— Вообще, я — за любой эксперимент, который предложит нам господин директор. Но, поскольку речь идет о головах, мне представляется нелишним упомянуть об уместности френологического исследования.

— Вы знаете, что я об этом думаю, — замечает Ледесма, — но мы можем рассмотреть такой вариант. Эксперимент, который я намерен предложить вам, требует широкого подхода. А вы что полагаете, Сисман?

— Я — против, — отвечает Сисман, откидываясь назад.

— Объяснитесь, — тихо произносит мистер Алломби.

— Мы не знаем, о каком именно эксперименте говорит господин директор, — поясняет Сисман.

— Предположим, — вступает Ледесма, — что все сказанное в этом документе — правда. Если мы сумеем подтвердить это научным способом, ответим на множество вопросов. Мы заглянем туда, где до сих пор безраздельно властвовала религия, узнаем, что такое смерть, что есть после смерти.

— То есть вы априори утверждаете, что после что-то есть, — громко произношу я, — а это, на мой взгляд, не слишком серьезно.

— Я ничего не утверждаю, — отвечает Ледесма.

— Это тоже не очень-то научно.

— Без дерзновенных порывов нет науки, Кинтана.

— Вы предлагаете авантюру, Ледесма.

— Вы еще не слышали, что я предлагаю.

Довольно, пожалуй. Я прекращаю свою словесную эквилибристику, призванную произвести впечатление на Менендес, и уступаю слово директору, который, впрочем, даже не рассердился на меня, поскольку во все время нашей перепалки я улыбался в тридцать два зуба.

— Вот что я предлагаю: отбираем неизлечимых больных и отрубаем им голову так, чтобы не повредить речевой аппарат. Я отработал эту технику на водоплавающих птицах и попозже объясню вам что и как. Просим голову рассказать нам, что она чувствует. И за это получаем отличную прибавку к жалованью от мистера Алломби.

Сложно всегда быть человеком высоких принципов. Гораздо проще быть принципиальным в мелочах. «Лучше быть украшением среднего класса, чем выжигой, купающимся в деньгах». «Лишний бокал может навсегда испортить биографию приличной барышне». Со временем начинаешь смотреть на вещи проще.

Очередной вечер. Очередной ужин. Мы уже поговорили о деньгах. Уже прояснили все нюансы оплаты. Как мы вообще жили без этих обещанных золотых гор? Просто сидели и ждали очередного пациента?

Мы поднимаем ножи, отрезаем по куску мяса и кладем его в рот. В начале асадо^[2] мы много говорили, но сейчас за столом воцарилась тишина: все жуют. Я хочу запомнить нас такими, настроенными на праздник. Мистер Алломби ест мясо столь же церемонно, как британцы пьют свой вечерний чай. Он хочет показать, что он настоящий англичанин. За другим концом стола сидит Менендес. Ест салат. Она сама по себе и никому не нужна. Существуют другие, более насущные радости. Я хочу еще вина. Пусть думает, что она мне безразлична.

Доктор Гуриан засовывает пальцы в рот, достает свою вставную челюсть и беседует с ней. Челюсть очень болтлива, и разговор идет в основном за ее счет. Она рассказывает о коровьих жилах, запутавшихся в тайных безднах ее естества, и о покусанных ею дамских задницах.

Мистер Алломби подливает себе вина. Затем на своем ломаном испанском заявляет, что уничтожение индейцев в Аргентине способствовало здоровью зубов будущих поколений. Укрепило моляры и родину. Умерило подмышечную вонь. Позволило нарастить производство бритвенных лезвий (и в качестве курьеза объясняет, что у индейцев не растет борода, тоже мне новость). Умиротворило маточное бешенство наших дочерей и племянниц. Повысило качество борделей.

Ледесма насаживает кусок мяса на трезубый вертел. Он говорит, качая им из стороны в сторону и забрызгивая нас жиром. Рассказывает, как однажды в Берлине попал на пожар в кабаре.

Мы задумываемся о немках.

Пожар начался с сигаретного окурка. Огонь быстро охватил здание, и все, кто был внутри, оказались в ловушке. Когда пламя добралось до спиртного, крыша обвалилась. Не спасся никто. Нужно было ждать, пока огонь потухнет сам собой. Ледесма провел ночь, обсуждая происходящее с другими зеваками. И только под утро вспомнил, что он врач и его услуги могут понадобиться при извлечении тел из-под завалов.

