Денис шутливо приосанился. «Ну, а почему нет? – подумал он. – В конце концов, мысль, которую наговорил сейчас Мортон, вполне себе здравая. Кстати, а к чему она, собственно? «Не обесценивай чужого» – монолог начался с этой фразы…».
Он почесал висок. Очевидно, его подсознание, в образе голоса Мортона, «обиделось» на сарказм в адрес чувства. Значит, оно серьезно, глубоко, а потому важно и ценно. Странно только, что все это где-то за гранью сознания, его собственного сознания.
«О-оо, да у тебя немножко биполярка, дружище!» – насмешливая мысль заставила его улыбнуться.
Хотя, с другой стороны, ведь в этих стихотворениях каждая строка, каждое слово имеет подтекст. И здесь тоже – «Чтобы просто признаться». Признаться кому? Ей, звездочке? По ходу, нет. Потому что сначала нужно «мыслью пронзиться». Что сейчас и происходит. Пронзила, факт, что уж там… Теперь, выходит, нужно признаться…»
– Да кому, черт возьми! – не выдержав, вслух воскликнул Денис. – Кому признаться? Ей? Кому ей? Себе? Что я в принципе кого-то люблю? «Кого-то». Бред какой-то…
Но аналитик в его голове продолжал упорно копаться в фактах, порылся и отправил депешу, что их маловато. Значит, нужно читать дальше. Денис вернулся в кресло и взялся за мышку.
Неизлечимо
Четыре коротких строки словно четыре стрелы, просвистев в прозрачном воздухе, замерли на белой простыне экрана. А в глазах, тоже как на экране, только уже огромном, во всю стену как в кабинете Иванова, бешеным вихрем пронеслись все майские события. И посреди всей этой разноцветной круговерти он отчетливо увидел Ирену. Даже не ее, а ее глаза.
«Два изумруда! Да! Зеленые глаза!» – Денис почувствовал, что внутри него будто два оголенных провода зашевелились и потянулись навстречу друг другу. Такое бывало во время «Мартовского шторма», когда он чувствовал, что вот-вот найдет разгадку или решение.
Но Ирена была немкой, и назвать ее «ирландской звездочкой» можно было с большой натяжкой, да и…
Дальше спорить с самим собой Денис уже просто не захотел. Он понял, почувствовал, что нашел ответ, и доказывать эту теорему было просто бессмысленно.
Ирена участвовала в программе. Он видел ее и в реале, и в виртуальной реальности рядом с Мортоном. Ну, хорошо, не совсем рядом, но в одном зале. Образ зеленоглазой блондинки легко подходит под описание уроженки Дублина или Уэксфорда. А Ирена по-английски звучит как Айрин, а айриш – собственно, ирландский.
«Притянул за уши! – скептически возразил он сам себе.
Впрочем, если допустить, что Ирена Вертер и есть та самая загадочная ирландская звездочка, которую искал, ждал и которой заболел Мортон, которой он в итоге посвятил все эти стихи, полные действительно где-то наивного, но искреннего лиризма, то и форма, и суть самих стихов во многом объясняется.
«Это болезнь» – и действительно, несильно, неявно, но в мыслях Денис нет-нет, но возвращался к Ирене, вспоминая ее ожесточенное возмущение при первой встрече, слегка навязчивый интерес потом, внезапную задумчивость в ресторане. «Как помешательство – неотличимо» – да, система нейромодуляции работала безукоризненно. В кинозале Ирена была неотличима от себя настоящей.
– Стало мне ясно. Понял я вдруг. Я болен тобою. Неизлечимо, – Денис проговорил эти слова вслух и замолчал. Даже мысли в голове переглянулись и стихли.
Мортон озвучил то, что Мартов испытал в реале, но пока еще не осознал? Или это смоделировала система? Смоделировала или инспирировала, вдохновила, разбудила наконец давно спавшие чувства?
«Ладно. К черту. Разберемся. Потом. А пока…» – Денис кликнул следующий файл.
