладкого вина, чтобы отметить, – доставал Климент на стол бутыли. – Девочке нашей фруктов, – положил он в пустое блюдце неподалёку несколько персиков, и та, поблагодарив, с радостью взяла себе один, начав с аппетитом вгрызаться во фрукт.
– Помыть, хоть ополоснуть надо было, что ты… – качала головой Августа, осеняя персики и внучку хотя бы крестным знамением, сложив вместе средний и указательный пальцы.
– Бабуль, а что, правда, когда ты уводила коров и бычков на мясо их… ну, убивали? – робко спросила Анфиса.
– Ах, девочка моя, мне казалось, ты уже довольно взрослая, чтобы понимать значение фраз о том, что куры, коровы и прочий скот «даёт нам мясо», – чуть опешила та.
– Ну, они дают и яйца, и молоко, при этом не умирая… – вздохнула девочка. – Даже телят?! – Вопрос относился к предыдущему, насчёт уведённых из хлева, которые туда не вернулись, так как Анфиса припоминала многих, кто у них жил. – Жуть…
– Телятина нежна и полезна. Когда нет больше места, когда достаточно одного бычка на всех телиц, когда попросту понимаешь, что ещё одну корову попросту не прокормишь, то уводишь её на забой к мяснику в деревню. Понятное дело, я никогда не брала и вряд ли захочу брать тебя с собой, я и сама-то это зрелище никогда не видела. Всё происходит за дверью, там он разделывает туши, складывая на столы и телеги, – рассказывала бабушка. – А я потом прошу крепеньких мужичков или парубков, парнишек молодых, чтобы помогли мясо довести. Что-то солится, что-то убирается в каменные сундуки глубоко в погребе, где всегда холодно и оно отлично хранится. Что-то сразу идёт на супы, бульоны, гуляши.
– Без мяса и людей не было. Раньше были охотники и собиратели. Охотники добычу из лесов ели, а собиратели что? Ягод полезных и ядовитых не знали, ели всё подряд да помирали от всякой жимолости.
– Волчьих ягод, – поясняла Августа.
Анфиса только вздыхала. Воображение рисовало несчастных забитых телят, мёртвых куриц, кроликов, с которых сдирают шкурку. От всего этого становилось не по себе, хотелось вытрясти такие мысли из головы, но разум не слушался и буквально не мог после беседы с друидом теперь думать о чём-то другом. Это налетело, как наваждение, едва она вернулась сюда и взглянула на поданные к приезду Климента блюда.
Лукьяна с ними за столом уже не было. Вероятно, уехал так скоро, как мог, пока она била лопухи и разговаривала с лесным отшельником, проехав по мосту ещё до того, как девочка подошла к игравшей там ребятне. Наконец взрослые немного выпили, угостили даже её красным вином в рюмочке-сапожке на пол-глотка. Они парочкой стояли на видном месте в серванте бабули, но сейчас достали лишь одну, как самую маленькую во всём сервизе.
– Отдыхайте, располагайтесь в гостевой комнате наверху, – улыбался Альберт Клименту, но, когда он взглянул на дочку, улыбка эта сошла с его лица. – Пойдём в мой кабинет, принцесса, – поднялся он из-за стола.
Девочка даже в глаза ему смотреть не могла, тут же отведя свой малахитовый взгляд, не зная куда деваться. Накатил такой стыд, что от неё отказался очередной учитель, что она не находила даже слов в своё оправдание. Но ослушаться отца не могла. Раз он велел пойти вместе с ним, бежать и прятаться не имело смысла.
Они обогнули лестницу наверх и двинулись вдоль по коридору в самую уединённую комнату дома. Когда-то здесь просто была спальня Альберта, когда он был маленьким, а сейчас всё было оборудовано в кабинет: несколько шкафов, стопки бумаги, чернила, письменный стол, а позади него – карта региона большим полотном на стене. При этом не так много всего, он ведь работал в городе, а здесь всё это было лишь на экстренный случай, чтобы можно было продолжить какую-нибудь работу или просто сделать ряд важных заметок. А у левой стены стояла небольшая кровать, чтобы отдохнуть.
