Но если не пресловутая борьба за дисциплину, то, может быть, андроповские реформы в рабочем вопросе могут свидетельствовать о том, что новый генсек все же намеривался строить в СССР социализм?
Ведь социализм многолик: он может быть и «казарменным», с облавами на «прогульщиков» и «тунеядцев», а может быть совсем другим – «цивилизованным», «обновленным», «реформированным». И надо признать, именно о подобного рода задумках нового генсека построить в СССР «социализм с человеческим лицом» уверенно пишут даже сами социалисты, хотя, конечно, далеко не все, но все же… А вдруг они правильно распознали в Андропове своего? Следует ли и нам рискнуть и поверить им на слово? В самом деле: многие начинания Юрия Владимировича на поприще трудового законодательства выглядят симпатично, даже очень симпатично!.если не обращать внимание на некоторые «мелочи», в которых, как известно, черти и находят себе укрытие от посторонних глаз.
Чаще других из андроповских реформ в области производственных отношений называют закон «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» от 17 июня 1983 года. Принятию такого важного закона, как это было установлено в те годы, предшествовало его широкое обсуждение, начало которому положила публикация 12 апреля 1983 года в печати проекта закона. Подведение итогов всенародного обсуждения и принятие закона состоялось на VIII сессии Верховного Совета СССР. Выступая на ней, Г. Алиев отметил, что новый закон направлен на совершенствование социалистической демократии и существенно расширяет права трудящихся в решении производственных, социальных, воспитательных и других вопросов. В законе реанимировались некоторые элементы производственного самоуправления, утраченные еще в 1930-е годы (в частности, речь идет о так называемом «четырехугольнике», системе, когда наряду с администрацией предприятия в принятии управленческих решений на равноправной основе участвовали партийные, профсоюзные и комсомольские органы). Наиболее важные проблемы, стоявшие перед предприятиями, выносились на общие собрания (конференции) трудовых коллективов. В законе в качестве самостоятельного юридического термина появляется понятие «гласность», в частности, четвертая статья закона декларировала, что «трудовые коллективы участвуют в управлении предприятиями… на основе… гласности, систематической информации о деятельности предприятий, учреждений, организаций, учета общественного мнения». Упоминание «общественного мнения» как нечто такого, к чему следует прислушиваться при решении важных производственных вопросов, тоже было необычным для советской нормотворческой практики. Стоит, наверно, добавить, что в законе делалась попытка привлечь коллективы предприятий к шедшей в стране кампании по налаживанию трудовой дисциплины, этому была посвящена отдельная девятая статья закона, которая так и называлась: «Полномочия трудовых коллективов в обеспечении трудовой дисциплины».
В целом закон носил прогрессивный характер. Но сам по себе он не свидетельствовал о социальной природе и политическом режиме в СССР. Весомые права трудовых коллективов сейчас можно встретить во многих капиталистических странах не только Запада (например – Швеции), но и Востока (например – Японии). Вспоминается и опыт русской революции 1917 года. За рабочий контроль через механизм рабочего самоуправления (собрания трудовых коллективов, рабочие организации и т. д.) рабочие выступали еще до Октября, когда частная собственность превалировала в промышленности. После победы социалистической революции, когда право собственности на предприятия перешло к государству, а само государство стало восприниматься рабочими в качестве своего, родного, справедливого, принцип рабочего самоуправления для рабочих (и особенно для большевиков) потерял свою актуальность. Так что же означало фактическое возрождение лозунгов рабочего контроля в конце XX века? К чему мог привести этот шаг? Мог ли он привести к укреплению советской экономической модели? Безусловно! Но развитие экономики могло пойти и совершенно иначе. Например – по югославскому варианту. А в такой огромной стране, как СССР, это было чревато разбалансировкой системы управления народным хозяйством. Само по себе возвращение к лозунгам 1917 года в 1983 году означало именно возвращение, т. е. шаг (или даже несколько шагов) назад. Никто не спорит, может, это и было бы полезно, но, поворачивая колесо истории вспять, Андропов как бы подчеркивал ущербность осуществлявшейся в стране на протяжении нескольких десятилетий линии развития, как бы подталкивал советских граждан к выводу о необходимости смены курса. Кроме того, следует учитывать, оценивая закон, что на практике происходило расширение прав не рабочих, а заводской администрации, которая теперь получала возможность прятаться за «коллективное общественное мнение» коллектива.
Наконец, сегодня мы можем оценить андроповскую рабочую политику ретроспективно, учитывая, к чему в конце концов она привела, чем обернулась и для страны, и для рабочих. По сути, Андропов и его преемники повторили путь, который проделали в 1918 году правые социалисты. Сперва, находясь в оппозиции, они обвинили большевиков в том, что те национализировали предприятия, а рабочие организации превратили в приводные ремни государственной машины. Придя к власти на некоторых территориях на востоке страны, они поначалу расширили права трудовых коллективов. Но время, когда антибольшевистские правительства считались с рабочими организациями, было крайне непродолжительным. После этого шло возвращение к дореволюционным порядкам, а рабочим указывали их место. Разговоры об огосударствлении большевиками экономики и пролетарских организаций всегда заканчивались одним – разрушением советского рабочего законодательства, упразднением социальных гарантий и возвращением частной собственности, а вместе с ней и капиталистической эксплуатации рабочих. Только на этот раз процесс оказался более растянутым во времени и разделен на два этапа: на первом этапе сам Андропов временно расширил права рабочих, а после того, как их бдительность удалось усыпить, преемники генсека-реформатора Горбачев и Ельцин, которых он сам тщательно подбирал в свою команду, передали созданные трудом нескольких поколений советских людей индустриальные гиганты в частные руки. Все могло, видимо, сложиться иначе, но на практике закон «О трудовых предприятиях» послужил переходной мерой, тараном, разрушавшим плановую советскую экономику.
Итак, итоги нашего разбирательства волне однозначны. Большинство начинаний андроповского времени имело второе дно. В перспективе они способствовали скорее разрушению, чем развитию в нашей стране социализма. Поэтому уж кто-кто, а Юрий Владимирович не заслуживает «обвинений» в «коммунистической ортодоксии». И особенно выпукло это успело проявиться даже не в показушной борьбе за дисциплину, не в косметической демократизации производственных отношений, а в той сфере, которая была центральной, базовой, жизненно важной для советского строя, – идеологии. Как в любом идеократическом обществе, в СССР идеология являлась своеобразным стержнем и одновременно скобами, скреплявшими воедино все остальные сферы жизни: экономику, политику, социалку, культуру, мораль и проч. Анализ разрушительных новаций Андропова в идеологии требует самостоятельного скрупулезного научного исследования, но все же следует остановиться хотя бы на некоторых ключевых аспектах этой проблемы.
Внешне происходившее в сфере идеологии могло выглядеть как борьба за руководство идеологической работой в партии между двумя кланами: андроповским и черненковским. Отчасти так оно и происходило. Для укрепления своей власти вообще Андропов пытался максимально сузить полномочия «днепропетровцев» везде, где это было возможно. Так, в обход официального идеологического аппарата, возглавлявшегося Черненко, Андропов активизировал деятельность параллельных неформальных «мозговых центров», перед которыми ставились задачи ни много ни мало, как научно проработать стратегию будущих реформ. В их основу должны были быть положены совершенно новые принципы, отличные от тех, на базе которых советское общество развивалось все предшествующие годы. Негласно работу эту курировали деятели такого плана, как Горбачев, Рыжков, Яковлев и др.
