Я не замечал ничего – ни усталости, ни опухших глаз от бессонницы, ничего.

Мне очень нравилось. Это было по-настоящему.

Не игра в лихих мореходов, которые как обезьяны ползают по вантам и знают, чем отличается стаксель от кливера.

Это была настоящая работа.

Тяжелая, опасная, воняющая рыбой, но настоящая…

Парамон работал, матерясь, весело сверкая глазами, с лихостью управляясь с лебедкой.

Алёша и Костя страдали и не скрывали этого…

Странно, оказывается, спустя много лет, Костя, эта сухопутная крыса, стал все-таки штурманом дальнего плавания… Хотя сейчас, стоя по колено в трепыхающейся массе кильки внутри холодишьника с лопатой, он ненавидел море, ненавидел наш МРТ Килька и нас всех…

Его постоянно тошнило, он постоянно ныл и клялся отчислиться…

А потом все-таки стал мореманом…

Не понятно это…

Мы забили холодильник под завязку, кэп Вогеныч, радостно скалясь, хлопал нас по больным плечам и его радостный мат улетал с крепким соленым ветром за горизонт.

Команда тоже радовалась – светила премия, и Вогеныч дал всем выходной.

Мы поплелись к себе в кубрик, а команда всю ночь праздновала окнчание лова, сотрясая все суденышко дружным смехом…

А наутро начался шторм.

Мы вылезли на палубу.

Ветер, свистя на разные голоса в леерах и антеннах, гнал по черным высоченным волнам клочья белоснежной пены.

Море грохотало. Палуба постоянно проваливалась куда-то вниз, потом подхватывала и выталкивала к черным низким тучам.

Наша Килька, скрипя и надсадно тарахтя дизелем, карабкалась по волнам, под тяжестью полных трюмов глубоко и неуклюже просаживаясь в черную шипящую воду по самые борта. В эти моменты по палубе прокатывалась волна, с брызгами разбиваЯсь о надстройки и мачты траловых кранов.

–Вы чего…… ….. мать….. ….. ть …… быстро ……. Мать!!! – кричал сквозь вой ветра и грохот волн Вогеныч. Это он нам.

Чтобы мы спустились вниз.

Костя с Алешей послушно скрылись в кубрике, а мы с Парамоном стояли, вцепившись в леера, вбирая остекленевшими от ужаса перед стихией глазами эту черно-белую бушующую бездну. Ветер сек по щекам, трепал бушлаты, сбивал дыхание, но я почти не чувствовал этого.

Передо мной во всей своей прекрасной свирепости неистово клокотали тонны воды.

Четные и белые краски, с миллионами оттенков.

Звуки, которых раньше я не слышал.

Ощущение полной беспомощности и незащищенности перед штормом завораживало.

Все, что происходило вокруг, казалось нереальным. И в тоже время – это было самое реальное из всего, что я когда-либо испытывал.

Я не думал ни о чем.

Страх сковал настолько, что я упивался им.

Это был какой-то извращенный восторг.

И это было по-настоящему…

В 16 лет все-таки очень здорово чувствовать себя на краю бездны, в которую до конца не веришь…

…Вадим, ты точно уже решил? – Парамон потягивал чай из стакана, сидя у меня на кухне за столом. Мы только что вернулись из бурсы, где получили зарплату и премию за практику. Решили это дело отметить – купили торт, какие-то мясные деликатесы…

Парамон купил две бутылки «Жигулевского», я через Бабочку купил бутылку диковинного импортного пива. Парамон от него отказался – поэтому купил одну. Пиво мы пока не рогали – должны были подойти Скорик с Чичей.

_да чего уже говорить сейчас? – я гладил белую парадную фланку (фланелевая форменная штука такая… типа рубахи… без пуговиц), домой я решил ехать в парадке. Фуражка в белом чехде и перчатки уже были готовы. – Я же рапорт подал, уже подписали, осталось только у начальника специальности подписать и все…

–Жалко – Парамон засопел – Скучно тут будет.

–Да ладно… Что уж теперь… Король умер – да здравствует король!

–Король отмазки – Парамон улыбнулся. – Эх, Все равно жалко. С тобой весело. И не скучно.

–А не одно и то же?

–Нет. Весело – когда ржешь. А не скучно – когда интересно.

–Да ты, брат, философ! Кстати, вот подарок тебе на прощание! – я сходил в спальню и принес Парамону сверток из газеты.

Парамон развернул.

