Давно это было, очень давно. Лет примерно за сто или даже за двести до Великого Хрюма. Что такое этот самый Великий Хрюм, до сих пор никто толком не знает: может, потоп, может, землетрясение, а может и ещё что. Неведомо. И в каком году этот Великий Хрюм был – тоже неизвестно. В те самые времена в далёкой-далёкой стране, которая называлась Мирмунтия, и находилась чуть правее Карпидонии и чуть левее Бурбутляндии, жил человек,

которого звали Глем. И был этот Глем не слишком трудолюбивым. А если сказать точнее – лентяем невозможным. Потому и дела его шли не очень хорошо. То есть, совсем плохо. За какую работу он не возьмётся – всё из рук валится. Если сделает что – обязательно не так. Если смастерит какую вещь, так она ни на что и не годится. Жить ему приходилось в разных городах. Когда во всём городе, где он жил, не оставалось ни одного хозяина, который бы согласился взять его на какую-нибудь хотя бы самую простую работу, он собирал все свои вещи в маленький узелок и отправлялся жить в другое место. Туда, где про него ещё никто ничего не знал.

Однажды он пришёл в город Фель, который стоял на берегу Голубого Океана возле широкого залива. В заливе находилась удобная пристань, к которой могли подходить даже самые большие корабли. Поэтому на морских картах город назывался Порт Фель. Или просто Портфель. И стал Глем жить здесь, переходя от одного хозяина к другому, пока и в этом месте не прославился как самый никудышный работник. Последним, кто взял Глема в работники, был хозяин гончарной мастерской. Гончар привёл его к себе во двор и указал на большое корыто с глиной.

– Сегодня у нас большой заказ на миски для лапши. Вот в этом корыте ты будешь месить глину. Большого ума для этого не надо, да и испортить здесь что-нибудь сложно: корыто прочное! Понял?

– Конечно! Чего ж тут не понять? – Глем принялся закатывать рукава.

– Ты не рукава, ты штанины закатывай! – усмехнулся хозяин. – Руками столько глины не перемесить. Ногами это делать надо!

– Ну, так это же ещё проще! – обрадовался Глем. – Ходи себе взад-вперёд, думай, о чём хочешь! Можно даже песенки петь!

– Хоть пой, хоть танцуй, но чтобы работа была сделана! – с этими словами хозяин ушёл.

Глем закатал штанины выше колен, залез в корыто и принялся месить глину, напевая песенки, которые часто сам и сочинял на незатейливые мелодии.

– Я месю ногами глину.

Тра-ля-ля, тра-ля-ля!

Пух летает тополиный.

Тра-ля-ля, тра-ля-ля!

Кто-то будет есть лапшу

Тру-лю-лю, тру-лю-лю!

Из того, что я мешу!

Тру-лю-лю, тру-лю-лю!

«Интересно, – подумал Глем, – а как правильно, «месю» или «мешу»? Да какая разница! И так всем понятно. Понятно, что я занимаюсь нужным и полезным делом!»

Сначала всё было просто. Глина была жидкая, бродилось по ней легко, песенки напевались весёлые. Однако чем дольше он месил, тем гуще становилась глина. Ноги из неё выдирать становилось всё труднее. К тому же начало припекать солнышко, и с работничка обильно покатился пот. К тому времени, когда пришёл хозяин со своими подмастерьями, Глем уже изнемогал.

Хозяин слегка пожурил нового работника за то, что глина по краям плохо промешана, после чего подмастерья погрузили её в тачки и увезли в мастерскую. А в корыто засыпали новую порцию сухой глины, налили воды.

– Продолжай! – приказал мастер и ушёл.

Глем очень огорчился. Он-то думал, что одно корыто глины – это вся работа на сегодняшний день. А оказалось… Он с печальным вздохом снова полез в корыто и принялся топтать глину, но уже совсем не весело. Что-то ему стало не до песен. Время приближалось к полудню, становилось совсем уж знойно. Он печально хлюпал по жидкому месиву, как вдруг поскользнулся и шлёпнулся в корыто, подняв целый фонтан грязных брызг. Но жидкая глина вдруг обдала Глема такой приятной прохладой, что и вставать-то не захотелось.

