Они прошли несколько шагов и остановились у афиши кино.
— Я смотрела этот фильм, — сказала она.
— Значит, кино отпадает.
— Фильм так себе, ерунда. Сейчас ты проводишь меня к тетке. А завтра приходи к нам домой. Хорошо?
— Хорошо.
— Уж завтра мы вдоволь наговоримся.
У старого трехэтажного особняка постояли немного, наблюдая за мальчишками, которые гоняли мяч и кричали на всю улицу.
— Чудесный народ — мальчишки! — сказала вдруг Ольга.
Володя кивнул: выражение «чудесный народ» ему очень понравилось.
Потом всю дорогу думал: почему она так сказала? Мальчишки бегали за мячом, толкали друг друга, галдели. Может быть, ей была по душе их увлеченность игрой, бесшабашность.
7
Володя собирался тщательно: как-никак идет в гости к девушке. Долго повязывал галстук — все не получалось, тогда он снял галстук, расстегнул ворот.
Ажурная коробка моста через Котороску висела в пыльной дымке. Внутри коробки полз трамвай. Володя решил идти пешком. Миновав мост, спустился по откосу дамбы и пересек поляну с огородами и садами. Горизонт справа заслоняла мукомольная фабрика. Спину припекало солнце. Володя вдруг вспомнил: когда-то с ватагой сорванцов он проникал в сады за яблоками. Застигнутые хозяевами, они мчались к реке, на пустырь, унося за пазухой добычу.
Хрипины жили в собственном доме. Дощатый забор с нависавшей изнутри зеленью деревьев, массивная дверь со щеколдой. Володя подергал щеколду и вошел во двор. Сплошной забор, отделявший соседний дом, казался огромной тенью. Посредине двора — пышный цветник с широкой, лавочкой.
Вышла на крыльцо Ольга, и сразу во дворе будто посветлело.
— Здравствуй!
Одетая в розовый открытый сарафан, она не спеша спустилась по ступенькам.
— Проходи.
По коридорчику мимо большого кованого сундука, мимо ведер и корзин, висевших на стене, они вошли в прихожую и оттуда в комнату. Одно окно — на улицу, другое — во двор. В углу — маленький черный рояль.
— Как доехал? На трамвае?
— Нет, пешком.
Ольга сидела напротив, покачивала голой ногой, обутой в красную туфельку.
— Ну, рассказывай, — сказала она таким тоном, будто впервые увидела Володю.
— Да я же тебе вчера все рассказал.
— Послушай, а почему ты не напишешь песню на чьи-нибудь слова?
— Не получается.
— А ты пробовал?
— Нет.
— Почему?
— Текст меня как-то очень привязывает, подавляет. Песня без слов — это в общем фантазия.
— Но ведь и за твоими фантазиями, как ты говоришь, существуют конкретные чувства, мысли.
— Конечно. Как отправная точка. Как зацепка…
За дверью послышались шаги. Не поворачивая головы, Ольга ответила кому-то, кто позвал ее из кухни.
Старшая Хрипина, крепкая черноволосая женщина, тяжелыми шагами вошла в комнату и сразу же раздраженно заговорила: у нее, видите ли, вянут мраморные гладиолусы — нужно срочно заняться ими.
— А ты не собираешься прогуляться к Скворцовым? Нет? Ладно. — Она наконец-то поздоровалась с Володей и, распушив в бесчисленных складках юбку, ушла.
«Наверно, я не понравился ей, — подумал Володя. — Даже не познакомилась».
Ольга взяла с этажерки нотную тетрадь — несколько «Песен без слов», которые Володя дал ей еще в прошлом году. Села к роялю, открыла крышку, взяла один аккорд, другой…
Склонив низко голову, Володя слушал.
— Эта мелодия мне нравится. Хорошо найдено.
«Хорошо найдено», — про себя повторил Володя, вслушиваясь в интонацию фразы. Ольга знала много новых словечек. Игорь Игоревич говорил: «Это неплохо». А Ольга: «Хорошо найдено». Выходит, нужно вернуться к приобретенному опыту и повторить. Но в том-то и беда, что он не может припомнить, не представляет, как это было «найдено».
Ольга снова взяла несколько аккордов, попробовала расцветить мелодию. Потом положила потную тетрадь на рояль и улыбнулась:
— Займешься по-настоящему композицией. Скрипку, пожалуй, придется оставить.
— Нет, скрипку не брошу. — Володя подумал и повторил: — Ни за что не брошу.