Его перебивает Папини, который вспоминает, что в гробу его матери лежит только одна нога. Какое-то время мы пытаемся представить себе, каково это — носить цветы ноге в гробу. Никто не спрашивает, что произошло с телом его матери.

Ледесма пользуется паузой, чтобы откусить от своего куска мяса прямо с вертела. Затем рассказывает, как вместе с пожарными разгребал обгоревшие доски и завалы. Он обнаружил трех немецких хористок, у одной в кармане был перламутровый портсигар. Он все еще у Ледесмы.

Хихена опирается рукой на раскаленную решетку. Затем демонстрирует нам ладонь, которую пересекают три идеально ровных красных полосы. Он утверждает, что тело горит не произвольно, жар можно контролировать, удерживать в определенных границах.

Мистер Алломби указывает мне вилкой на тебя, Менендес. И бормочет вполголоса: «Эта женщина, я люблю».

Журнал «Лица и маски».

Буэнос-Айрес, 20 июля 1907 г.

«Лечебница „Темперли“ Специализированное учреждение для лечения рака и заболеваний крови.

Если вы хотите навсегда излечиться от рака, используйте противораковую сыворотку профессора Эдинбургского университета (Англия) доктора Берда. Эта противораковая сыворотка применяется в крупнейших клиниках Европы, США и в лечебнице „Темперли“ и дает поразительные результаты.

Лечебница „Темперли“ является единственным учреждением, получившим от доктора Берда право на использование его метода лечения на территории Аргентинской Республики.

Приходите на бесплатную консультацию с 10 до 12 утра по адресу: железнодорожная станция Темперли, лечебница „Темперли“. Вы также можете запросить дополнительную информацию по адресу: Буэнос-Айрес, ул. Боливара, 332, с 13 до 15 часов».

2

Мистер Алломби попытается вскружить тебе голову своей рыжей шевелюрой и тем, что он хозяин лечебницы. Надеюсь, ты окажешься такой, как я надеюсь. Когда он подойдет и начнет говорить с тобой сквозь зубы, я хочу, чтобы ты возмущенно вздернула подбородок и взглянула на него так, словно он предлагает тебе место бандерши в борделе. Верю, что именно такты и поступишь.

Спешка недостойна настоящего мужчины? Хочется думать, тебе нужен настоящий мужчина.

Мы публикуем наше лживое объявление во всех популярных журналах страны. Важные сеньоры читают его у себя дома. Затем кладут журнал на ночной столик. Через неделю он достается домработницам. Видение их мира всегда формируется с недельным опозданием. Они читают объявление и понимают, что в нем нет ни слова правды, но их надежды не столь абстрактны, как у их господ. Они рассказывают о сыворотке кому-то из больных раком родственников. Те отправляются в лечебницу «Темперли», чтобы разузнать об антираковой сыворотке доктора Берда из Эдинбургского университета в Англии. Вот только Эдинбург находится в Шотландии: мистер Алломби намеренно допустил ошибку, чтобы отсеять знающих и въедливых пациентов. Ледесма утверждает, что малообразованные люди не смогут исковеркать свои посмертные речи выспренним словоблудием. Вот так прямо и говорит.

Неизлечимые больные смотрят на нас, словно мы обращены к ним спиной. Некоторые очень тихо произносят: «Я сделаю все, что будет нужно».

В коридорах лечебницы впервые становится тесно. Мы ходим взад и вперед, углубившись в бумаги, и, не глядя на пациентов, громко обсуждаем истории болезни, придумывая на ходу неологизмы и термины на латыни. Люди расступаются в стороны и стараются стать как можно незаметнее. Все койки заняты. В каждой вене по катетеру. По капельницам струится безвредная освобождающая сыворотка.

На этом первом этапе наша задача заключается в том, чтобы больные прониклись доверием к персоналу лечебницы. На втором этапе лечение начнет «давать сбой», иллюзии пациентов постепенно развеются. Пациенты узнают, что оказались в очень небольшой группе (двенадцать процентов), в которой сыворотка не работает. Затем на сцену снова выходим мы и, исполненные значимости момента, предлагаем им принести пользу после смерти, отдать себя в дар науке. Но главное предложение последует позже. Пока что головы остаются на своих местах.