«Всё равно одежда уже грязная, хоть я сейчас встану, хоть через пять… нет, лучше через десять минут, – решил он. – Отдохну немножко, а потом с новыми силами примусь за ра…бо…»

И он сладко заснул, убаюканный прохладными объятиями наполовину перемешанной глины.

Проснулся Глем оттого, что вдруг отчаянно зачесался кончик носа, а почесать его почему-то не было никакой возможности. Он открыл глаза и вдруг обнаружил, что может пошевелить только кистями рук и пальцами ног. Пока Глем спал, глина под жаркими лучами солнца засохла, и он оказался почти полностью замурованным в корыте!

– Спасите! Помогите! – закричал Глем так отчаянно, что хозяйская собака тут же зашлась жалобным лаем с подвываниями.

На лай и крики сбежались все, кто был в доме. А когда они увидели, что случилось, то от хохота просто не смогли устоять на ногах: кто сел, а кто и вообще лёг на землю. Не смеялись лишь двое – сам Глем и хозяин-гончар.

– Зря я решил, что ты здесь ничего испортить не сможешь, – хмуро сказал хозяин. – Да у тебя же просто талант необыкновенный – портить всё вокруг.

– Я больше не буду! – захныкал Глем. – Вытащите меня отсюда пожа-а-алуйста!

– Некогда тебя выковыривать! Нам срочно надо делать миски для лапши. Подождёшь, пока мы освободимся. И пусть это тебе будет хорошим уроком! Эй, подмастерья! Отнесите корыто куда-нибудь в тенёчек, а то этот охламон зажарится тут в собственном соку!

Весь день горе-работяга пролежал неподвижно в корыте, фырканьем отгоняя назойливых мух, которые всенепременно хотели прогуляться по его лицу. Работы у гончара и его помощников было много, закончили они трудиться поздно вечером. Все очень устали, а потому на злополучного месильщика просто махнули рукой: ничего-де с ним не сделается, переночует как есть! Поэтому всю ночь Глем тоже провёл в корыте, а отдолбили его только на следующее утро. Получив прощальный пинок от хозяина гончарной мастерской, Глем почесал ушибленное место, достал из кармана и пересчитал оставшиеся у него фелички*.

(* Феличками назывались самые мелкие монетки в городе Фель. Иногда бывает так, что монетки называют в честь города. Например, в городе Копейске – копеечки).

Монеток было мало, хватало только на то, чтобы скромно позавтракать, и Глем направился в харчевню «Весёлый Обжорка», чтобы немного перекусить и поискать себе какую-нибудь новую работу. Потому что в эту харчевню шли и те, кому была нужна работа, и те, кто искал себе работников. Глем купил большую тарелку овсяной каши-размазни. Конечно, он с удовольствием покушал бы чего-нибудь повкуснее, но феличек у него оставалось до обидного мало. Без особого удовольствия он жевал кашу, когда входная дверь отворилась и в харчевню вошёл высокий румяный человек. Судя по одежде, он был фермером.

– Ну что, кто тут феличек подзаработать желает? – громко спросил фермер.

– Мммя!.. Мммя!.. – Глем, как ученик на уроке, вытянул вверх руку. Он хотел сказать «Я! Я!», но рот был забит, и получилось то, что получилось. Потом он проглотил кашу и уже более внятно спросил. – А это… делать-то чего надобно?

– Огород мой по ночам надобно стеречь. А то, гляди ж ты, повадился кто-то тыквы таскать.

– Ну, это я смогу. Я на это согласный, – быстро закивал Глем.

– Ох, и не советую я тебе его брать, – покачал головой подошедший в это время хозяин гончарной мастерской, которому требовался новый месильщик вместо Глема. – Хуже работника я в жизни не видал!

– Так ведь огород охранять – работёнка не хитрая. Здесь больших умений не надобно! – ответил ему фермер.