«Нет, – твердо решила она, – на этот раз, мой любимый, я не подчинюсь безропотно твоей воле. Я боялась потерять тебя и остаться одна. Но теперь, даже если ты меня бросишь, мне не грозит одиночество. У меня будет ребенок!»

С этого дня Эдит больше не виделась с Полем. Приняв решение родить ребенка, она крепко заснула и проснулась через десять часов свежая и бодрая. Однако нельзя сказать, что, отказавшись от Поля ради ребенка, Эдит не страдала. Она все еще любила его, и именно поэтому ей было еще больнее. Поль несколько раз звонил Эдит, но она не подходила к телефону, и тогда он все понял. Для молодой женщины началась новая страница в ее жизни. Она засыпала и просыпалась с мыслью о ребенке, а днем то и дело подходила к зеркалу и изучала свою фигуру, которая вот-вот должна была приобрести округлые формы. Эдит хотела поделиться своей радостью с Ольгой, но боялась осуждения ее стороны. Несмотря на все, она не считала себя обманутой и покинутой, хотя со стороны это выглядело именно так. А что касается бабушки… Эдит, как нашалившая девчонка, умирала от страха при мысли, что будет, когда бабушка узнает обо всем. Конечно, рано или поздно она должна будет рассказать о ребенке, но предпочитала, чтобы бабушка узнала о нем как можно позже.

Ранний звонок в дверь разбудил Татьяну Львовну, и это огорчило ее. В результате сильных болей в пояснице она уже многие месяцы засыпала лишь под утро. Старая женщина, кряхтя и охая, поднялась с постели и прямо в ночной рубашке вышла в коридор. Дверь на кухню была приоткрыта, и Татьяна Львовна увидела внучку, сидевшую за столом с задумчивым видом. Она негромко окликнула ее. Эдит от неожиданности вздрогнула.

– Кто-то звонил в дверь или мне показалось? – спросила Татьяна Львовна.

– Нет, бабушка, тебе не показалось. Это пришла Ольга.

– Ольга? А где же она?

– В моей комнате.

– Ничего не понимаю, – всплеснула руками старая женщина. – Ольга в твоей комнате, а ты мечтаешь здесь на кухне.

– Я и сама ничего не понимаю, бабушка. Ты бы видела Ольгу, на ней лица нет – бледная, вся дрожит. Что-то случилось, но она пока не хочет ничего говорить. Попросила оставить ее одну. Вот я и сижу здесь на кухне и жду, пока она успокоится.

– Может быть, Ольга поругалась с господином Дитрихом? – высказала предположение Татьяна Львовна и опустилась на стул.

– Между господином Дитрихом и Ольгой и раньше возникали ссоры. Но ни разу она не поделилась со мной ни своими проблемами, ни тем, что же явилось причиной их ссоры. Их совместное проживание всегда было для меня загадкой. Нет, бабушка, на этот раз произошло что-то более серьезное.

– Если так, внучка, то нам не стоит понапрасну ломать голову. Пойдем и посмотрим, как там Ольга. Я вот только халат накину.

После того как Ольга осталась в комнате одна, она какое-то время продолжала сидеть с задумчивым видом в кресле в той же позе, в какой ее оставила Эдит. Постепенно ей удалось успокоиться и прийти в себя. Поэтому, когда в комнату вошла Татьяна Львовна с Эдит, она встала и с улыбкой (правда горькой) поздоровалась с пожилой женщиной.

– Олечка, – Татьяна Львовна любовно, по-матерински потрепала девушку по щеке, – ты совсем забыла обо мне. Я уже и не помню, когда ты последний раз была у нас.

– Да, я действительно редко к вам прихожу, – согласилась Ольга и, поддерживая старую женщину под руку, усадила в кресло, а сама пристроилась рядом на стуле.

– Я понимаю тебя, детка. Какие разговоры могут быть со старухой. Мы все старые люди похожи друг на друга. В большинстве своем жалуемся только на свои болезни. Толку от нас никакого.

– Вы неправы, и я сейчас вам это докажу. Но прежде… – Ольга на миг запнулась. – Татьяна Львовна, миленькая, давайте будем говорить по-русски.

– Конечно, конечно… – радостно, по-русски, но с сильным немецким акцентом произнесла Татьяна Львовна.

