«Шаровары и сапоги мы с тебя снимем, а вот с черкеской придется повозиться. Закоченел ты, братец!» – подумал он, – «хорошо, что лето на дворе, а то бы черта с два согнул бы», – он, с силой надавив на носки, выпрямил стопы и быстро стянул сапоги.

Несмотря на жару, руки сгибались с большим трудом, но в конце концов ему удалось снять бешмет и черкеску, из которой выпал маленький сверток. Он развязал его и в ладони тускло сверкнули два потёртых временем креста: «За Порт-Артур», «За степной поход» и знак выпускника Николаевского кавалерийского училища. Свят приколол кресты к нательной рубахе покойного, а знак, со словами: – Извини, есаул! Имею право на ношение! – прикрутил на черкеску.

Сапоги слегка жали, Омельченко огляделся и, увидев лежащего у противоположной стены подпоручика, снял с него почти неношеные, хромовые сапоги, которые пришлись в самый раз.

Пружинисто покачавшись на носках, он осмотрел оружие и остался доволен. Вычищенный и смазанный наган, отлично заточенная лёгкая шашка и кинжал в красиво отделанных серебряных ножнах, были в прекрасном состоянии. Омельченко уже подошёл к двери, как вдруг позади раздался непонятный звук. Тело есаула под воздействием неведомых сил повернулось набок, ударив рукой об стену.

Свят вернулся и, оторвав от кальсон тесёмки, связал покойникам руки на груди. Придав телам благопристойное положение, он прочёл молитву «Об упокоении православных воинов, за веру и Отечество на брани убиенных». Затем перекрестился и, не оглядываясь, вышел из сарая. Взяв у фельдшера кусок мыла, Свят выстирал форму, разложил на солнце и направился к штабу знакомиться с конём. К полудню одежда высохла, и, вскочив в седло, через три часа он уже прибыл в расположение «Волчьей сотни».

***

Южная безлунная ночь чёрным покрывалом накрыла землю, в небе зажглись мириады звезд. От лиманов потянуло прохладой, и появились ранее неслышные звуки ночной жизни. Бледными зеленоватыми огоньками, под стрёкот цикад проносились светлячки. Кое-где под трухлявыми пеньками призрачно голубели гнилушки. С тихим шуршанием, не торопясь, вышла на прогулку ежиная семья. На окраину Лебедей они подошли далеко за полночь.

– Я сейчас до брата схожу, а вы здесь побудьте. Ближе не подъезжайте, а то собаки брехать начнут, – сказал сапёр и передав повод, быстрым шагом направился к смутно белеющим неподалеку хаткам. Через полчаса послышались шаги. Из темноты появились двое мужчин.

– Брат мой, Сидором величают, – представил он спутника.

Сидор молча пожал всем руки и пошёл во главе отряда, показывая дорогу. «Как он здесь ориентируется», – подумал Лавр, вглядываясь в невидимую тропку. Неожиданно она закончилась, и перед ними появилась довольно большая хата. Рядом под навесом стоял разделочный стол и сушились сети.

– Коней можно за домом, к изгороди привязать, – кивнул головой Сидор, и вытащив из петли деревянную чурку, гостеприимно распахнул дверь, – милости прошу!

Пока бойцы раскладывали вещи, он быстро заправил три керосиновые лампы и, смахнув с длинного стола засохшую рыбью чешую, начал собирать ужин.

Когда все расселись, в темноте вдруг сверкнули два зелёных огонька, и к столу тихо приблизилась чёрная кошка. Она огляделась, грациозно прогнувшись, пошкрябала когтями валявшийся на земле деревянный чурбачок и подошла к Сабельникову, который аккуратными ломтиками нарезал сало.

– Объявилась? А я думаю, где ты есть? – засмеялся Сидор и пояснил: – Это Мотя, сама с хутора сюда пришла. У меня на стане уже третий год живёт. Умнейшее животное, скажу я вам! Ну, все понимает, прям человек, только что не говорит!

Мотя внимательно обнюхала бывшего моряка и неожиданно, вспрыгнув к нему на колени, удовлетворенно заурчала, сощурив глаза. Сергей положив нож, потрепал её за ухом и протянул кусочек сала, очистив его от соли. Благодарно муркнув, Мотя взяла розовое, с мясными прожилками угощенье, спрыгнула и, не отходя от ног, стала рвать его острыми зубами, благодарно поглядывая на Сабельникова.