–Блин. Джинсы! Ты с ума сошел – они же стоят как пароход!

–Да не переживай – я у Новика еще комплект гражданы купил – дома-то таких шмоток фиг найдешь… А он мне эти так отдал – они ношеные, но немного…

–А чего Новик вдруг раздобрел?

–Раздобреешь тут – у него торговля идет полным ходом – да я у него накупил вон целую сумку.

–Ты на самом деле Профессор… Тебе правда 16 лет? А то иногда мне кажется, что тебе лет 30 уже.

–Скажешь тоже. Просто везет, вот и все

–Ага. Везет. С мозгами тебе повезло просто. И характер.

–А что с характером?

–Да тебе насрать на всех. Так и надо. Люди – они суки. Гнилые все.

–Да брось. Не все же… Блин, где Чича-то со Скориком? Уже на полтора часа опаздывают!

Скорик с Чичей так и не пришли в тот вечер. Это было странно.

Но так как сотовых телефонов в то время не было, мы с Парамоном решили выяснить причину завтра, а сами все-таки отметили окончание практики и первого курса.

Сидели с ним на бетонной, теплой от дневного солнца, набережной Волги, опустив ноги в воду, наслаждаясь закатом и вечерней прохладой.

Вкусно пахло водой, пылью и приближающейся осенью.

Мы почти ничего не говорили – так, лениво перебрасывались фразами.

Этот вечер был настолько хорош, что не было необходимости перегружать его разговорами.

За спиной застучали каблучки, ветерок донес запах духов.

–Привет – Бабочка как-то резко вынырнула из темноты, в коротком белом платьице из тонкого шелка.

Почему-то девушки сейчас не носят почти таких простых платьиц…

А тогда носили…

Бабочка подсела рядом, подобрав ноги, тут же вытащила из принесенного пакета какой-то сверток.

–Пирог – торжественно объявила она – Сама пекла. С мясом!

Вслед за пирогом, который наполнил сумерки одуряющим ароматом, Бабочка вытащила три бутылки пива.

–Вот! – торжественно потрясла она зеленой бутылкой – Тьюборг! – Бабочка делала ударение на О Дефицит страшный! Кое-как выклянчила сегодня! Смотрите – крышка какая, с колечком!

Мы принялись рассматривать этот страшный дефицит, крышки с колечком, потом начали его дегустировать, закусывая пирогом.

Пирог оказался слегка непропеченным.

И очень соленым.

Но никто ничего не сказал.

За «ТьюбОрг» с крышечками с колечками мы простили Бабочке ее неудачный кулинарный эксперимент.

Вскоре, когда все было выпито и съедено, Парамон засобирался в бурсу.

Мы попрощались с ним и пошли ко мне домой.

Каблучки туфель Бабочки в минорном ритме стучали по асфальту. Я чувствовал на локте тепло ее ладони.

Мы молчали.

–У тебя когда поезд? – тихо спросила Бабочка.

–Завтра забираю документы. Поезд послезавтра поздно вечером.

Бабочка вздохнула.

Я тоже.

–Тебе хоть немного грустно? – Бабочка спросила это почти с вызовом.

–Конечно. И не немного.

Ее пальцы слегка сжали мой локоть.

–Врешь ведь… Знаю, что врешь, а все равно приятно…

Мы по тропинке подошли к моей двери.

–Наська! – раздался голос тети Пани. – Прошмандовка!

Судя по вступлению, тетя Паня была пьяной.

Мы хихикнули.

–Платье напялила позорище одно – трусы торчат, сиськи торчат, голая бы пошла еще! – Тетя Паня грозно потрясла зажатым в сухой руке черенком от лопаты. Оканчивался черенок свежим изломом – видимо, кому-то не повезло сегодня. – Ой, б…дь какая, еще скалится, маромойка! Сейчас вот как ох…рю дубиной, будешь у меня тут жопой сверкать голой еще! Вадька, сучёнок! Гони ты эту ложкомойку от себя – она тебе п…ду на нос нацепила, а ты и рад, дурак! Сейчас вот обоим по шеям надаю!

Тетя Паня опять потрясла черенком, но с места не сдвинулась – видимо, бушевала давно и сил осталось только на слова.

–Что, засранцы, е..ться пошли? Опять полночи, б…ди такие скрипеть будете кроватью! Наська, сучка, хватит зубы скалить!

–Теть Пань, уезжаю я скоро – сказал я, поворачивая ключ в замке.