– Господин Лукьян уехал, Ан. Я думаю, ты всё поняла, раз его нет, – вздохнул Альберт, подойдя к столу, когда Анфиса закрыла дверь.
– Я… правда старалась, пап… – прикусила девочка губу. – Даже сильнее, чем в прошлые разы. Мне казалось, довольно неплохо, какие-то огоньки, какие-то лучики. Концентрация, попытки создать завитки силой воображения. Я даже пробежала, сколько он просил, прежде чем упала, задыхаясь.
– О, тебе не нужно передо мной оправдываться, – повернулся он. – Это я тут не знаю, как сообщать тебе такие новости.
– Я опять тебя подвела, только разочаровываю… Ни в стихийники, ни в медиумы, никуда… Я не специально, папочка, я очень стараюсь! Уж думала, в седьмой раз-то точно всё получится! Хотела в столицу, в Академию… Прости, что я твое разочарование, – всхлипывала Анфиса.
– Так, милая. Я не сержусь, для меня ты всегда будешь моей маленькой принцессой, – нежно запустил он свои пальцы в её красно-рыжие волосы. – Ухо болит?
– Почему ты позволяешь ей со мной это делать? – насупилась девочка. – Почему не запретишь наказывать? Не выгонишь её и не высечешь?!
– Ах, смотри, – присел Альберт на свою кровать, сложив кисти рук домиком перед собой, перебирая подушечками пальцев друг о друга. – Принцессе ведь нужны хорошие манеры и воспитание, ей однажды предстоит взойти на трон, а то и повести за собой войско в случае войны.
– Но я не принцесса… Я дочь помощника архиепископа… – проговорила Анфиса.
– И всё равно это не значит, что надо становиться вульгарной хамкой или быть деревенщиной, – улыбнулся Альберт, – Причешись так, чтобы красное ухо закрывало прядями.
– Красное ухо в красных волосах незаметно, – фыркнула Анфиса.
– Твоя жизнь только начинается, Ан, движется вперёд, расцветая и распускаясь. «Взойти на трон» – это образно. Найти дело по душе, найти себя. Стать тем, кем ты будешь по жизни. Смотри, что я тебе привёз, – достал он небольшой футляр наподобие той шкатулки, из которой подсыпал пряности в свой кофе, и, открыв, показал сложенную золотую цепочку, аккуратно достав оттуда.
– Ого! Волшебно! Настоящее золото? – широко раскрыла глаза удивлённая девочка, глядя, как металл переливается в солнечных лучиках.
– Для нательного креста, а то он у тебя на шнурке, несолидно для принцессы, – ухмыльнулся мужчина.
– Пап, ну перестань, – отвела девочка глаза от такого прозвища. – Я даже не заслужила, – отметила она, погрустнев.
– Я же говорю, мне не важно, сколько у тебя достижений. Я всё равно люблю тебя и принимаю с любыми радостями и неудачами. Просто верю в тебя и знаю, что ты всё преодолеешь, – вручил он дочери цепочку.
– Спасибо, – разглядывала она, водя пальчиками по изогнутым звеньям, потянув за чёрный шнурок, чтобы перецепить его на цепочку. – В самое сырдечко! – прислонила она нательный крест на новой цепочке к центру груди.
– Я бы не хотел, чтобы ты расстраивала бабушку или свою бонну. Старайся, чтобы тебе не оторвали уши за поведение, и веди себя хорошо, – просил Альберт дочурку спокойным голосом.
– А то что? Замуж не выдать без ушей? – усмехнулась Анфиса, косясь на отца.
– Я не подыскиваю тебе женихов, Ан. Выгодный брак – это последнее, что я бы рассматривал для продвижения нашей семьи. Думаю, эти выскочки из Академии магов просто не видят твой потенциал. Ты же помнишь сказку о страшном утёнке, который однажды стал лебедем. А ты у меня и так красавица, вообразить нельзя, что ж ещё более великолепное из тебя вырастет! – мягко улыбался ей отец.