– Ну всё, вас выбрала, – сказал Сидор,– ночью с вами спать будет, вы уж её не гоните, – он достал бутыль с самогоном и вопросительно взглянул на Лавра.

– По три стопки выпьем, но не больше, – ответил Лавр на немой вопрос, решив не обижать хозяина.

– Это правильно, по христианскому обычаю, – удовлетворенно произнёс Сидор, – все люди взрослые, меру знают.

Первый тост выпили за хозяина, второй за победу мировой революции. Когда все закусили, Лавр сказал: – Наливайте третью и потом о деле поговорим. Кто скажет?

– Я скажу, – Сабельников, поглаживая уютно свернувшуюся калачиком Мотю, поднял кружку, – давайте выпьем за то, чтобы кошка была кошкой, собака – собакой, а люди оставались людьми!

***

Лавр никак не решался начать совещание при постороннем. «Можно ли ему доверять?» – напряжённо думал он, понимая, что пауза затягивается. Неожиданно на помощь пришёл сапёр: – Вы, Лавр Павлович, за Сидора не волнуйтесь. Он ещё в 17-м в партию вступил, и членом солдатского комитета был, а в 19-м, в артиллерийской бригаде под Петроградом против Юденича воевал, даже один танк самолично подбил!

– Да, я в общем то и не волновался, – ответил Лавр, и про себя подумал – «Чего от него таиться, если он знает где лагерь».

Закурив папиросу, он развернул карту: – До Роговской около пятидесяти верст, а до Гривенской десять. Завтра в 7.00 выдвинемся двумя отрядами. Первым отрядом командует Сабельников, вторым я. Сергей Анатольевич, ваша задача – установить численность противника. Дождаться темноты и постараться вывести из строя полевую артиллерию и технику, если таковая имеется. Моя группа направится в район Роговской. Задачи те же, но основная – это предотвратить подвоз боеприпасов.

– А как вы до Роговской двигаться собираетесь, верхами? – спросил Сидор.

– Да, через Могукоровку.

– Вам лучше сразу на Греки идти, – покачал головой Сидор, – почти девять вёрст срежете.

Лавр взглянул на карту: – Так и поступим.

Сабельников повернулся к Сидору: – Скажи, мы сможем телегу найти и товаром каким-нибудь загрузить?

– Кавуны пойдут? Их в этом году хоть косой коси, мне дружок четыре возка на рыбу сменял.

– И мы так сделаем! Завтра с утра нагрузи телегу и жди нас на въезде в хутор. Если остановят, скажем, что идём из Поповической²³ кавуны на рыбу менять. Только вот я что думаю, нам всем вместе идти нельзя, шесть молодых мужиков подозрение вызовут, ещё под белые знамёна призовут. Я с двумя хлопцами на телеге поеду, а вы втроём через пару часов выдвинетесь с другой стороны. Аккуратненько походим по станице, приглядимся, а как завечереет, встретимся на Ангелинском ерике, и решим как действовать дальше, – он посмотрел на командира, – пойдёт такой расклад Лавр Павлович?

– Пойдёт, – кивнул Лавр, – а мы через Греки, на Роговскую направимся.

– Из варяг в греки, – улыбнулся милиционер, который был немного постарше.

– Единственное, что меня беспокоит, – задумчиво сказал Ермаков, – как с нашей группе с конями быть? На них мы в станицу не сунемся.

– У меня дядька из Роговской, – сказал один из бойцов, – живёт на крайней улице, как раз с той стороны, откуда заходить будем. У него большое подворье, там коней и оружие можно спрятать.

– Не боишься за дядьку? – спросил кавалерист, – если беляки узнают, враз к стенке поставят.

– Боюсь, конечно, – вздохнул милиционер, – а что делать?

Лавр вспомнил, что его зовут Трофим и произнёс: – надо риск свести до минимума, за пару-тройку вёрст где-нибудь спрячемся. Ты сам сходишь на разведку, а потом и мы выдвинемся, – он внимательно всех оглядел и добавил: – Товарищи милиционеры, одной из основных задач, поставленных Реввоенсоветом, это выявление предателей и сочувствующих белому движению. Любой из них может нанести огромный вред. Поэтому прошу помнить, что каждый из вас полномочный представитель Советской власти, действующий в тылу врага по законам военного времени.

***

По узким улицам станичной окраины ветер гнал пыль и обрывки мусора. Кое-где не торопясь, важно прохаживались гуси, которых хозяйки загоняли во дворы.