М.

С бесконечной любовью»

Мне кажется, что я падаю. Несусь на бешеных скоростях навстречу стене, готовая вот-вот разбиться о ее непоколебимую стойкость. Мало воздуха. Приходится распахнуть окна настежь, впуская какофонию шумов начавшего просыпаться города. Я была с человеком, о котором ничего не знала. Я любила образ мужчины, который за все это время не позволил мне пробраться в свою душу. Вместо слез – ярость. Ведь так умело лгал лишь он. Чертов сукин сын, который учтиво смотрел в мои глаза, пока Ральф сидел рядом, пристально смотря на меня. Воспоминания его слов о студентах, лекциях, Данте, гармонии цветов, живости экспозиции и мечты создать ещё один шедевр, вихрем проносятся в голове.

Я не помнила его лицо. Только то, что он произвёл на меня не лучшее впечатление зазнавшегося человека, не способного оценивать людей по достоинству. То, как он иронично приподнял брови и издал тягучее «о», когда я сказала, что не имею ничего общего с искусством. «То есть, Вивьен, Вы лишены чувства прекрасного? Не можете обличить подделку и не привыкли тратить своё время на блуждания в галерее, считая это пустой тратой времени?». Он молчаливо смеялся надо мной. Одними глазами, закуривая самокрутку. «Вы правы. Мне некогда заниматься этим, ведь если я не буду способна оказать человеку своевременную помощь, то некому будет „блуждать в галерее“. Вам так не кажется?». Ладонь Маттео накрыла мое колено, поглаживая открытый участок кожи большим пальцем. Он выглядел столь непринуждённо, позволяя хаму задавать бестактные вопросы, задевающие меня, пока незнакомый мне мужчина изглаживал взглядом изгибы моей шеи, словно, по возвращению домой, собирался перенести увиденное на холст.

Почему он так поступил? Билет в один конец и попытка построить новую жизнь? Разве возможно убежать от самой себя? Недостаточно сменить место жительства или обстановку, чтобы почувствовать облегчение. Жизнь постоянно подкидывает дилеммы, и ты сам должен решить, какой дорогой пойти.

Когда невидимые руки, душащиеся меня, едва ослабляют хватку, я возвращаюсь к столу. Переворачиваю конверт, на котором с обратной стороны действительно находятся контакты и адреса. Я злюсь на него и на то, что он вновь поступил нечестно по отношению ко мне. Поэтому, следуя своей врожденной импульсивности, хватаю телефон и набираю номер в WhatsApp. Я сомневаюсь, что он ответит мне в приложении, наверное, по этой причине руководствуюсь такой непоколебимой уверенностью.

С аватарки контакта на меня вновь смотрят пронзительные синие глаза, напоминающие глубокие воды Мирового океана. Несколько гудков. У него выраженные скулы и аккуратный нос с горбинкой, отчего он больше похож на грека, о которых Маттео однажды читал мне в мифологиях. Белоснежные волосы смотрятся странно, ярко контрастируя с его смуглой кожей. Взгляд гипнотизирует даже с фото, не позволяя уловить момент, когда пометка «вызов» сменяется не время отсчета продолжительности звонка.

– Мне нужен Ральф. Он может подойти? – практически теряюсь от неожиданности, но не позволяю себе с первых секунд упасть в грязь лицом, производя впечатление необразованной дурнушки, боящейся даже своей тени.

Секундное молчание.

– Для начала люди приветствуют друг друга – телефонный этикет. Ральф слушает. Чем я могу помочь, Вивьен?

От понимания, что он узнал меня спустя столько времени, позвоночник неприятно покалывает.

– Мне… твой брат оставил мне твои контакты. Точнее, письмо после своей смерти, в котором он все мне рассказал. Он упомянул, что у вас с ним осталось одно дело. И сказал, что ты будешь не против, если я приеду погостить. Сменить обстановку и тем самым закончить начатое.

Мне не нравилось то, как энергетика этого мужчины сводила мою уверенность на нет даже через экран мобильного, вынуждая что-то несвязной мямлить и глупо заикаться. Черт возьми.

– Да неужели? Будь он жив, я бы поспорил с ним на то, что тебе никогда не хватит смелости выбраться из своей уютной раковинки, которую ты для себя мило обустроила. Только вот, Вивьен, сомневаюсь, что ты сможешь мне помочь. Ты врач, а не работник галереи. В бесплатном рецепте я не нуждаюсь.