– Так сложилась моя судьба, что вы, Татьяна Львовна, и ты, Эдит, самые дорогие мне люди, – сжимая руки от волнения, медленно произнесла Ольга, – и мне кроме вас не к кому обратиться за помощью.

– Оля, ты же знаешь, мы всегда рады тебе помочь, – сказала Татьяна Львовна и переглянулась с внучкой.

Эдит в знак согласия кивнула.

– Да, знаю. Именно поэтому я и пришла к вам. Но прежде я хочу, чтобы вы знали, кто я такая на самом деле. Помнишь, Эдит, несколько лет назад между нами произошел разговор. Ты тогда спросила меня, доверяю ли я тебе.

– Помню. Ты еще сказала, что наступит день, когда все мне расскажешь.

– В течение последних двух лет у меня неоднократно были моменты, когда я готова была это сделать, но обязательно что-то случалось, и я откладывала наш с тобой разговор на потом. И вот сейчас, если я не расскажу все с самого начала, вам не совсем будут понятны события, происшедшие этой ночью, которые и побудили меня прийти к вам, – проговорив это, Ольга слегка наклонила голову и после недолгих раздумий продолжила: – То, что меня зовут Ольга Светлова и я родилась в России в деревне Озерки, вам хорошо известно, и это правда. Кроме того, я бывшая заключенная концлагеря «Равенсбрюк», – Ольга, засучив рукав кофты, вытянула вперед правую руку. – Эдит, видишь этот шрам? Тебя всегда интересовало, откуда он у меня. Так вот… на месте этого шрама когда-то был лагерный номер 22493.

– Боже… – прошептала Татьяна Львовна и трижды перекрестилась.

– Чтобы избавиться от этого номера, мне пришлось выжечь его серной кислотой, в результате чего и появился этот безобразный шрам. В 1944 году немецкие войска заняли нашу деревню, большую ее часть они сожгли, а молодых женщин, девушек и ребят угнали в Германию. Не миновала и меня эта участь. В концлагере я провела чуть больше года, – Ольга негромко откашлялась. – Извините, от волнения у меня першит в горле, – пояснила девушка.

– Эдит, детка, принеси Ольге апельсиновый сок. Он там, в шкафу, на верхней полке, – попросила внучку Татьяна Львовна.

Эдит принесла поднос со стаканами, два из них протянула бабушке и Ольге, а третий взяла себе. Ольга сделала несколько глотков и поставила стакан на поднос.

– Все эти годы я много думала о времени, проведенном в концлагере. Пройдя через все зверства, творимые немцами там, я осталась жива, не сошла с ума и не утратила интереса к жизни. Но мой рассказ не об этом, хотя чтобы наиболее полно и точно воссоздать ситуацию, сложившуюся сейчас, мне все-таки придется рассказать некоторые эпизоды из лагерной жизни.

Далее Ольга поведала о событиях, которые описаны в предыдущих главах и хорошо известны читателю. В ее глазах блестели слезы, руки сжимались в кулаки, и она время от времени прерывалась, чтобы успокоиться, так как от волнения у нее срывался голос. Эдит и Татьяна Львовна молча слушали девушку, и им казалось, расскажи им кто-то другой о судьбе Ольги, а не она сама, они посчитали бы это вымыслом или подтасовкой фактов, так чудовищна и невероятна была ее история. В ней все переплелось: безумная ненависть и зверство, отчаяние и боль, нелепые случайности, роковые совпадения и любовь. Граней между всем этим усмотреть было невозможно. Несмотря на повышенное эмоциональное состояние, которое охватило Ольгу при воспоминании о прошлом, она постаралась в своем рассказе быть предельно точной и объективной. Рассказывая о своих взаимоотношениях с Генрихом после того, как он привез ее в Швейцарию, она многое опустила и смягчила. Голос ее при этом звучал не так раздраженно и гневно, как в самом начале повествования. Татьяна Львовна и Эдит невольно обратили на это внимание. Эдит знала господина Дитриха только с положительной стороны, он всегда вызывал у нее восхищение и уважение. Где-то в глубине души она считала, что Ольга несправедлива и жестока по отношению к господину Дитриху. Он так любит ее и так много хорошего сделал для нее… Чисто по-женски она завидовала Ольге. И вдруг эти ужасные подробности о господине Дитрихе внезапно обрушились на нее, и она на миг даже растерялась.

– Олечка, – взволнованно воскликнула Эдит и бросилась к девушке, после того как та закончила свой рассказ, – прости меня, прости…