В комнате прохладно. Солнце заглянуло в окно, посветило на стене около портрета человека с усами. Его глаза строго уставились на Володю.
— Ни о чем нельзя судить категорично, — заявила Ольга. — Бросишь не бросишь — жизнь покажет.
Володя промолчал. Жизнь покажет — это верно. Все определяет жизнь, в которой хорошо иметь опору. Скрипка для него опора. Игорь Игоревич при всей его сухости все же нет-нет да и похвалит, подбодрит. А его сочинительство? Станет ли оно опорой в жизни? Получится ли что-нибудь из его «Песен без слов» — не известно. Но бросить сочинять не может. Это выше его сил.
— О чем ты задумался?
— О будущем.
— И далеко ли заглянул?
— Не очень. Всего лишь на полгода вперед.
И, уловив во взгляде Ольги понимание, Володя еще больше посерьезнел.
— Ты сама переживала такое два года назад. И для меня приближающаяся осень — рубеж…
Разговор прервался. В комнату вошел хозяин дома. Сухощавый, немного сутуловатый, с гладко причесанными на пробор редкими волосами. Лицом он почти в точности походил на портрет, висевший на стене, только без усов.
— Папа, познакомься: Володя Метелев, студент музыкального училища, скрипач и композитор.
— Оля, какой еще композитор! — смущенно проговорил Володя. Он боялся показаться смешным.
— Композитор! Композитор! — капризно повторяла Ольга.
Старший Хрипин внимательно посмотрел на Володю, на его торчащие вихры и выпирающие скулы. Потом перевел взгляд на крышку рояля, привычным жестом смахнул с нее какую-то пылинку, убедился, что крышка теперь зеркально-чиста, и опять, словно откуда-то издалека, поглядел на Володю.
— Вы в нашем городе учитесь?
— Да.
— Что ж, очень хорошо. А со временем поедете в Москву и там уже выучитесь как следует.
— Обязательно поедет, папа, — громко сказала Ольга. — И даже очень скоро.
Морщинки у глаз Хрипина собрались лучиками.
— Правильно сделаете, молодой человек. Оля тоже сперва училась в нашем городе, но это совсем не то, что в Москве. Провинция есть провинция. И вот, как говорится, взвесив все обстоятельства, уехала. Конечно, в этом случае нужно быть при таланте…
Снова вмешалась Ольга:
— Папа, о чем ты говоришь? У Володи талант. Володя очень талантлив.
— В Москве все определят точно. Там, знаете, молодой человек, испытывают в несколько приемов. Да, да, в. Москве, как в рентгене. — Он хотел рассказать о том, как поступала в консерваторию Ольга, но передумал: чего ради он будет говорить об этом какому-то вихрастому парню. Ольге доверять нельзя, она всех готова признать талантами. Хрипин помолчал, окинул взглядом потолок и стены комнаты, потом, повернувшись к Ольге, сказал: — Тебе обязательно надо зайти к Скворцовым. Там гости приехали и уже несколько раз спрашивали, про тебя.
Ольга поморщилась, кивнула отцу и, желая, видимо, уйти от этого разговора, села к роялю.
— Послушай, папа,, ведь действительно хорошо. Это Володино сочинение.
Она сыграла несколько тактов, старший Хрипин покивал головой и тихо удалился. Ольга заговорила о родительской прямолинейности и смолкла, заслышав шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошла мать, неся на подносе кувшин с темной жидкостью и два хрустальных стакана. Для старшей Хрипиной сок, который она выжимает из ягод и фруктов из собственного сада, нечто вроде семейной реликвии: никто не может покинуть ее дом, не попробовав стакана этого сока. Иначе — враг на всю жизнь.
— Я же тебе говорила, у моих родителей масса предрассудков. — Ольга улыбнулась, наполняя стаканы. — Между прочим, этот напиток называется «мамин букет».
«Мамин букет» оказался очень вкусным, и Володе хотелось осушить стакан, залпом, но он постеснялся и пил маленькими глотками.
Как же хорошо сидеть вот так рядом в уютной комнате с черным роялем и смотреть в глаза Ольге! Кажется, нет ничего прекраснее ее глаз, ее милого лица. Вот рождается на этом лице улыбка, вот затуманивается оно, будто ветер набежит на спокойную речку и всколыхнет ее. Нестерпимо хочется сказать обо всем этом Ольге, но язык точно присох, не поворачивается, робость сковала Володю, и ползут, тянутся какие-то неживые, скучные слова:
