— Надо попробовать.

— А может, вернуться обратно, поискать другую дорогу, — предложил после паузы лейтенант Резниченко.

— Какую еще «другую дорогу»! — вспыхнул Жердев. — Вы не в курсе и совершенно не представляете… — Он сделал паузу, заговорил с раздражением: — Вы думаете, немцы станут ждать, пока мы тут будем курсировать туда-сюда в поисках выхода. Обратной дороги нет.

Лубянов слушал, в разговор не вступал. Он был полностью согласен с Поздышевым: надо занять оборону в лесу, а жизнь дальше покажет, как действовать. Совершенно фантастический план предложил лейтенант Соловьев. Это был самый молодой и крайне легкомысленный офицер в батальоне. Размахивая руками, рубя ими воздух то вправо, то влево, он говорил, что следует не медля ни часу ворваться в деревню, отбить у немцев автомашины и мотоциклы, сесть на них и мчаться к своим по шоссе. Его план никто не воспринял всерьез. Жердев, нервно передернув плечами, сказал с усмешкой:

— Ты не очень-то мчись, притормози малость. Кто твои машины и мотоциклы поведет — ты подумал?

Однако Соловьев не сдавался, предлагал новые планы, которые свидетельствовали лишь о том, что до войны он пересмотрел немало приключенческих фильмов и перечитал множество детективных историй.

— Воевать будем здесь, — подвел итог Поздышев. — В лесу. — Он помолчал и спросил: — Всем ясно?

— Ясно, — негромко ответил Соловьев.

— Окопы в полный профиль, — Поздышев внимательно посмотрел в лицо каждому офицеру, как бы убеждаясь в том, что слова его дошли до сознания каждого. — Запасные ячейки, щели для укрытия. Патроны беречь. И чтобы никакой паники! Никакой партизанщины! Мы — регулярная армия, боевое подразделение. Да, мы в тылу у противника. Да, огневой поддержки не имеем. Но бить немца будем — Поздышев опустил голову и тихо добавил: — По местам, товарищи.

Жердев привел Лубянова на опушку леса, выходившую к шоссе. Присев на корточки за кустом, он долго разглядывал в бинокль местность. Впереди — пологий луг, широкая полоса дороги, прямая, как стрела.

— Зарывайся глубже, — проговорил Жердев. — Тут, если что, сам понимаешь, тебе первому.

— Все понимаю, — ответил Лубянов.

Высоко в небе прыгали белые мячики разрывов. Била зенитная артиллерия.

— Наши, должно, стреляют.

— Наши, — согласился Жердев, продолжая наблюдать за шоссе. — «Его авиация хозяйничает в воздухе», — повторил он чьи-то слова и заводил окулярами бинокля, направляя их то вправо, то влево. — Рядом с тобой будут Соловьев и Резниченко. Понял? Шоссе и поле на вашей совести теперь… Самое главное пока, чтобы немцы не обнаружили нас. Сообразил?

Лубянов поглядел в сторону шоссе. Сейчас на нем пусто, но совсем недавно проехала колонна автомашин, охраняемая броневиками. Немецкие солдаты горланили песни.

— Подходы надо бы заминировать.

— А как же, заминируем обязательно, — ответил Жердев и задумался. — Заминируем, когда стемнеет. А тебе два ручных пулемета добавим.

— Сюда бы хорошую пушку, — заметил Лубянов.

— Пушку? Верно, хорошо бы, — продолжая думать о чем-то своем, проговорил Жердев. — Только нету у нас пушки. Нету и не предвидится. Между прочим, окопы рой за кустами, скрытно и бесшумно.

— Ладно, разберусь.

— И не затягивай. Комбат приказал приступить немедленно. Соображаешь? — Жердев оглядел Лубянова. — Наблюдателей поставь своих. Чтобы глаз не спускали с шоссе.

— А разведчики?

— Разведчиков я сниму — нужны в другом месте. Соображаешь?

Жердев хотел еще что-то сказать, но передумал, тряхнул головой, будто отбиваясь от назойливых комаров, и направился в глубь леса. Следом за ним пошагал и Лубянов.

Солдаты ужинали. Спирин, вытянув длинные ноги, полулежал около толстого сухого корневища березы. Увидав Лубянова, помахал ему. Перед Спириным стояла открытая банка тушенки, на тощем вещевом мешке красовались три сухаря. Сержант Кажаев сидел рядом, наливал в кружку воду из котелка.

— Присаживайся, товарищ лейтенант, — пригласил Лубянова Спирин. — Банка тушенки на троих и каждому по сухарю.

Лубянов присел к ним. Кажаев ножом выскреб из банки тушенку, разделил на три части. Все старательно захрустели сухарями. Чуть поодаль тесной кучей сидели бойцы и тоже расправлялись с сухарями.

