У всех персонажей романа имеются реальные прототипы… События романа происходили на самом деле, но общая хронология может быть нарушена. Так же некоторые события изменены для большего соответствия замыслу романа. В целом, прошу воспринимать этот роман не как документальный труд, а скорее, как художественное произведение по мотивам реально произошедших событий… Все имена персонажей изменены, названия некоторых населенных пунктов – тоже…

…В 16 лет мир воспринимается проще. Ярче и проще. Без оттенков. Черно и белое. Все, что между черным и белым – не воспринимается вообще… И этот жаркий летний день по черно-белой шкале «хорошо-плохо» был просто упоительно хорош… А как иначе – мне 16, я сижу с друзьями на горячих бетонных балках строящегося моста через Волгу, за спиной – старинный и загадочный город Астрахань, в котором я имею удовольствие учиться в мореходном училище на штурмана дальнего плавания (вы только вслушайтесь, как звучит!), внизу – маслянисто-зеленоватые волны реки Волги, от которых веет едва уловимой прохладой и запахом тины, над головой – бездонное, хрустально-голубое небо… Жизнь впереди кажется бесконечной и прекрасной…

– Вадимастый, ты чего, уснул? – раздался голос Печенега. Вадимастый – это я, кстати. То есть, Вадим меня зовут. Это Печенег зовет всех так – Генастый, Толястый… Странная манера. Он думает, что это чертовски круто, но на самом деле никому не нравится эта его «московская» фишка. Хотя сам Печенег не из Москвы, а из Каширы, но отчаянно косит под москвича. Так ему нравится. Добирает крутизны, как он сам думает. Вообще, Печенега мы не очень любим – даже в свои 16 мы понимали, что это не тот человек, на которого можно положиться и которому можно верить. Печенег был тощ, высок и некрасив, с резким голосом и сгорбленной спиной.

– Вадимастый? – снова позвал он меня, но мне так было лень отвечать, что я лишь мотнул головой.

– Бесполезно – подал голос мой закадычный дружок, Олег Скорняк, корого мы почему-то звали Скорик – Профессор думает. Профессор – это моя кличка. Дали ее мне заочники, которые жили в нашей общаге, или Экипаже, как называли ее мы, за то, что я помогал им делать контрольные – было забавно, что взрослые дядьки, для нас – морские волки, обращаются к 16-летнему пацану за помощью. Я, конечно, гордился этим.

–Сейчас Профессор подумает-подумает и придумает – сказал еще один мой сокурсник – смешной, маленький и верткий, огненно-рыжий, парень. Звали его Толик, фамилия у него была очень смешная – Чичикин. Естественно, звали мы его Чича. Четвертым в нашей компании был Женька Парамонов, крепкий, битый жизнью парень, который к своим 16 успел осиротеть и отсидеть год в детской колонии… Парамон был спокойным, как дохлый лев и говорил вообще редко…

Мы сидели на балках моста, которые нависали над рекой, и пытались решить две проблемы – чем себя занять и где добыть чего-нибудь вкусненького. Выгоревшая форма трепетала на теплом ветру, матросские воротнички – гюйсы, небрежно лежали на наших плечах, бляхи с якорями горели нестерпимо в лучах солнца. Что греха таить – мы очень себе нравились – этакие уже морские волчата, которые уже знали, что говорить нужно не штормы, а шторма и не ветры а ветра. Знали еще несколько очень крепких словечек, услышанных от тех же заочников, которые вставляли где надо и не надо.

– Вадимастый – снова Печенег. Сейчас опять будет пытаться изображать из себя лидера нашей компании. Парамон коротко глянул на Печенега и еле заметно улыбнулся – видимо, подумал о том же, о чем и я.

– Вадимастый, ты на практику краски и карандаши возьмешь?

Я молча кивнул. Вопрос был дурацким – все в группе знали, что Вадим Острогов без карандашей и красок не ездил никуда. А уж тем более, на практику на самом большом паруснике в мире – знаменитом «Крузенштерне» Вообще, практика на паруснике будоражила всех – это было настолько круто, что дух захватывало. Воображение рисовало белоснежные паруса, соленые брызги, морскую романтику и прочие захватывающие вещи.

