Особенно неважнецки дела обстояли с модной одеждой, которую граждане, преимущественно, видели в иностранных фильмах (лучше бы их не показывали). Модниц, старавшихся соответствовать международным трендам, выручали работники ателье и иностранные журналы мод, а также фарцовщики, работники внешторга, магазины «Березка» (торговавшие за валюту, преимущественно импортными товарами). В «мое время» слово «импортный», было своеобразным знаком качества и имело, на мой взгляд, эзотерический контекст, поскольку для подавляющего большинства советских граждан заграница была неизведанной территорией, непонятно как существующей, являвшейся нам, в основном, в критических репортажах новостных советских программ, где она представала перед глазами зрителей «разгулом преступности», «массовой безработицей» и неизменной тенденцией – «богатые богатеют, а бедные беднеют». Нас всех убеждали, что проклятый капиталистический строй, существующий за границами нашей Родины уже загнивает и непременно рухнет, а после этого у них наступит социализм, и люди там будут жить так же счастливо, как и в Советском Союзе. Однако, посмотреть, как загнивает капитализм пускали почему-то, далеко, не всех советских граждан, а только наиболее достойных, идейно крепких и, преимущественно, небольшими организованными группами под присмотром проверенных товарищей, что также способствовало созданию атмосферы таинственности вокруг этой самой заграницы.

Претендующие на поездку в капиталистическую страну должны были получить письменную характеристику по месту работы, пройти комиссию при органе власти, собеседование в компетентных органах и инструктаж.

Одна из инструкций по подготовке туристов к поездкам за рубеж требовала «отправлять за границу лиц, имеющих достаточный жизненный опыт, политически зрелых, безупречных в личном поведении, умеющих высоко держать за рубежом честь и достоинство советского гражданина, строго хранить государственную тайну, способных в возможных беседах с иностранцами грамотно и доходчиво разъяснять и активно пропагандировать успехи в хозяйственном и культурном строительстве, повышение материального благосостояния советских людей». Примерьте эти требования теперь на себя и подумайте, достойны ли вы сейчас поездки за границу.

В инструкции, к сожалению, не все можно было написать, поэтому между строк там просматривались дополнительные требования к кандидатам на поездку. В частности, выбирать надо было тех, которые не усомнятся в правильности социалистических идеалов при виде эротических журналов и магазинных прилавков, заполненных дефицитными в Советском Союзе товарами, а кроме того, смогут показывая привезенные из-за рубежа дефицитные товары рассказать своим товарищам как плохо живется простому человеку в странах капитализма. А отсекать надо было тех, кто с большой вероятностью, поддавшись мнимым соблазнам капиталистического образа жизни, мог остаться на Западе и попросить политического убежища.

Если же поездка планировалась в социалистическую страну, где политическое убежище просить никто бы не стал, то требования к отбору кандидатов несколько изменялись. Их проверяли на знание материалов съездов и пленумов родной КПСС, истории рабочего движения, а также жизни и творчества лидеров компартий стран, куда готовилась поездка. Действительно, это очень важные знания для поездки в другую страну.

Но, в глазах молодого советского отрока у этой заграницы было два неоспоримых преимущества – джинсы и жвачка, к которым потом еще добавились кроссовки. Это был иностранный фетиш «моего времени», который, по каким-то причинам не могли производить в СССР. Живой рекламой жевательной резинки были канадские хоккеисты-профессионалы, матчи которых с советскими, якобы, любителями-хоккеистами, показывали по телевидению. Некоторые из канадцев играли без шлемов и прямо во время матча жевали жвачку. Это выглядело круто, для молодого идейно неокрепшего организма.

Жвачка, иногда, проникала в нашу страну и, иногда, доставалась в виде подарков детям. Те тащили ее в школу, хвастаться перед одноклассниками для повышения своего статуса в школьной среде. Но преподаватель не дремал. Тех, кто жевал импортную резинку, сравнивали со жвачными животными и убеждали весь класс, что она вредна для всего организма. Но это не действовало. Учеников советской школы переубедить было невозможно, они готовы были рисковать своим здоровьем, чтобы выглядеть круто перед своими сверстниками.

Как в страну проникли джинсы и завоевали высокое место на ее модном пьедестале, мне доподлинно неизвестно, но то, что они были символом иностранного загнивающего образа жизни, могу подтвердить со всей уверенностью. Сейчас для меня удивительно, как недорогая общедоступная в капиталистических странах вещь, стала символом «западного» образа жизни, с которым, по мере возможностей, боролись в СССР, превратив простые джинсы в сладкий запретный плод.

Дефицит товаров, также, породил такую «позорную» категорию граждан как «несуны».

Так называли работников, выносивших с предприятий, где они работали, готовую продукцию или сырье. Справедливости ради, надо сказать, что масштабы этого явления зависели от ликвидности товаров или сырья на конкретном предприятии. Например, продукцию сталепрокатных предприятий не выносили вовсе, а продукцию мясокомбинатов – очень часто. Кому-то может показаться, что это было банальное воровство, но, это не так, поскольку в стране развитого социализма воровства такого масштаба быть, в принципе, не могло. А оно было. Этой проблеме нашли лингвистическое решение – тех, кто воровал с предприятий в небольших количествах, да еще и попадался, назвали «несуны». Некоторые «несуны» под свою нехорошую деятельность подкладывали идеологическую основу. Поскольку в советской стране все предприятия и производимые там товары считались общественной собственностью, то они уносили ворованное со словами «все кругом народное, все кругом мое». Намекая на то, что если берешь сам у себя, то это не воровство.

Как правило, в «мое время», «несунов» наказывали в дисциплинарном порядке, и только, особо зарвавшихся, таки, привлекали к уголовной ответственности, но точный масштаб этого позорного явления, доподлинно, так и остался неустановленным.

Это связано, в том числе и с деликатным отношением советской власти к учету уголовных преступлений. Уголовная статистика в Советском Союзе была засекречена, чтобы не пугать граждан разгулом преступности в стране победившего социализма и не давать повод усомниться в преимуществах социалистического строя. Чего, отчасти, удалось добиться и при помощи советского кинематографа, в чьих фильмах доблестные работники правоохранительных органов раскрывали любое преступление, хотя в жизни все было далеко не так. Но противоречия, связанные с уголовщиной, имевшей место в рамках передового общественного строя, все-таки, полностью скрывать не удавалось.

Все знали, что в каждой республике, области, городе есть в составе органов внутренних дел отделы по борьбе с хищением социалистической собственности (ОБХСС), а значит есть и те, кто эту собственность ворует. А воровали ее бывшие/нынешние комсомольцы и члены КПСС, в общем, простые люди, которые, как утверждала пропаганда, едины с коммунистической партией. Так, чего доброго, народ мог подумать, что и партия ворует, в свободное от построения коммунизма время. Чтобы народные массы не пришли к такому нехорошему умозаключению уголовную статистику и засекретили.

IV

Перед распадом СССР, неожиданно, наружу повылезали неявные противоречия, существовавшие при советском строе, непосредственно касавшиеся моих предков и характерные, для многих жителей Советского Союза, о которых не принято было говорить в «светлый» советский период.

Оказалось, что мой прадед, по отцовской линии, Парфентий Куприянович, работая слесарем в железнодорожном депо Кременчуга, участвовал в революции 1905 года и даже имелась фотография, где он со товарищами запечатлен в честь 20-ти летнего юбилея этого события. А спустя 14 лет после этого юбилея он был репрессирован (осужден по приговору Полтавского областного суда от 01.04. 1939 года, подтвержденного определением Верховного суда УССР от 23.10.1939 года).