Я одного боюсь
Любовь не можем мы «найти».
Не можем взять и просто,
Сломав забор блокпоста,
За нею в даль пойти.
Нельзя так просто полюбить,
Вдруг ощутить,
Что любишь будто.
Под вечер вспомнить, а наутро
Все прошлому оставить.
И забыть.
Нельзя заставить полюбить.
Как не заставить лошадь пить.
Как невозможно научить
Овчарку лгать, а лайку мстить.
Нельзя привыкнуть
Даже к слову.
Вновь обращаясь
К имени родному,
«Люблю тебя! Опять и снова!» –
Нельзя привыкнуть повторять.
Я одного боюсь.
Не жить. Не умирать.
Не страшных снов
И не холодную кровать.
Боюсь твоей любви
Горячее дыханье
Вдруг не услышать.
Потерять.
«Уж лучше будет смерть принять, – уже сам закончил Денис. – Сильно. Но если это интерпретация моих мыслей, то они должны быть о конкретном человеке. Ведь не могут такие мысли и слова существовать отдельно, как улыбка без кота! Ирена? Но еще пару недель назад я не знал о ней, а вскоре она и вовсе исчезла».
Он всерьез задумался, глядя на экран.
Afraid I suddenly won't hear
Your love's hot breath.
Afraid to lose it cause it would be better
To get a death (3)
Только одно чувство способно так тесно связать жизнь и смерть. Это любовь. Слова на экране были красивы, точны, царапали душу. Так написать мог только влюбленный человек. Мортон? Да. Но Мартов – не виртуальный Мортон, и у него нет звездочки, ни ирландской, ни американской. А чувство – есть? К кому? К Ирене? Да, она вошла ему в голову. В голову, но не в сердце, черт возьми! Наверное…
Денис уткнул горящие глаза в теплые ладони и замер, наблюдая, как в черно-розовой мгле бесятся маленькие разноцветные звездочки. «Снова звездочки, – усмехнулся он про себя. – Однако тема становится навязчивой!»
Он с ожесточением потер глаза, вскочил с кресла и заставил себя выйти на улицу. Звезды – это, конечно, круто, но пообедать не мешает. Да и… Он махнул рукой: «В конце концов, я еще не в отпуске!» В итоге в супермаркете в пакет к хлебу, сыру и стейку нырнула пачка «Camel».
Поев, он вернулся за монитор. «Just four words» – следующий файл не обещал поэму, но название обмануло.
________________________
3 Боюсь, я вдруг не услышу твоей любви горячее дыхание.
Боюсь его я потерять, уж лучше будет смерть принять (англ.)
Всего три слова
Всего три слова –
услышать их, узнать,
За них –
За эти три заветных звука –
И все, что есть, и все, что было –
Все отдать.
Невыносимая…
Нечеловеческая мука –
Так долго жить…
Надеяться и ждать,
Но их не слышать,
Не чувствовать, не знать.
Тремя словами
Вселенную обнять,
На них всю жизнь свою сменять.
Тремя словами
Дрожь свою унять,
Тремя словами
Суть твою понять…
Всего три слова
Составляют жизни смысл,
Всего три слова
Удерживают мысль,
Закрыв в душе,
Не отпускают ее ввысь.
Всего три слова
Преследуют корысть:
Слегка умерив ревность,
Подушку по ночам не грызть.
Но что за чудные три слова?
И почему их слышать хочется,
Не переставая, снова?
Чем дороги они, что днем,
Что тишиною сумрака ночного?
Для дворянина, аристократа,
крепостного,
Для пешего и верхового,
Для вестового и штабного,
Для белого, для черного,
цветного?
Заветные и очень дорогие
Неоценимые слова,
И скромность лани
И всю величественность льва –
Переворачивая чувства,
Сводят все к нулю –
Даруя августу прохладу
И нежность – февралю…
Неуловимый отзвук
Ночного волшебства,
Необходим и мушкетеру,
Шуту и королю.
Необъяснимая воздушность
Колдовства
И капитану снится,