— Разве это еда — звук один, — нарушил тишину Кажаев. — Я бы еще съел столько и еще столько.

— Потерпи, — буркнул Лубянов, вставая. — Вечером старшина обещал картошку.

— Откуда?

— Яму, говорят, где-то раскопали. — Лейтенант испытующе посмотрел на сидящих неподалеку бойцов, сказал негромко: — Поторопите ребят. Ты, Кажаев, сходи к старшине за лопатами.

Лубянов вернулся на опушку леса, залег за кустом, стал наблюдать за шоссе и раскинувшимся за ним полем. Да, поле это казалось бесконечным. До самого горизонта тянулось. Тут если засекут, то как на ладони — все вокруг видно. А в лесу место для обороны подходящее — опушка намного выше шоссе, обзор прекрасный. Только если танки подойдут или артиллерия начнет бить, в лесу тоже достанется. Размышления лейтенанта были прерваны появлением на шоссе колонны автомашин. В прикрытых брезентом кузовах сидели солдаты. Лубянов стал считать: тридцать одна машина. Едва колонна скрылась, следом промчались мотоциклисты, подняв тучи ржаво-черной пыли. Гул и треск еще долго отдавались в лесу.

Когда движение на шоссе прекратилось, Лубянов пошел к солдатам и показал, где копать, как должен идти окоп. Наметил, где должны быть углы и повороты. От сплошного дугообразного окопа, вырытого вдоль опушки, сделали ход в лес. Солдаты трудились на совесть. Лубянов же снова пристроился за кустом и стал глядеть на шоссе. Движение возобновилось. Лубянов засекал по часам интервалы между движущимися колоннами, подсчитывая количество прошедших автомашин, бронетранспортеров, пушек, конных повозок…

Позади прогремели два взрыва. Вспышек не было видно. Где-то вдалеке упали снаряды. Взрывы повторились, теперь вроде ближе, вот еще два. Солдаты замерли, томительно прислушиваясь к далекому уханью.

— Куда это он бьет? — не выдержал Кажаев. — Может, нас нащупывает?

— Не должно, — ответил ему Спирин. — Где-то далеко стреляет.

Лубянов вернулся к солдатам, глаза его были прищурены. Сказал резко:

— Вы что, перекур устроили? А ну, быстро по местам! Чтобы через полчаса все было готово!

И снова вернулся на свое место за кустом, опустился на траву, неотрывно смотрел на дорогу, на ползущий по полю зыбкий серый туман.

С наступлением ночи, оставив вместо себя Спирина, Лубянов направился в глубь леса по окопу. Светила полная луна. Ее призрачный свет лился на черные срезы земли. Под раскидистым кустом орешника, прикрывшись шинелями, спали солдаты. Луна освещала их лица, заросшие щетиной, постаревшие, с застывшими гримасами, видимо от сновидений. Некоторые спали, поджав по-ребячьи ноги, разметав руки. Винтовки и автоматы лежали рядом или в изголовье. Уставшие от непрерывных переходов, от постоянного напряжения, солдаты забылись тяжелым сном.

Однажды в детстве Лубянов видел кинофильм. Тринадцать красноармейцев попали в окружение. Пустыня. Нет воды, нет пищи. Но красноармейцы держались, не теряли надежды. И в конце концов они победили — к ним пришла помощь… Мальчишки любили играть в этот фильм. Так же как и в кино, у них были «белые» и «красные». «Красные» с боями вырывались из окружения и совершали разные героические дела. Уж сколько прошло времени, а он, Лубянов, помнит этот кинофильм; он давно уже не тот мальчишка, он вырос, пошел на войну и сам попал в окружение. Фильм далекого детства словно вошел в его новую жизнь. Но все неузнаваемо изменилось: и враг оказался не таким простым, и оружия у него больше…

От деревьев между тем отделилась фигура и пошла навстречу Лубянову.

— Кто это? — послышался вопрос.

— Это я, Лубянов.

— Чего не спишь?

— А ты?

Лейтенант Соловьев, это был он, промолчал. Впотьмах лица его не было видно, но Лубянов представил: конечно, Соловьев улыбается. Все уже привыкли: Соловьев часто и беспричинно улыбается, иногда даже в самые неподходящие моменты. Недаром в батальоне сложилось о нем мнение как о несерьезном человеке. И еще он любит много говорить без надобности, сыплет на каждом шагу строчками стихов и вообще службу несет довольно странно: отдать приказ подчиненному без шуток да прибауток не может. Некоторые офицеры ругались с ним. Да что толку, извинится, попритихнет на какое-то время, а потом снова за свое. В цирк бы ему, клоуном. Лубянов однажды тоже чуть не поссорился с Соловьевым, когда тот вздумал учить его, как правильно произносить слово «средства», где делать ударение.