– За что?

– За бизнес. Тёрки по работе. Сам понимаешь, передел собственности, источники доходов…

– Да уж, внутренний голос, умеешь ты успокоить. Слыхал я, что дикий капитализм не зря диким называют. Убедил, не пойду в дети больших начальников. В смысле, в зятья не пойду. А то тоже грохнут и разбираться не станут, что я не родной.

Получается, что не всегда хорошо там, где хорошо сейчас. А еще вдруг показалось, что я как бревно плыву по течению. Увидел распределение на руках и пошел как телок туда, куда распределили, и оформился на ту должность, на какую поставили. Хотя нет, воде чуток подергался. Всё равно, не очень активная жизненная позиция у меня. Надо решить, что мне надо и добиваться поставленных целей. А что надо? Жильё, еда нужна, одежда, легитимность. Вроде всё есть, разве не так? Чего загоняться сверх меры. Учусь на дежурного по внеклассной сортировочной станции, наработаю опыт, стану нужным специалистом с правильным послужным списком. Таким кадрам даже в лихие девяностые квалификация позволит на хлеб заработать, правда без масла.

В очередной раз в голове прозвучали мысли про беспросветную муть впереди. Это плохо, то есть хорошо, что предупрежден, плохо, что так и будет. А еще я понимаю, что пока лично мне в ближайшей перспективе впрямь можно особо не дергаться – за жильё в выделенном общежитие берут сущие копейки, на еду и одежду зарплаты хватит. Если, вернее, когда сдам экзамен и стану полноценным дежурным, зарплата будет полная и премия пойдет, одному на жизнь хватит. Один оклад две сотни, а на него еще ночные, а еще премия… Хотя с ночными я маху дал, там только звучит красиво, мол пятнадцать процентов. Но эти проценты не на оклад умножаются, не на ночные смены, а исключительно на ночное время, так что при всей тяжести сменного графика работы, особенно с непривычки, надбавка выходит не более десятки в месяц. А премию получать – надо постараться выполнить месячное задание и не упороть косяка типа схода и не попасть под проверку ревизора. Не сделал в журнале нужную запись или не то время проставил, и готово нарушение!

Но всё равно, три сотни вполне можно получать на руки, а одному с такими деньгами жить можно, еще и на развлечения останется. Вот только с развлечениями в городке под названием Новоузловск не очень хорошо. Танцы, алкоголь и телевизор. Ах да, еще в библиотеке книжки можно брать художественные. И в Москву ездить за впечатлениями, благо не сильно далеко. А скоро в продаже появятся видеомагнитофоны по цене подержанной машины и видеокассеты с иностранными фильмами никакого качества по цене отечественного мужского костюма, вот культура-то попрёт! Весело, хоть в городскую самодеятельность записывайся. А кстати, вариант. Гитарой управлять я могу, если не ошибаюсь. Но тут того, надо пробовать. Ровно как в анекдоте:

– Вы на скрипке играть умеете?

– Не знаю, не пробовал.

При воспоминании о гитаре пальцы сделал характерные движения, руки чуть согнулись в локте. Ага, помнят руки! Причем такое помнят, какое тут еще не играют, так что вполне смогу что-то изобразить. Наверное.

Тепловоз ощутимо тряхнуло в переводной кривой очередной стрелки, которую мы проезжали, так что меня выкинуло из раздумий и почти сбросило с площадки. Эге, надо держаться, а не в облаках витать! Тепловоз заехал на грузовой двор, всем известное проклятое место, где дежурный не видел происходящего и не контролировал маневровую бригаду. И да, это стоило увидеть, особенно мне, молодому специалисту.

На путях грузового двора в полный рост шли маневры. Составитель постоянно отдавал в эфир команды по радиостанции: «Потише!», «Осаживай!», «На два вагона, на вагон, остановка!», «Нажми на башмак» и всякие прочие, позволяющие представить, чем они с машинистом занимаются. Машинист каждую команду дублировал в полном соответствии с регламентом переговоров при маневрах, еще и свистками отвечал. Вот только мои глаза, когда мы въехали на соседний путь, выдали совершенно иную картинку: составитель лежал на травке с закрытыми глазами и периодически кидал в мировой эфир команды, а маневрушка, которой он командовал всё это время стояла неподалеку в заглушенном состоянии, машинист сидел у окошка, подперев голову рукой, а второй он в такой же полудреме жал на тангенту, повторяя команды. Да еще и гудки в воздух подавал. Я просто офигел, как можно спать и при этом имитировать регламент? Как можно спать и гудеть в это же время, не просыпаясь, не подпрыгивая, когда над ухом свистит целый локомотив, да даже не вздрагивая при этом?! Как можно делать кучу всяких дел, не приходя в сознание? Вот что значит опыт!

Вот на кого надо ровняться. А ведь составитель небось еще и поддатый, подумал я. И что делать? Сообщать дежурному? Прикроет товарища, а мне с такой репутацией стукача уже не сработаться с коллективом. Сообщить Старцеву? Прикроет залетчика, чтоб самому без премии не остаться, а я опять попаду в стукачи. Но просто так оставлять это нельзя – человек сам может попасть под колеса, а может коллег подвести. Сказано же – составитель глаза и даже мозг машиниста при маневрах. Ну вас нафиг, пойду я к дежурному по станции, пусть он думает.

Сижу такой на подоконнике в конце коридора, птичек слушаю, а вместо чириканья птичек в левое ухо сыпется стружка, снимаемая с составителя, которого я сдал начальнику смены, маневровому диспетчеру парка С:

– Петровичев, ты совсем охренел! Тебя сколько раз предупреждать надо, чтобы ты на работе на жрал?!

– Я что песни пою или качаюсь? Ты меня на рапопорт не водил, так что попрошу!

– Да пофигу, что ты не качаешься. Один раз, пойми, один раз всего колесо по тебе проедет, и тебя не будет. Да и хрен с тобой, сдохнешь, никто не заплачет, так ведь через тебя куча людей пострадает.

– За жопу свою боишься?

– А хоть бы и так, что тогда? Это последний раз был, когда я тебя прикрыл.

– Понял, проехали. Ну и гнида же этот ваш Фролов. В первый же раз как увидел, сразу заложил начальству.

– Какому такому начальству он тебя заложил? Мне? Так я с ним через месяц в ровнях буду, а через год он моим начальником станет, идиот ты такой! – Я слушал Василия Ивановича Шведова и сам тихо офигевал. Оказывается, тут меня уже взвесили, измерили и расписали как разборку в парке прибытия. В смысле, как поезд, пришедший в расформирование.

– Чего это? Почему начальством?

– Да видно по нему. Грамотный, непьющий, с руководством станции вась-вась, сразу видать: из одной с ними кодлы. Особа, приближенная к императору.

– Да и хрен с ним. На мой век работы хватит. Выгонит ежели потом, пойду в депо составителем. У нас рабочему человеку везде почет. Чо, говоришь, он выше не будет докладывать?

– В этот раз не будет, пока все расклады не изучил. А потом я и сам тебя за шкирбон и Шафоросту отведу, не нужен мне бухарик в смене.

Нехорошо будет, если меня запалят на окошке, получится, что я разговор подслушивал. Хотя я на самом деле его подслушал, но без инициативы со своей стороны. Чтоб составитель не прихватил меня на этом деле, слез с подоконника и зашел в соседнее помещение – пневмопочту. Пневмопочта – супер-сооружение, известное еще с конца прошлого века. Всякие навороченные американские бизнесмены с помощью труб, опоясывавших здания, и сжатого воздуха пересылали друг дружке всякие записочки и свернутые в трубочку документики в цилиндриках. Видать с тех пор появилось выражение насчет «сверни свою бумажку в трубочку и засунь сам знаешь куда».

Так вот это не то! Вместо трехсантиметрового диаметра цилиндриков на нашей станции применяются гильзы калибра сто пятьдесят два миллиметра, а трубы соединяют между собой самые разные здания и посты на территории станции, разнесенные между собой на километры. Забавно смотреть, как гренадерского роста работница технической конторы набивает такой цилиндр пачкой документов, заряжает в пушку, задраивает казенник винтовым замком, а потом стреляет, ударив по красной кнопке кулаком. Трах-бабах, попала! А после грохота выстрела опять тишина, вернее шипение, с которым стравливается воздух или заряжается новая порция, я не знаю нюансов. Выглядит настолько эпично, что на ум приходит орудийная башня главного калибра на каком-нибудь линкоре.