– Мне Вадим офигительных дельфинов нарисовал на тетради по гидрометеорологии – похвастал Скорик – как живые!

Печенег ревностно дернул бровями – характер у него такой, что не мог он терпеть, когда у кого-то было что-то такое, чего у него не было. Такой вот человек был Печенег. Завистливый. И жадный. Я до сих пор не мог понять, почему мы терпели его в своей компании.

– Делать-то что будем? – лениво спросил Женька, потягиваясь и доставая из кармана пачку «Опала».

– Давайте на кондитерку сходим? – Чича безуспешно пригладил свои горящие на солнце рыжие вихры – Пряников наберем, печенья. А, Профессор, как думаешь?

«Сходить на кондитерку» – это означало, что нужно через забор пробраться на кондитерскую фабрику, прокрасться к конвейерам, на которых выпекались пряники и печенье, прошмыгнуть в цех и прячась за коробками, прямо с ленты сгребать горячие еще ароматные сладости в сумки. По сути, это было воровство, но в 16 лет такими категориями мы как-то не рассуждали – сутками по этим конвейерам текла бесконечная река пряников и печенья и пара сумок, взятая нами, была каплей в море. Дело было опасным и в то же время жутко интересным.

–На кондитерку рано – ответил я – Надо по темноте идти.

–Да ладно, чего вы, законили что ли? – Чича широко ухмыльнулся.

–Иди один – Парамон длинно сплюнул, внимательно глядя, как плевок падает в великую русскую реку – Морда от воблы зажила, видимо?

Парамон намекал на то, что как-то раз Чича полез в одиночку в сушилку для рыбы, которые мы иногда навещали, не дождавшись темноты. Эти сушилки – длинные сараи на берегу, были полны вяленой воблы, висящей связками на натянутых тросах. И вот Чича полез. И его поймали. И суровые волжские рыбаки отхлестали бедного Чичу по морде связкой вяленой воблы. Если хотите узнать, что чувствовал Чича в тот момент, попробуйте. Сухие плавники оставляют шикарные царапины, а соль добавляет удовольствия. Но лучше попробуйте.

– От печенек царапин не остается – возразил Чича и радостно сверкнул зубами – от печенья…

– Вот они! – раздался вдруг крик из-за спины и мы обернулись. По балкам к нам бежали человек 10 – местные, Астраханские ребята, примерно нашего возраста и явно не с целью позвать на пляж.

С местными у курсантов отношения были не очень. Точнее, совсем дрянь. Местные не прощали нам, что их девушки отдают предпочтение нам, парням в красивой форме. Не прощали, что мы просто вели себя по их мнению «борзо». Не прощали нашей свободы – наши родители были очень далеко и мы могли позволить себе то, о чем эти домашние ребята только мечтали. В общем, местные нас тихо ненавидели.

Мы поднялись на ноги. Местные перешли на шаг – деваться нам было некуда и они смаковали ситуацию. Ну и конечно, побаивались – они разглядели наши нашивки и поняли, что мы не из речного училища, а именно из Каспийского мореходного, о котором в городе ходили анекдоты и страшные истории.

Парамон лениво снял ремень и резким движением намотал его конец на правую руку.

Местные пошли еще медленнее.

Парамон покрутил ремнем, как пращей – бляха описала сверкающую окружность. Вообще, ремень в драке был страшным оружием.

– Ну чё, жабы – крикнул крепкий местный в белой свободной рубахе – Молитесь, суки.

Понятно. Храбрости добирает. И своих друзей вдохновляет.

Мы молча сняли ремни и намотали на руки.

– Парни, может в речку прыгнем? – Печенег был трусом. Впрочем, если честно, я тоже боялся. Очень. Но в речку прыгать было уж совсем мерзко.

– Прыгай – Парамон опять сплюнул.

– Прыгай, жаба – крикнули местные и заржали. Шаг их стал уверенней.

– А что за канитель, парни? – Парамон шагнул вперед – Кто тут у вас главный?