– У меня есть человек, которому твой брат доверял. Именно он передал мне письмо, о котором я мечтала бы не знать, и именно он может помочь в организации всего этого. Я не работник галереи, поэтому мне будет нужна твоя помощь, чтобы поправлять и корректировать там, где мне будет непонятно. Да, мы находимся в разных сферах, но это не значит, что я глупая, – крепче сжимаю телефон и цежу практически сквозь зубы, начиная закипать и чувствуя себя полнейшей идиоткой, что вообще последовала твоему глупому совету и последнему желанию.

Ты поступил со мной просто отвратительно, а я продолжаю стараться, выслушивая тонны сарказма, иронии и хамства от человека, которому ничего не должна.

– Хорошо. Когда ты планируешь приехать? – голос по ту сторону становится мягче.

– Я не могу просто взять и сорваться. Нужно решить, что делать с работой. И подготовиться к дороге.

Я практически тактильно чувствую, как он закатывает глаза по ту сторону мобильного. Это раздражает.

– Знаешь, чего я никак не мог понять? Почему мой брат влюбился именно в тебя, Вивьен. Вы совершенно разные. Ты лишена бесстрашия, безумия и не способна сорваться куда-то только потому, что так хочется. В следующую среду я жду тебя в аэропорту. Не прилетишь – можешь вообще не приезжать.

За его голосом следуют гудки. Мне приходится задохнуться от возмущения и такой неслыханной наглости. То, как этот человек смеет себя вести, переходит все границы здравомыслия, если учесть, что ничего плохого я ему не сделала, напротив, желала помочь. Практически бросив мобильник в кипу бумаг, я задумчиво выливаю остывший кофе в раковину. Во рту горчит, словно от переизбытка желчи. Питер проснулся, своим голосом продолжая будить тех, кто по-прежнему оставался в уютных кроватях, а я металась между правильностью выбора, думая о том, как без лишних эмоциональных потерь взять бесплатный отпуск и показать мерзавцу, что ад находится не в Божественной комедии, а в самой женщине. Тогда я ещё не знала, что постигну дьявола, и он меня уничтожит.

На небе, на котором до этого не было ни облачка, собирались тяжёлые свинцовые тучи. Каждый житель этого города, привыкший к подобному явлению, знал, что в Питере будут дожди, которые затянутся не на один день, как нам обещаю синоптики, а на несколько.

Мы с Викторией сидим на улице во время обеденного перерыва. Ноги гудят от усталости, взятые в плен утонченных белоснежных лодочек на шпильке. Под стать халату. Виктория называет меня безумной. «Да я на таких ходулях пару шажков бы не сделала. А ты на них весь день. Ты та ещё мазохистка». В целом я с ней согласна, но считаю лишним говорить ей о том, что мои ноги часто бывают стёрты в кровь.

– И что ты решила? – спрашивает, выпуская сизое облако дыма.

– Ещё не знаю. Я злюсь на него. Головой понимаю, что поступила бы, наверное, аналогично, но мое сердце все ещё готово крушить все на своём пути.

– Значит, они наполовину итальянцы? А этот Ральф что? – Виктория щурится, смотря на небо, на котором нет солнца, но привычка работает безукоризненно.

– Ненавидит меня, кажется. А, быть может, со всеми так себя ведёт. Я не знаю. Он напыщенный, самодовольный, зациклившийся на себе мерзавец. Будет самоубийством поехать к такому «погостить». Мы явно не сможем с ним мило чаи распивать и коротать время за светскими беседами. Тебе так не кажется? – я отламываю от своего круассана с шоколадным наполнителем кусочек и кладу его в рот. Он ещё горячий, воздушный и разносит такие ароматы, что желудок сводит судорогой нетерпения.

Виктория иногда приносит мне выпечку, когда я сижу, заваленная амбулаторными карточками пациентов, выписками и их историями болезни. За год моей работы вместе с ней, не было ни одного дня, когда она забывала обо мне. Я часто подшучивала, что она хочет переманить меня на свою тёмную сторону отчаянных сладкоежек, и Виктория ничуть это не отрицала, что вызывало дополнительные порции веселья.